Душа Николаса Снайдерса, или Скряга из Зандама

— Садись, — ответил Николас приветливым тоном. — Я слышал обо всем этом. Итак, ты теперь и шкипер, и хозяин судна. Своего собственного судна?

— Судно станет моим после следующего рейса, — с веселой улыбкой ответил Ян. — Мне это обещал бургомистр Алларт.

— Обещать — это одно, а сдержать слово — совсем другое, многозначительно сказал Николас. — Бургомистр Алларт — человек небогатый. Его может соблазнить большая сумма денег, предложенная другим, который таким образом станет собственником судна.

Ян от души рассмеялся.

— Ну, это мог бы сделать разве какой-нибудь враг, а у меня, слава богу, врагов нет.

— Счастливый ты парень! — воскликнул Николас. — Не каждый может похвастаться, что не имеет врагов. А твои родители, Ян, будут жить с вами?

— Нам бы хотелось, — ответил Ян. — И Кристине, и мне. Но мать очень слаба, и старая мельница стала частью ее жизни.

— Согласен, — сказал Николас, — старая виноградная лоза, оторванная от старой стены, вянет. А твой отец, Ян? Ходят разные слухи. Мельница себя окупает?

Ян отрицательно покачал головой:

— Она уже никогда не будет давать дохода, и долги душат отца. Но все это, впрочем, как я доказал ему, дело прошлое. Его кредиторы согласились считать должником меня и подождать с уплатой.

— Все ли? — усомнился Николас.

— Все, кого мне удалось разыскать, — ответил Ян.

Николас Снайдерс отодвинул свой стул и посмотрел на Яна с улыбкой, затерявшейся на его морщинистом лице:

— Значит, ты и Кристина уже обо всем столковались?

— С вашего согласия — да, мингэр, — ответил Ян.

— А будете ли вы ждать моего согласия? — спросил Николас.

— Мы хотим, чтобы вы его дали, мингэр.

Ян улыбнулся, но тон, которым он это сказал, был все же приятен для ушей Николаса Снайдерса, потому что Николас больше всего любил бить собаку, которая рычит и скалит зубы.

— Лучше не ждите, — сказал Николас Снайдерс. — Вам пришлось бы дожидаться чересчур долго.

Ян вскочил, и краска гнева залила его лицо:

— Значит, вы остаетесь верны себе, Николас Снайдерс! Тогда — как хотите!

— Может быть, ты думаешь жениться на ней вопреки моей воле?

— Да, вопреки вашей воле и вопреки воле ваших адских друзей и самого дьявола, которого вы на побегушках! — выпалил Ян.

Потому что душа у Яна была великодушная, храбрая, нежная, но чрезвычайно вспыльчивая. Даже у самых лучших душ есть свои недостатки.

— Мне очень жаль, — сказал старик Николас.

— Рад слышать это, — ответил Ян.

— Мне жаль твою мать, — пояснил Николас. — Боюсь, что бедная женщина останется без приюта на старости лет. Отсрочка по закладной будет аннулирована в самый день твоей свадьбы, Ян. Мне жаль и твоего отца, Ян. Ты не встретился с одним из его кредиторов. Да, жаль твоего отца. Он всегда страшился тюрьмы. Мне жаль и тебя самого, мой юный приятель. Тебе опять придется начинать жизнь сначала. Бургомистр Алларт у меня в кулаке. Мне стоит только слово сказать, и твое судно будет моим. Желаю тебе наслаждаться счастьем с молодой женой. Она, должно быть, очень тебе дорога, потому что тебе придется дорого за нее заплатить.

Отвратительная усмешка на губах Николаса Снайдерса привела Яна в бешенство. Он поискал глазами, чем бы запустить в этот гнусный рот, чтобы прекратить зубоскальство, и случайно рука его наткнулась на серебряный флакон коробейника. В ту же минуту рука Николаса Снайдерса тоже ухватилась за флакон. Усмешка исчезла с его лица.

— Садись, — приказал Николас Снайдерс. — Нам надо еще поговорить. — И в голосе его прозвучало нечто такое, что заставило молодого человека повиноваться.

— Ты удивляешься, Ян, почему я всегда стремлюсь вызвать гнев и ненависть. Временами я сам этому удивляюсь. Почему никогда не появляется у меня желание делать добро, как это бывает у других людей? Слушай, Ян. Я сейчас в странном настроении. Я знаю, подобных вещей не бывает на свете, но сейчас у меня такая прихоть, мне хочется думать, что это возможно. Продай мне свою душу, Ян, продай мне свою душу, чтобы я тоже мог испытать любовь и радость, о которых слышу кругом. Ненадолго, Ян, ненадолго, и я дам тебе все, к чему ты стремишься. — Старик схватил перо и стал что-то писать. — Смотри, Ян, вот судно уже принадлежит тебе, и никто этому не может помешать. Мельница освобождена от долгов, и отец твой может снова ходить с гордо поднятой головой. А все, чего я прошу, Ян, это чтобы ты выпил со мной и в этот момент искренне пожелал, чтобы твоя душа ушла от тебя и стала душой старого Николаса Снайдерса — на короткое время, Ян, только на короткое время.

Трясущимися руками старик откупорил флакон разносчика и налил вино в две одинаковые рюмки. Ян едва не рассмеялся, но его удержало то, что страстность старика, казалось, граничила с безумием. Да, он, видимо, сошел с ума, но это не может обесценить бумагу, которую он только что подписал. Порядочный человек не шутит со своей душой, но что было делать Яну, когда из мрака выплыло и засияло перед ним личико его Кристины.

— Ты должен крепко пожелать этого, — прошептал Николас Снайдерс.

— Пусть моя душа уйдет от меня и войдет в Николаса Снайдерса! — ответил Ян, ставя пустую рюмку на стол. И целую минуту оба стояли и глядели друг другу в глаза.

И высокие свечи, стоявшие на заваленном бумагами письменном столе, вдруг вспыхнули ярким светом и погасли, как будто чье-то дыхание потушило их, сначала одну, а потом другую.

— Мне пора идти, — раздался из темноты голос Яна. — Зачем вы погасили свечи?

— Мы можем зажечь их от камина, — ответил Николас. Он не добавил, что собирался задать тот же вопрос Яну. Он поднес свечи к пылающим поленьям, сначала одну, а потом другую, и мрак, царивший в комнате, спрятался по углам.

— Разве ты не останешься, чтобы повидать Кристину? — спросил Николас.

— Сегодня нет, — ответил Ян.

— А бумага, которую я подписал, — напомнил ему Николас, — она у тебя?

— Нет, я забыл про нее, — сказал Ян.

Старик взял документ и передал его Яну. Тот сунул бумагу в карман и вышел. Николас закрыл за ним дверь на задвижку и вернулся к своему столу. Он еще долго сидел неподвижно, облокотившись на раскрытую счетную книгу.

Внезапно Николас отодвинул книгу и рассмеялся:

— Нет, что за глупости! Как будто такие вещи возможны! Околдовал меня этот парень, что ли? — Николас подошел к камину и погрел руки у огня. Все-таки я рад, что наш морячок женится на Кристине. Славный паренек этот моряк, очень славный.

Потом Николас, должно быть, заснул, сидя у камина. Когда он открыл глаза, то увидел, что уже занимается заря. Он озяб, закоченел, проголодался и был ужасно сердит. Почему это Кристина не разбудила его и не подала ужин? Неужели она решила, что он намерен провести всю ночь на деревянном стуле? Эта девчонка безнадежно глупа. Он сейчас же пойдет наверх и скажет ей все, что у него накипело на душе.

Чтобы подняться наверх, надо было пройти через кухню. К его удивлению, там сидела Кристина, уснувшая у погасшей плиты.

— Честное слово, — пробормотал Николас, — в этом доме люди, кажется, не подозревают, для чего существуют кровати.

Но нет, это не Кристина, сказал себе Николас. У Кристины взгляд испуганного кролика, и это всегда раздражало его. А у этой девушки даже во сне было дерзкое выражение лица, восхитительно дерзкое. Кроме того, девушка была красива, — замечательно красива. Право, такой красивой девушки Николас в жизни никогда не видел. Ах, отчего девушки были совсем не такие в дни его молодости! Горькое чувство внезапно охватило Николаса: он как будто только сейчас понял, что много лет тому назад был ограблен и даже не знал об этом.

Девчурка, наверное, озябла. Николас достал свою меховую разлетайку и укутал спящую девушку.

Да, он должен сделать еще что-то. Мысль об этом пришла ему в голову, когда он покрывал своей шубой ее плечи, делая это очень осторожно, чтобы не потревожить спящую; да, что-то надо сделать, — если б только догадаться, что именно. Губы девушки были полуоткрыты. Она, казалось, говорила с ним, не то умоляя его сделать это, не то запрещая. Николас никак не мог определить, чего же она хочет. Много раз он отходил и много раз снова подкрадывался туда, где она спала все с тем же восхитительно дерзким выражением лица, требуя чего-то полураскрытыми губами. Но чего хотела она или чего хотел он сам — Николас никак не мог догадаться.