Любовь - только слово

— Мне нужно было дождаться директора. Машину я запер. Ни один человек не…

Тут я наконец-то вспомнил.

— Черт побери! — восклицаю я.

— В чем дело?

— Девчонка, — отвечаю я. — Эта проклятая девчонка!

Глава 14

После того как я все ей рассказал, она сидит совершенно неподвижно, курит и смотрит, как играют в отдалении ее дочка с собакой. Верена выпускает дым из носа и спрашивает:

— Вы думаете, что эта девочка украла браслет?

— Совершенно уверен в этом. Она бросилась бежать, как только я ее окликнул.

— Включите радио.

— Зачем?

— Чтобы нас не услышали.

— Но здесь никого нет. Вы имеете в виду, чтобы ваша дочка не услышала?

— Да.

— Она к вам очень привязана. Она сказала, что у вас нет секретов друг от друга.

— Она терпеть не может моего мужа. А он терпеть не может ее. Она думает, что ей все обо мне известно. Она скорее умрет, чем предаст меня. Но, конечно же, ей не все обо мне известно. Ах! Она вообще ничего не знает.

Похоже, есть много такого, что ей приходится скрывать, подумал я, но так ничего и не сказал, а только включил радио.

— У вас есть хотя бы предположение, кто была эта девочка?

— Не имею понятия.

— Таким образом, у нас нет ни малейшего шанса получить браслет назад.

— Я этого не говорил. Мне надо подумать. Надо найти выход. Выход всегда есть. Только не волнуйтесь, пожалуйста, успокойтесь.

— Выхода нет. Выхода никогда нет, — проговорила она. — Я не волнуюсь. Я совершенно спокойна.

— Эвелин сказала мне кое-что, чего я не понял. Ваш муж так и не появился?

— Нет. Вот именно.

— Вот именно?

— Он только позвонил. Он что-то задумал. У него есть какие-то планы.

— И что же он планирует?

— Я не знаю.

— Не надо бояться.

— Да я не боюсь. Не боюсь. — Руки у нее при этих словах так тряслись, что сигарета выпала. — О Господи, — простонала она, — мне бы хотелось бояться чуть меньше.

Я кладу руку ей на плечо, о она прижимается ко мне и шепотом говорит:

— Вы не знаете, господин Мансфельд, в каком положении я нахожусь. Вы не можете себе представить. Браслета мне только не хватало.

— Я поеду в интернат. Заявлю о краже. Все комнаты девочек будут обысканы. Или я еще что-нибудь придумаю. Я обязательно что-нибудь придумаю! Я найду эту девчонку! Я найду браслет! Пожалуйста, не плачьте!

— Я не плачу, — проговорила она, но, так как ее щека прижата к моей, я чувствую, как слезы стекают по нашим лицам. Маленькая девочка впереди на лесной дороге прыгает, танцует и бросает камешки.

— Что сказал ваш муж по телефону? Слово в слово!

— Он не приедет сюда сегодня, он останется во Франкфурте.

— Когда он собирается приехать сюда?

— Завтра вечером.

— Значит, у нас в запасе целый день!

— Если только он не приедет через час. Если только он уже не приехал…

— Перестаньте плакать.

— Вы его не знаете. Я уже давно замечаю, что он не доверяет Энрико…

Энрико? Ах, да… этот…

— А теперь еще браслет. Если он приедет и узнает, что браслет исчез, у него будет одним поводом больше. Потеряла? Он мне никогда не поверит. Он уже говорил однажды, что считает Энрико жиголо…

— Замолчите.

— Что?

— Я запрещаю вам повторять подобную чушь! Вам не надо платить мужчине деньги за то, чтобы он вас любил.

— Что вы об этом знаете!

— Не знаю, — говорю я, — конечно, нет, откуда бы мне знать об этом?

Женщина, которую я держу в объятиях, словно свою возлюбленную, говорит:

— Вы богаты. Вы всегда были богаты. Я — нет. Я однажды была так бедна, что не могла купить даже хлеба для себя и Эвелин. Вы представляете себе, что такое бедность?

— Слышал кое-что об этом.

— Вы ничего не знаете! Тем вечером, когда я познакомилась со своим мужем…

Эвелин в сопровождении боксера бежит по дороге к нам, и Верена поспешно выпрямляется и замолкает.

— Что такое, детка?

Боксер лает.

— Тихо, Ассад! Извини, что помешала, мама. Скажи мне, дядя Мансфельд нам действительно поможет?

— Если удастся…

— Ты постараешься, дядя Мансфельд?

— Конечно, Эвелин, конечно.

— Здорово! — Она целует мать. — Не сердись, но мне было так любопытно, что я не смогла удержаться. Я теперь буду ждать, пока ты меня сама не позовешь. Пошли, Ассад!

Она снова убегает с собакой. Мы с Вереной смотрим ей вслед.

— Она — это все, что у меня есть, — говорит Верена.

— Тогда у вас есть сокровище. Что же произошло в тот вечер, когда вы повстречали вашего мужа?

Верена истерически рассмеялась.

— В тот вечер, дорогой господин Мансфельд, у меня было только девять марок восемьдесят пфеннигов и тридцать таблеток веронала.

— Откуда вы взяли лекарство?

— У одного аптекаря. Я несколько недель крутила с ним любовь, спала с ним — понимаете, что я имею в виду, — когда он работал в ночную смену.

— И вы украли у него таблетки?

— Да, чтобы при надобности воспользоваться ими.

— А Эвелин?

— Эвелин тоже. В тот вечер я взяла все оставшиеся деньги и вышла с ней из дома. Я хотела устроить нам последнее пиршество. После… я хотела сделать это после…

— Вы не сделали этого.

— Нет. По дороге домой Эвелин чуть не попала под машину. Он сидел за рулем. — Вдруг она закричала: — Я ни за что не стану снова бедной! Без хлеба! Без света! Без газа! Никогда больше! У меня еще остались те тридцать таблеток! Если он меня вышвырнет, я сделаю это!

Мне это неприятно, но она кричит так громко, что Эвелин уже обернулась. Если кто-нибудь проходит по улице, то ему слышно каждое ее слово. Мне придется сделать это. Я бью ее по лицу. Справа и слева. Она с трудом дышит, но больше не кричит.

Глава 15

Над зеркалом заднего обзора у меня есть маленькая лампочка, я включаю ее и поворачиваю зеркало в ее сторону:

— Поглядите на себя. Вам нельзя появляться в таком виде. — Она послушно вынимает пудреницу и губную помаду из кармана плаща и подкрашивается. Я наблюдаю за ней и думаю о девяти марках восьмидесяти пфеннигах и тридцати таблетках веронала. Она красива, очень красива.

Я говорю:

— Однажды вы были бедны. Но вы не всегда были бедны.

— Откуда вы знаете?

— Я не знаю, я чувствую. Ваша семья была когда-то очень богатой. Только тот, кто однажды познал богатство и все потерял, испытывает такой страх перед тем, что может снова потерять то, что имеет, и стать бедным.

Она промолчала.

— Вы не хотите мне рассказать, где вы родились?

— Нет. — Ответ прозвучал зло, агрессивно и громко.

— Нет так нет. Но обещайте, по крайней мере, сохранять благоразумие.

Она кивает. Я поверил, что она попытается сохранить самообладание, иначе она не стала бы поправлять макияж.

— Я поеду назад в интернат. Вы идите домой. Профессору Флориану я расскажу, что у меня украли браслет моей матери, якобы она отдала его мне, чтобы я передал его одному франкфуртскому ювелиру. Девчонка, кто бы она ни была, не успела еще от него избавиться. Ровно в восемь все ученики должны быть в своих комнатах. Все комнаты будут обысканы. Я буду настаивать на этом. Иначе обращусь в полицию.

— Полицию… — она потрясенно смотрит на меня.

— Не забывайте, что речь идет о браслете моей матери! Это веский повод. Если ваш муж действительно задержится до завтрашнего вечера, то у нас масса времени.

— А если он обманывает меня? Если он приедет раньше?

— Боже ты мой, ведь это не единственное ваше украшение, ведь так?

— Нет. Он… он мне много чего подарил.

— Вот видите! Может, он и не заметит, что вы не носите эту вещицу. А если и заметит, то скажите, что одолжили его подруге на несколько дней. Придумайте что-нибудь. Вы же не вчера родились.

— Хорошее у вас сложилось обо мне мнение.

— Знаете, что я на самом деле о вас думаю? Мы с вами словно лицо и его маска, ключ и замок к нему. Поэтому, поверьте, я о вас хорошего мнения.