Океан, полный шаров для боулинга

Он смотрел на меня сияющими глазами — да, сияющими. Глаза мальчика могли сиять.

— Кеннет, — сказал я, уже зная, что меня сделали, — этот парень с шаром для боулинга — хороший. В нем нет ничего плохого. Просто его жена не хороший человек.

— Да я знаю, но, боже, Винсент! Ты просто мстишь за него, и все. Ты ж хочешь за него отомстить? Я имею в виду, Винсент. Он в порядке. Оставь ее в покое. Леди, я имею в виду. Она не знает, что делает. Я имею в виду радио и ковбойские истории и все такое, — сказал Кеннет. — Оставь ее в покое, а, Винсент? Хорошо?

Я ничего не ответил.

— Не заставляй ее бросать ту штуковину из окна. Тот шар для боулинга. А, Винсент? Хорошо?

Я кивнул.

— Хорошо, — сказал я.

Я встал и пошел в дом, на кухне я выпил бутылку имбирного пива. Он уделал меня. Он всегда меня уделывал. Потом я пошел наверх и разорвал рассказ.

Я спустился на веранду и снова уселся на перила, наблюдая за тем, как он читает. Он резко посмотрел на меня.

— Давай съездим за город к Лэсситеру за ракушками, — сказал он.

— Хорошо. Ты хочешь надеть пальто или еще что-то? — на нем была лишь полосатая футболка, и он обгорел, как обычно обгорают все рыжие.

— Нет, все нормально.

Он встал, положил свою книгу на плетеный стул:

— Давай просто поедем. Прямо сейчас, — сказал он.

Закатав рукава рубашки, я направился за ним через лужайку, остановился на ее краю и принялся наблюдать, как он выкатывает мой автомобиль из гаража. Когда он через некоторое время выехал задом на дорогу, я подошел. Он скользнул вправо, когда я садился на водительское сиденье и стал опускать стекло с его стороны — оно было в поднятом положении еще с моего свидания с Хелен Биберс прошлой ночью; она не любила, когда ее волосы развевает ветер. Потом Кеннет нажал кнопку на приборной панели, и мягкая крыша — я помог ей, ударив рукой над головой, — начала откидываться и, наконец, сложилась позади сидений.

Я выехал со двора на Кэрак-Бульвар, а с Кэрак направился прямо к Оушн. До Лэсситера было около семи миль пути, по Оушн. Первые две мили нам нечего было сказать. Солнце было просто замечательным. Оно обнажило бледность моих рук, с их пальцами, испачканными в чернилах и с обгрызенными ногтями; зато красиво заиграло на рыжих волосах Кеннета, и это было действительно хорошо. Я попросил его:

— Посмотрите там в бардачке, Доктор. Вы найдете пачку сигарет и пятьдесят тысяч долларов. Я планирую отправить Лэсситера в колледж. Передайте мне сигарету.

Он передал сигареты, сказав:

— Винсент, те надо жениться на Хелен. Без шуток. Она сходит с ума, ждет не дождется. Она не так умна или типа того, но это даже хорошо. Ты не должен с ней постоянно спорить. И не надо задевать ее самолюбие, когда язвишь. Я наблюдал за ней. Она никогда не понимает, о чем ты говоришь. Блин, это здорово! И боже, у нее потрясные ноги!

— Ну а то, Доктор!

— Нет. Я не шучу, Винсент. Женись на ней. Я однажды играл с ней в шашки. Ты знаешь, что она делала со своими дамками?

— И что же она делала со своими дамками?

— Она держала их всех в дамочном ряду, так что я не мог взять их. Она не хотела использовать их вообще. Черт, она классная девчонка, Винсент! А ты помнишь, одно время я подносил ей клюшки? Знаешь, что она делает?

— Она берет мои ти. Она никогда не пользуется своими колышками.

— Ты помнишь пятую лунку? Где то большое дерево прямо перед грином? Она попросила, чтобы я перебросил ее мяч через эту корягу. Она сказала, что у нее никогда не получалось перебросить его. Черт, это именно та девушка, на которой ты просто обязан жениться, Винсент. Ты не можешь дать ей уйти.

— Я не дам, — было такое чувство, как будто я говорил с человеком вдвое меня старше.

— Дашь, если позволишь своим историям убить тебя. Не парься о них. Ты будешь хорош. Ты будешь потрясным.

Мы ехали вперед, я очень счастливый.

— Винсент.

— Что?

— Когда ты смотришь на тот манеж, куда сажают Фиби, у тебя крыша не едет? Разве ты не чувствуешь, что вы с ней на равных?

— Да, — ответил я, слушая его и понимая, о чем он. — Да.

— А Холден тебе очень нравится?

— Конечно. Хороший пацан.

— Не будь ты таким сдержанным, — сказал Кеннет. — Хорошо.

— Когда любишь кого-то, говори им, как сильно ты их любишь, — сказал Кеннет. — Хорошо.

— Езжай быстрее, Винсент, — сказал он. — Давай уже, дави на педаль.

— Я выжимаю из машины все что можно, почти до семидесяти пяти разогнал.

— Молоток! — сказал Кеннет.

Всего через несколько минут мы уже были в забегаловке Лэсситера. Было затишье, и только один автомобиль, седан Де-Сото, стоял на парковке и казался замкнутым и злым, но не агрессивным, потому что мы чувствовали себя довольно свободно. Мы сели за стол снаружи, на загороженной веранде. На другом ее конце сидел толстый лысый человек в желтой рубашке поло и поедал устрицы Блю Пойнт. Его газета покоилась на солонке как на подставке. Он казался очень одиноким и, скорее всего, был владельцем того самого злого, большого седана, стоявшего снаружи на стоянке.

Когда я откинулся на спинку стула, пытаясь заприметить Лэсситера в наполненном жужжанием мух проходе к бару, толстяк заговорил.

— Эй, Рыжий, и где ты взял эти рыжие патлы? Кеннет обернулся, чтобы посмотреть на него, и ответил:

— Один парень на дороге дал их мне.

Это почти убило мужика. Он был лысый как коленка.

— Парень с дороги тебе их дал, а? — сказал он. — Думаешь, он бы и мне помог?

— Сто процентов, — сказал Кеннет. — Но вы должны дать ему «синюю карточку»-разрешение. За прошлый год. За этот он не примет.

Это окончательно доконало парня.

— Должен дать ему синюю карточку, да? — спросил он, его просто трясло.

— Да. Прошлогоднюю, — ответил ему Кеннет.

Толстяк, все еще трясясь, вернулся к своей газете; и после этого он постоянно посматривал на наш столик, как будто хотел к нам подсесть.

Когда я было поднялся из-за стола, Лэсситер показался из-за угла своего бара и увидел меня. Он приподнял густые брови в знак приветствия и направился ко мне. Он был опасный тип. Я видел, как поздно вечером он бьет четвертушку из-под пива о стену своего бара, и зажав в кулаке за горлышко то, что осталось от бутылки, растворяется в темном, соленом воздухе в поисках человека, которого он всего лишь подозревал в краже значков с радиаторов автомобилей на стоянке. Теперь, спускаясь по проходу, он не мог дождаться, чтобы спросить меня: «Тот смышленый рыжий парень с тобой?» Он не мог видеть Кеннета, пока не оказался на веранде. Я кивнул ему.

— Эй! — бросил он Кеннету, — Как поживаешь, парень? Давненько я тебя не видал этим летом.

— Я был здесь на прошлой неделе. А как вы поживаете, мистер Лэсситер? Вы кого-нибудь поколотили за это время?

Лэсситер загоготал с открытым ртом.

— Так что ты будешь, парень? Ракушки? Побольше голландского соуса?

Получив утвердительный кивок, он направился было на кухню, но остановился, чтобы спросить:

— А где ваш брат? Этот маленький псих?

— Холден, — уточнил я. — Он в летнем лагере. Он учится самостоятельности.

— Во как? — заинтересовался Лэсситер.

— Он не псих, — сказал Кеннет Лэсситеру.

— Не псих? — ответил Лэсситер. — Если он не сумасшедший, то кто?

Кеннет встал. Его лицо стало почти таким же красным, как его волосы.

— Давай к черту убираться отсюда, — обратился ко мне Кеннет. — Пшли.

— Эй, парень, погоди, — поспешил Лэсситер. — Слушай, я просто дразню тебя. Он не сумасшедший. Я не имел в виду этого. Он типа шкодный такой. Будь хорошим мальчиком. Я не говорил, что он сумасшедший. Будь хорошим мальчиком. Дай я принесу те отличные ракушки.

Со сжатыми кулаками Кеннет смотрел на меня, но я не подал ему ни знака, оставив ему возможность решать самому. Он сел.