Лиза из Ламбета

— Старая ведьма! Пусть попробует тебе хоть слово сказать получит по заслугам.

— Только не бей ее, ладно, Джим? Что бы ни случилось, не бей ее, — попросила Лиза.

— Не буду, если на рожон не полезет! — отвечал Джим и сообщил, что в последнее время жена дуется, вообще с ним не разговаривает. Вчера, например, он вернулся с работы и сказал «Добрый вечер», так она спиной повернулась — и ни слова, ни полслова.

— Тебе что, ответить трудно, когда с тобой разговаривают? — спросил Джим.

— Добрый вечер, — выдавила жена, но лицом не повернулась.

С тех пор Полли стала избегать Лизы.

— Полли, ты чего? — спросила Лиза. — Не говоришь со мной; язык проглотила?

— А мне с тобой не о чем говорить, — ответила Полли и поспешно отошла.

Лиза покраснела и огляделась, не видел ли кто. Двое парней, что сидели на тротуаре, оказались свидетелями столкновения; один пихнул другого локтем и подмигнул.

Однажды Лизу задразнили на улице.

— Чего-то ты бледная, — подначил один из парней.

— Верно, заработалась совсем, бедняжечка, — подхватил другой.

— Нашей Лизе, видать, супружество что кость в горле, — предположил третий.

— Совсем сдурел? Я не замужем, и не собираюсь, — закричала Лиза.

— Известно; на что тебе? Ты с супружества сливки снимаешь, опивки-то кое-кому другому достаются.

— Не понимаю, о чем речь!

— Где уж тебе; ты ж у нас неопытная.

— Невинная, как дитё, разрази меня гром, ежели вру.

— Вчера с Луны свалилась!

Дразнились хором, а Лиза стояла, точно голая, и не знала, что отвечать.

— Вы, ребята, сильно ошибаетесь: Лиза опыту набралась.

— Ах, любезный мой, я тебя до смерти обожаю, только гляди, чтоб твоя жена нас не выследила! — пропищал первый обидчик, и все дружно заржали.

Лиза совсем смешалась, теребила передник и только и думала, как бы незаметно уйти.

— Гуляй, да смотри не нагуляй, — с издевательской заботливостью посоветовали Лизе.

— Лиза, ты всем нам должна дать. Нынче со мной пойдешь, потом со всеми по очереди. Чтоб никому не обидно.

— Не понимаю, о чем речь! — повторила Лиза. — Подружек себе заведите, а то вам в голову-то ударяет! — И негодующая девушка расправила плечи и направилась домой.

Произошло еще одно событие — Салли с Гарри поженились. Однажды в субботу на Вир-стрит появилась небольшая процессия. В составе процессии были сама Салли, хихикающая от возбуждения, с челкой, поистине впечатляющей после недельной пытки папильотками, в плюшевом платье с иголочки, оттенка, известного как «синий с искрою», и Гарри, весьма нервный, стесненный непривычным воротничком. Салли с Гарри шли под руку; за ними следовали мать и дядюшка Салли, также под руку, а замыкали процессию брат Гарри и его же приятель. Их сопровождал воображаемый туш и вполне реальный стук поношенных башмаков, а также добрые пожелания соседей; так они шли по Вир-стрит. Однако по мере приближения к Вестминстер-Бридж-роуд и, соответственно, к церкви влюбленная пара мрачнела, а Гарри так вспотел, что крахмальный воротничок положительно стал для него удавкой. Напротив церкви располагался паб; поступило предложение промочить горло перед церемонией венчания. Поскольку случай был торжественный, они прошли в отдельный зальчик, где дядюшка Салли, человек состоятельный, заказал шесть пинт пива.

— Что, маленько не по себе? — спросил приятель жениха.

— Ничего подобного, — храбро отвечал Гарри, словно каждый божий день женился. — Просто нынче жарко.

— Твое здоровье, дочка, — сказала мать Салли, поднимая кружку. — Больше уж я тебя «мисс» не назову.

— Будь доброй женой, как твоя матушка, — добавил дядя.

— Что верно, то верно. Моему мужу жаловаться не приходилось. Я свой долг выполняла, хоть, может, и нескромно так саму себя хвалить, — подтвердила почтенная вдова.

— Ну, голубки, — сказал брат Гарри, — сдается мне, пора вам уже и к венцу. Выпьем же за здоровье мистера Генри Аткинса и erо будущей супруги!

— Благослови их Господь, — растрогалась мать Салли.

И они переступили порог церкви, и, пока шествовали по проходу, юный викарий, тощенький и бледненький, появился из ризницы и пошел к алтарю. Пиво возымело успокаивающее действие на их умы; обоим, Гарри и Салли, происходящее казалось теперь доброй шуткой. Они улыбались друг другу, а на словах «плоть едина» принялись пихаться локтями. Когда настало время доставать кольцо, Гарри долго шарил по карманам, так что брат его не выдержал и прошептал:

— Чтоб мне провалиться, он его посеял, растяпа!

Впрочем, церемония прошла без эксцессов, Салли бережно спрятала брачное свидетельство в карман, вся компания покинула церковь и завернула в паб — отмечать счастливый день.

Вечером Лиза и еще несколько подружек Салли пришли к новобрачным (которые обосновались в том же доме, где Салли жила до замужества) и пили за здоровье молодых, пока не решили, что пора и честь знать.

10

Наступил ноябрь. Вместе с хорошей погодой ушли и многие радости, что дарила любовь Лизе с Джимом. По вечерам на набережной было холодно и промозгло; нередко туман покрывал берега, и фонари сразу становились расплывчатыми и тусклыми. А то начиналась морось, до того зябкая и мерзкая, что сердце стыло. Прохожие, стискивая зонты и глядя прямо перед собой, спешили по домам; иногда по слякоти проезжал кеб, и брызги летели во все стороны. Скамейки пустовали, разве только какой-нибудь нищий, без гроша, чтоб заплатить за ночлежку, устраивался на краешке, по-птичьи прятал голову на груди и спал мертвецким сном. Лизины юбки пропитывались жидкой грязью, липли к ногам, леденили все тело, вызывали дрожь, и тогда она плотнее прижималась к Джиму. Иногда они шли на Ватерлоо или на Чаринг-кросс, в зал ожидания третьего класса, и там сидели, но это было совсем не то что парк или набережная августовскими вечерами. Конечно, на вокзалах они не мерзли, но в тепле мокрая одежда начинала испускать пар и разнообразные запахи, газовые лампы коптили, от чего слезились глаза. Да еще народ так и мельтешил, хлопал дверьми, впускал ледяной воздух! Да смотрители и носильщики выкликали время отправления, да свист паровозов заставлял вздрагивать, да суета и вечная вокзальная неразбериха выводили из себя. Часов с одиннадцати, когда количество поездов резко сокращалось, Джим с Лизой могли посидеть в относительной тишине, но и тогда тревога их не отпускала, на сердце было муторно и тошно.

Однажды вечером они сидели на вокзале Ватерлоо. Был туман — густой, желтый ноябрьский туман, из тех, что заползают и в залы ожидания, и в легкие; из тех, что оставляют во рту мерзкий привкус, а в глазах резь. Пробило половину двенадцатого; на вокзале было непривычно тихо — несколько пассажиров, закутанных в пледы и плащи, ходили туда-сюда, ждали последний поезд, да пара носильщиков, зевая, подпирала стену. Лиза и Джим уже целый час сидели, не говоря ни слова, подавленные безысходностью, не в силах думать ни о чем, кроме своей беды. Лиза поставила локти на коленки, подперлась ладошками.

— Неправильно все это, — наконец сказала она, глядя в пол.

— Я ж тебе предлагал: давай жить вместе, и будет правильно.

— Не будет; я не могу жить с тобой.

Джим действительно много раз просил Лизу поселиться с ним, но она упорно отказывалась.

— Послушай, я сниму комнату в Холлоуэе, мы будем жить как муж и жена.

— А где ты будешь работать?

— Работу и там можно найти. Сил моих уже нет, извелся весь.

— Я тоже. Но мать не брошу.

— И не надо. Пускай с нами живет.

— Это как же? Я ведь не замужем. Нельзя, чтоб она узнала, что я… что я живу во грехе.

— Так давай поженимся. Лиза, я хочу на тебе жениться; честное слово, хочу.

— Ты не можешь; ты женат.

— Ну и что? Буду отдавать своей старухе процент с каждой получки. Тогда она мигом подпишет бумаги, что у ней нету нареканий, и мы сможем пожениться. У нас на работе один парень так сделал, и живет — не тужит.