Госпожа Бовари

ми железа; стенам домов передавалась мелкая дрожь оглушительно скрежетавшего металла.

Эмма вдруг сорвалась с места, переоделась в другой комнате, сказала Леону, что ей пора домой, и, наконец, осталась одна в гостинице "Булонь". Она испытывала отвращение ко всему, даже к себе самой. Ей хотелось вспорхнуть, как птица, улететь куда-нибудь далеко-далеко, в незагрязненные пространства, и обновиться душой и телом.

Она вышла на улицу и, пройдя бульвар и площадь Кошуаз, очутилась в предместье, на улице, где было больше садов, чем домов. Она шла быстрой походкой, свежий воздух действовал на нее успокаивающе, и постепенно лица, всю ночь мелькавшие перед ней, маски, танцы, люстры, ужин, девицы – все это исчезло, как подхваченные ветром хлопья тумана. Дойдя до "Красного креста", она поднялась в свой номерок на третьем этаже, где висели иллюстрации к "Нельской башне", и бросилась на кровать. В четыре часа дня ее разбудил Ивер.

Дома Фелисите показала ей на лист серой бумаги, спрятанный за часами. Эмма прочла:

"Копия постановления суда..."

Какого еще суда? Она не знала, что накануне приносили другую бумагу, и ее ошеломили эти слова:

"Именем короля, закона и правосудия г-жа Бовари..."

Несколько строк она пропустила.

"...в двадцать четыре часа..."

Что в двадцать четыре часа?

"...уплатить сполна восемь тысяч франков".

И дальше:

"В противном случае на законном основании будет наложен арест на все ее движимое и недвижимое имущество".

Что же делать?.. Через двадцать четыре часа! Значит – завтра! Она решила, что Лере просто пугает ее. Ей казалось, что она разгадала все его маневры, поняла цель его поблажек. Громадность суммы отчасти успокоила ее.

А между тем, покупая и не платя, занимая, выдавая и переписывая векселя, суммы которых росли с каждой отсрочкой, Эмма накопила г-ну Лере изрядный капитал, который был ему теперь очень нужен для всевозможных махинаций.

Эмма пришла к нему как ни в чем не бывало.

– Вы знаете, что произошло? Это, конечно, шутка?

– Нет.

– То есть как?

Он медленно повернулся к ней всем корпусом и, сложив на груди руки, сказал:

– Неужели вы думаете, милая барыня, что я до скончания века буду служить вам поставщиком и банкиром только ради ваших прекрасных глаз? Войдите в мое положение: надо же мне когда-нибудь вернуть мои деньги!

Эмма попыталась возразить против суммы.

– Ничего не поделаешь! Утверждено судом! Есть постановление! Вам оно объявлено официально. Да и потом, это же не я, а Венсар.

– А вы не могли бы...

– Ничего я не могу.

– Ну, а все-таки... Давайте подумаем.

И она замолола вздор: она ничего не знала, все это ей как снег на голову...

– А кто виноват? – поклонившись ей с насмешливым видом, спросил торговец. – Я из сил выбиваюсь, а вы веселитесь.

– Нельзя ли без нравоучений?

– Нравоучения всегда полезны, – возразил он.

Эмма унижалась перед ним, умоляла, даже дотронулась до его колена своими красивыми длинными белыми пальцами.

– Нет уж, пожалуйста! Вы