Рассвет над волнами (сборник)

— Как себя чувствуешь?

— Привык, товарищ командир. В первый день было тяжело, а сейчас даже признаков морской болезни нет.

— Мне будет жаль, когда ты закончишь службу, Вишою. Я бы хотел, чтобы у меня в экипаже все матросы были такие, как ты.

— Спасибо, товарищ командир. И мне будет тяжело расставаться с кораблем, с экипажем, с вами…

— Ну, смотри в оба! — Якоб повернулся к Нуку: — Не многовато ли теории на сегодня? В такие ночи, когда стоишь на якоре, всегда чувствуешь потребность поразмыслить. Ну, иди спать. Кто тебя меняет?

— Старший лейтенант Стере. Он вообще еще не ложился спать, читает.

— У него привычка такая. Видимо, не любит, когда его будят через час после того, как он уснет. Очень хороший и восприимчивый товарищ.

— И мне он таким показался. Правда, молчун.

— Думает много или мечтает… как ты.

Нуку в темноте улыбнулся. В этот момент он почувствовал близость к этому немолодому человеку, так откровенно делившемуся с ним самым сокровенным. А еще Нуку подумал, что с командиром ему здорово повезло.

— Я люблю иногда помечтать. Надеюсь, что когда-нибудь мне посчастливится увидеть Белого Кита…

Командир глубоко затянулся сигаретой. Огонек ее на мгновение высветил его профиль.

— Мда, старый символ… Меня в свое время тоже увлекла эта книга. В Черном море водятся китообразные, правда не белые киты, но какие-то их родственники. Но я полагаю, что твоя мечта не связана с увлечением морской фауной. У каждого моряка есть мечта. Мелвилл написал книгу, так? Что это — фантазия, реальность? Кто знает. Может, он услышал эту историю от моряков. А может, все это выдумка, сказка. Но не напиши он об этом, так кто-нибудь другой написал бы. Или появилась бы похожая история как выражение чаяний моряков, их своеобразного и мужественного восприятия жизни. И если Белый Кит существует в воображении, в мечтах, то хочется надеяться, что мы увидим его.

Якоб повернулся к фальшборту и бросил окурок в воду. Ветер понес маленький огонек вдоль борта. Якоб задумчиво смотрел на воду, словно силясь разглядеть на волнах контуры фантастического кита. Нуку, чтобы не мешать командиру, осторожно, на цыпочках отошел и стал спускаться по трапу. В каюте его ждала любимая книга, созданная скитальцем морей.

Глава 5

Амалия вошла в учительскую, бросила классный журнал на стол и, порывшись в сумочке, достала сигареты, но, оглядевшись, закурить не решилась.

— Кури без опаски, — сказала Дойна Попеску, поправляя съехавшие на нос очки, — директор уехал в инспекторат.

Все как будто только и ждали этого сигнала — сразу достали сигареты и закурили. Пьезоэлектрическая зажигалка Иона Джеорджеску-Салчии пошла по кругу. Несколько минут все сосредоточенно дымили. В тишине слышался лишь мерный стук маятника старинных часов в корпусе из мореного дуба. Размеренные колебания маятника напоминали о ходе времени.

— Все, сегодня курим в последний раз, — задумчиво сказал учитель философии Адам, педант с манерами, свидетельствующими об уравновешенности, и благородной сединой на висках. Благодаря элегантной внешности ему никто не давал его пятидесяти лет.

— Сплюнь через плечо и не говори больше таких слов: «в последний раз», — перебила его высокая пышнотелая учительница биологии.

— Ты что, суеверная? — съехидничал Адам.

— Не знаю. Я убеждена лишь в одном — что слова имеют скрытый смысл. Когда ты желаешь кому-то доброго здоровья, разве это не является выражением твоих искренних чувств?

— В таком случае и «добрый день» это, по существу, пожелание счастья, — улыбнулся Джеорджеску-Салчия. — Люди по природе в какой-то степени суеверны. Желая кому-то счастья, они апеллируют к сверхъестественным силам.

— Хватит теоретизировать, коллеги, — пробурчал учитель физкультуры. — Лучше скажите, во сколько сегодня футбольный матч.

— Хорошо, что напомнил, — спохватился Джеорджеску-Салчия.

— Наш писатель тоже футбольный болельщик? — раздался язвительный женский голос.

— Только в свободное время, мисс Попеску.

— А у меня телевизор испортился, — пожаловалась учительница биологии. — Что-то с кинескопом…

Амалия лишь краем уха слушала банальности, которыми обменивались коллеги в полной дыма учительской.

«Да, в последний раз, — думала она. — А потом домой — в пустоту и покой…»

Она опять вспомнила об Алеке. Где он сейчас? Может, прогуливается по бульварам какого-нибудь неизвестного города или проводит лето в одном из домов отдыха художников.

— Скорее бы каникулы! — сказал Адам, вытирая пот со лба большим носовым платком голубого цвета. — От этой жары не знаешь куда деться. Детьми все труднее управлять: то один ученик, то другой отсутствует на уроке без уважительной причины…

— Ну, допустим, не совсем без причины, — улыбнулась Дойна Попеску. — Причина есть — пляж. Так бывает каждый год. К тому же в этом году лето наступило раньше.

— Пора, — сказала учительница биологии. — Гасите сигареты. Я спешу, у меня практическая работа. Привет!

— И когда только дети смогут учиться дома, а учителя давать уроки по телевидению? — задал риторический вопрос Адам после того, как учительница биологии, прихватив какие-то колбы, отправилась в класс.

— А мы бы в это время занялись более серьезными делами, — иронически заметила Дойна Попеску.

— Я уже слишком стар, чтобы менять профессию. А вот вам это по плечу — хорошенькая, полиглот, работала гидом в Национальном бюро по туризму. Скажешь однажды какому-нибудь иностранному туристу аи лав ю [10] — и смотришь, мы уже получаем открытки из Кливленда или из Огайо [11].

— Откуда взяться Кливленду или Огайо? — рассмеялась Дойна Попеску, направляясь к двери. — У меня муж из Филиаши [12]. Амалия, пойдем после обеда на пляж?

— У меня дела. Сегодня обещали дать горячую воду, и я хотела заняться одним из видов водного спорта — стиркой белья…

— Жаль! — сказала Дойна и обернулась к Адаму: — Пошли, коллега?

Она ушла в сопровождении учителя философии. Амалия взяла классный журнал и тоже направилась к выходу. Шедший следом Джеорджеску-Салчия галантно распахнул перед ней дверь. Она остановилась на пороге:

— Маэстро, я прочитала твой рассказ. Как ты, наверное, счастлив, что умеешь так изображать жизнь. Это все равно что прожить ее дважды.

— Ты думаешь? — немного растерялся он.

Амалия, улыбаясь, утвердительно кивнула. Джеорджеску-Салчия продолжал держать руку на дверной ручке и даже сделал такое движение, будто хотел задержать Амалию:

— Про стирку… ты не выдумала? Или это каприз?

— Что за выражения, маэстро?

— А может, отложить этот вид водного спорта… то есть стирку, до другого раза? Я вполне серьезно.

— А что, есть что-нибудь поинтересней?

— Да, хочу тебя пригласить отпраздновать появление моего рассказа в печати. Известность, как ты говоришь, обязывает. Дружеская встреча накоротке. За бокалом вина или рюмкой лимонной можно и подискутировать на научные темы.

— Значит, приложением к бокалу вина будет семинар?

— Нет, просто дружеская беседа за круглым столом.

— Ну, стол понятно, это часть твоей мебели, — пошутила Амалия, — а стульев хватит?

— Думаю, что хватит. А не хватит — одолжу у соседей.

— Ты, очевидно, ждешь много гостей?

— Несколько друзей с женами. Вполне приличная публика. Между прочим, будет и мой добрый приятель Адам. Мне бы очень хотелось, чтобы и ты пришла. Тебе же ничего не стоит. Пусть это будет прозрачной цветной бусинкой в монотонной череде дней бегущих…

— Ты изъясняешься как настоящий поэт!

— Это один из видов моего секретного оружия. Пользуюсь им только в исключительных случаях.

— А я что, исключительный случай?

— Ну… такая артистичная натура… и уединяешься в типовой квартире. Иногда я удивляюсь, как ты можешь вести такой образ жизни.