Современная вест-индская новелла

А сам он только недоуменно смотрел вокруг. К чему все хлопоты докторов, к чему их диковинные аппараты? Ведь все равно врачи не могут поймать гнусного вора, завладевшего его кожей. Ясно, все они на стороне похитителя, потому что похититель — такой же белый, как и они. О, почему гаитянские врачеватели отступились от Альсендора?! Ведь белые врачи не станут осуждать человека своей расы за то, что он силой отнял кровь у негра саванн. Они, скорее, решат, что во всем виновата его собственная тень, что она захотела из честолюбия занять место тени какого-нибудь американского офицера из тех, что охотятся на цесарок в окрестностях Кап-Ружа. Может быть, доктора собираются даже помочь вору отнять у Альсендора и его тень — последнее, что осталось у него от прежнего брата Ти-Дора. О гаитянские братья, зачем вы оставили в беде несчастного сына вашего племени?

Чтобы развлечь своего необычного пациента, доктора принесли ему груду иллюстрированных журналов, где речь шла якобы о нем. Но Альсендор ни разу в жизни не переступал порога школы. Он не мог различить свое имя в запутанных зарослях непонятных значков. Быть может, его имя и в самом деле спряталось там и поглядывает на него с жалостью и состраданием — в этом он еще мог бы поверить ученым докторам, которые, наверное, не один год бегали по козьим тропам, ведущим к школьной хижине. Но поверить, что на этих фотографиях изображен он, Альсендор Дьевей?! Ни за что! Глаза человека — вот лучший его путеводитель, а им вовсе нет надобности сидеть за партой для того, чтобы суметь отличить своего господина от первого встречного. Этого первого встречного, может быть, и изображают снимки в журналах, только это не Альсендор Дьевей.

Странный пациент вызывал у всех чувство жалости. Он буквально обливал слезами врачей — и это вместо того, чтобы радоваться своей популярности! «Тем хуже для него», — говорили ученые Нью-Йорка. Во что превратился бы «американский образ жизни», если бы лучшие врачи вдруг занялись бы голубыми сантиментами? Нет, науку это не интересует. В лице Дьевея наука видит феномен, который должен заботить гражданские и церковные власти больше, чем все проблемы генетики, вместе взятые. «Нью-Йорк таймс» посвятила ему передовую статью. Сенатор Маккарти, выступая по телевидению, заявил, что он встревожен. Вся нация устремила на ученых свои взоры и с нетерпением ждала результатов исследования. Сжалиться над отчаяньем пациента означало бы изменить своей научной совести. Но они патриоты! Представьте себе участь белой расы, если бы все негры в мире решили вдруг проглотить отвар этого уари! Что, если бы по всей территории Соединенных Штатов, в Бразилии, в Африке, на Антильских островах началась бы контрабандная продажа этого снадобья? Попробуйте тогда удержать чернокожих на положении низшей расы! Ведь они перейдут границу, разделяющую расы, и перейдут не с пустыми руками — со своим оружием и со своими идеями!

— При подобном масштабе событий, — заметил один техасский биолог, — никаким медицинским радаром нельзя было бы обнаружить наличие негритянских хромосом в крови наших граждан.

— И тогда они, — подхватил его коллега, миссионер из Майами, — смогут беспрепятственно заниматься подрывной деятельностью, направленной против западной культуры. Что стало бы тогда с чистотой христианских помыслов перед этим натиском африканского варварства?

— Без сомнения, господа, — вмешался старый ученый, лауреат Нобелевской премии, — только избыток оптимизма дозволяет вам так беспечно говорить о грозящих нам опасностях как о чем-то весьма отдаленном и проблематичном. Кто из нас осмелится утверждать, что данный случай представляет собой явление единственное в своем роде? Кто может с достаточной уверенностью сказать, что тайное лечение зернами уари не практикуется в наших штатах уже долгие годы? Кто знает, не содействует ли Россия, которая не привыкла стесняться в средствах, не содействует ли она контрабанде этих зерен, с тем чтобы вербовать агентов в рядах чернокожих, у которых, как все мы знаем, так сильно развит комплекс агрессивности. И кто, наконец, может утверждать, что нынешняя разрядка международной напряженности не является следствием проникновения уари в государственный департамент и в Секретариат ООН?..

— Быть может, — смеясь, подхватил молодой ученый, — даже Айк — это бывший чернокожий из Нью-Орлеана, прошедший курс лечения уари!

— Дорогой коллега, юмор весьма неуместен в столь серьезных обстоятельствах, — резко оборвал молодого ученого его патрон.

Того же мнения придерживались и остальные, никому не дано право шутить, когда речь идет о такой грозной международной опасности. Они должны быть готовы в любую минуту предстать перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности, уже заинтересовавшейся этим делом, и приложить все силы, чтобы помочь ей в пресечении любой возможности проникновения уари в жизнь Соединенных Штатов. Необходимо срочно установить, не передается ли по наследству та революционная мутация, которая вызвана действием уари на пигментацию чернокожих. Единогласно (молодой ученый не решился голосовать против) было принято решение: продолжать исследования, ни на секунду не позволяя никаким посторонним соображениям ослаблять непреклонную целеустремленность научного духа и безопасность страны.

Долгие недели братец Ти-Дор находился под медицинским наблюдением. Доктора производили сложнейшие манипуляции с его красными и белыми кровяными шариками и с его сперматозоидами. Только по воскресеньям его оставляли в покое. Но и в воскресный день ему не давали побыть наедине с самим собой. К нему приставили провожатую, очаровательную студентку-медичку (необходимо было определить также, как он будет вести себя по отношению к белой женщине!), и она показывала ему Нью-Йорк. Но эти краткие часы свободы казались нашему узнику бесполезной и утомительной роскошью. С какой радостью Ти-Дор предпочел бы этой свободе свою нелегкую жизнь на Гаити! Нет, никакой Нью-Йорк не способен утешить тень, потерявшую своего негра. О, как был бы счастлив Ти-Дор обменять все эти чудеса на одно-единственное утро в Кап-Руже, когда пенье первых петухов расстилает перед человеком все сокровища нового трудового дня! А ему толкуют про какой-то Нью-Йорк! Ведь Нью-Йорк для него просто не существует; это просто еще одна хитрость белого грабителя, убежавшего с черной кожей Дьевея.

— Эти огромные хижины называются небоскребами, — объясняет ему прелестная проводница.

«С таким же успехом их можно назвать хижинами оборотней», — думает тень Альсендора Дьевея.

— А это «Эмпайр стейт билдинг», самая высокая хижина в мире!

«Неправда, — думает тень. — Дом моего негра на Гаити был куда выше».

— Видите те освещенные хижины, рядом с которыми выстроились целые очереди? Это люди хотят попасть в кино, — говорит девушка.

«Еще одна ложь! Трудолюбивая жизнь, которой жил когда-то негр по имени Альсендор Дьевей, — вот что такое настоящее кино. И капли росы, початки маиса, плоды манго, голоса тысяч птиц выстраивались в огромные очереди у дверей этой жизни, и всем не терпелось поскорее доказать ей свое уважение».

— Дорога, идущая под землей, — это метро.

«Ну и иди туда, сестрица Дороти, — думает тень. — Ведь метро и есть, верно, та самая тропа, по которой утащили моего негра».

— Вот мы и на берегу Гудзона! — восклицает мисс Дороти Смит.

«Лучше скажите — у ворот ада».

— А вот наконец знаменитая статуя Свободы! — В голосе девушки звучит восторг.

«У нее в животе спрятали моего дорогого негра», — отдается эхом в сознании Альсендора Дьевея.

Мисс Смит вынуждена позвать полисмена, чтобы тот помог усмирить ее спутника, который решил во что бы то ни стало освободить из чрева Свободы свою украденную кожу.

Возвращение Альсендора на Гаити ничего не изменило в его трагической судьбе. На аэродроме его встречали сотни людей. От него ожидали рассказов о нью-йоркских впечатлениях, о том приеме, какой оказали ему его новые соплеменники, белые американцы, о том, как отнеслись к нему его бывшие соплеменники, негры Гарлема. «Но мне совершенно не о чем рассказать!» — закричал Ти-Дор. В Нью-Йорке он не смотрел ни на белых, ни на черных. Все это время его единственной заботой было разыскать и вернуть того негра, который родился на острове Тортю. И когда после долгих поисков однажды вечером он обнаружил наконец, где спрятали этого негра, на Альсендора набросился полицейский, и с тех пор его лишили воскресных прогулок. Можно сказать, что он и не был в Нью-Йорке. Это слово не вызывало в его памяти никаких образов.