Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Оы смела решиться и это… бессовестная!.. Заметьте, впрочем, за минуту перед этим я забыл бы все, еслиб не её могила в чужой стороне…. и эта слеза прощает ее, произнес итальянец.

– Простите ей все, сказал Гарлей, с необыкновенной нежностью во взорах и в голосе. – Я продолжаю. По прибытии в Швейцарии здоровье вашей жены, постоянно слабое, совершенно расстроилось. Усталость и душевное беспокойство уступили место горячке. Оставляя дом, оы взяла с собой одну только женщину – единственную служанку, которой она могла довериться. Она подозревала, что Пешьера подкупил всю её прислугу. В присутствии этой женщины, в припадках бреда, она доказывала свою невинность, с ужасом и отвращением обвиняла вашего родственника, умоляла вас отмстить честь её и вашего имени.

– Бедная, несчастная Паулина! простонал Риккабокка, закрыв лицо обеими руками.

– Но во время её недуга бывали промежутки, когда сознание возвращалось к ней. В один из этих промежутков, несмотря на все усилия её служанки, она встала, вынула из конторки разные письма и, прочитав их, произнесла печальным голосом: «но каким образом доставить их к нему?… кому могу я доверить их?… его друг уехал!» Но вдруг в уме её блеснула светлая идея, потому что вслед за тем она произнесла восклицание радости, села и стол и писала долго и торопливо, тщательно запечатала письмо свое с другими письмами в один пакет и приказала служанке снести его на почту, отдать там в руки и заплатить деньги. «Не забудь – говорила она при этом (я повторяю вам совершенно те слова, которые слышал от её служанки) – не забудь, что это письмо служит единственным средством доказать моему мужу, что хотя я и находилась в заблуждении, но не так еще преступна, как он полагает. Это письмо служит единственным средством к забвению моих заблуждений и, быть может, к возвращений) моему мужу благородного имени, а дочери моей – наследства. Служанка отнесла письмо на почту и когда воротилась домой, госпожа её спала с улыбкой на лице. После этого сна с ней сделался бред, и на следующее утро душа её отлетела.

При этом Риккабокка отнял одну руку от лица и схватил руку Гарлея, безмолвно умоляя его остановиться. Сердце этого человека тяжело боролось с чувством гордости и его филесофией. Прошел значительный промежуток прежде, чем Гарлей мог принудит его обратить внимание на житейскую перспективу, погорая после этого известия открылась бы расстроенному положению его дел. А между тем Риккабокка убеждал себя и в половину убедил Гарлея, что уверения жены его в её невинности были не что другое, как болезненный бред.

– Я не беру на себя доказывать противное, сказал Гарлей: – но имею основательные причины полагать, что в отправленном письме заключалась переписка Пешьера, и если так, то она послужила бы доказательством его влияния над вашей женой и его вероломных поступков против вас самих. Отправляясь сюда, я решился заехать в Вену. Там, к крайнему прискорбию моему, я узнал, что Пешьера не только получил позволение императора искать руки вашей дочери, но в кругу развратных товарищей своих хвастался, что непременно получит ее, и что с этой целью он действительно отправился в Англию. Я сразу увидел, что, в случае, если он успеет в этом предприятии, и успеет, вероятно, посредством низкой хитрости, потому что о вашем согласии я и не думал, – тогда открытие пакета, какого бы рода ни было его содержание, сделалось бы бесполезным. Я видел также, что успех Пешьера послужил бы поводом к смытию пятна с его имени; его успех должен непременно сопровождаться вашим согласием (потому что одно предположение, что Виоланта вышла замуж без вашего согласия, было бы позором для вашей дочери), а ваше согласие послужило бы доказательством его невинности. Я увидел также, с тревожным чувством, что отчаяние побудило бы его употребить все средства к достижению своей цели, потому что долги его составляют огромную сумму, и, для поддержания своего достоинства, требовалось открыть источник нового богатства. Я знал, что Пешьера обладает в высшей степени дерзостью, смелостью решимостью, и что взял с собой значительный капитал, который он занял у ростовщика; словом сказать, я трепетал за вас обоих. Но теперь, увидев вашу дочь, я не страшусь более. Пешьера опытный обольститель, – по крайней мере за такого он выдает себя; но первый взгляд на лицо Виоланты, столь пленительное и не менее того благородное, убедил меня, что она устоят против легиона Пешьер…. Обратимтесь же лучше к главному предмету нашего разговора – в пакету, высланному из Швейцарии. Сколько мне известно, он не дошел до вас. А с тех пор просило много, много времени. Не затерялся ли он? а если нет, то в чьи руки попал?… Потрудитесь вызвать всю вашу память. Служанка никак не могла припомнить, на чье имя он был адресован; она знала одно только, что ими это начиналось буквою Б., что пакет должен быть отправлен в Англию, и что до Англии заплачены были весовые деньги. Скажите теперь, чье нма из ваших знакомых начинается буквою Б? не были ли вы, или ваша жена, во время вашего первого посещения Англии, – не были ли в коротких отношениях с таким лицом, которому покойная ваша супруга решилась бы доверить семейные тайны?

– Не могу придумать, сказал Риккабокка, тряся головой. – Мы приехали в Англию вскоре после нашей свадьбы. Здешний климат имел на Паулину весьма неблагоприятное влияние. Она слова не умела сказать по английски, не говорила и по французски, чего можно было ожидать от неё, судя по её происхождению: отец её был беден и, в строгом смысле, итальянец. Она удалялась всяного общества. Сам я, правда, являлся в лондонский мир, но коротких знакомств не сводил. Не могу припомнить ни души, кому бы жена моя решилась писать, как искреннему другу.

– Подумайте хорошенько, возразил Гарлей. – Не было ли лэди, хорошо знакомой с итальянцами, и с которой, быть может, именно по этой самой причине, ваша жена находилась в дружеских отношениях?

– Ах, да! это справедливо. Я, действительно, знал одну лэди устарелых правил, которая очень долго жила в Италии. Лэди…. лэди…. позвольте мне вспомнить…. лэди Джэн Хортон.

– Хортон…. лэди Джэн! воскликнул Гарлей: – странно! третий раз в течение дня я слышу её имя…. неужели этой ране не суждено закрываться?

Потом, заметив изумление Риккабокка, Гарлей продолжал:

– Извините меня, добрый друг мой. Я слушаю вас с особенным вниманием. Лэди Джэн приходится мне родственница, в дальнем колене. Было время, когда она весьма несправедливо судила о мне…. с её именем тесно связаны некоторые из моих грустных воспоминаний; но, во всяком случае, эта женщина имела много прекраснейших качеств…. Итак, ваша жена знала ее?

– Нельзя сказать, что коротко, но все же лучше, чем кого нибудь в Лондоне. Впрочем, Паулина не могла писать к ней: она знала, что лэди Джэн скончалась вскоре после её отъезда из Англии Между тем некоторые дела, не терпящие отлагательства, отозвали меня в Италию. Здоровье жены моей до такой степени было расстроено, что для неё не было никакой возможности совершить обратное путешествие так быстро, как требовали того мои дела, она по необходимости должна была остаться еще на несколько недель в Англии. Быт может, в этот промежуток времени она сделала знакомство… Позвольте, позвольте, теперь я вижу, я догадываюсь. Вы говорите, что её имя начиналось с буквы Б. Паулина, во время моего отсутствия, приняла к себе в дом компаньонку, а именно мистрисс Бертрам; это сделано было по поему совету. Мистрисс Бертрам провожала ее за границу. Паулина привязалась к ней душой: она так прекрасно знала наш яаык. Мистрисс Бертрам рассталась с женой моей на дороге и воротилась в Англию, – не помню хорошенько, зачем именно: впрочем, я никогда и не спрашивал об этом. Паулина долго скучала по ней, часто говорила о ней, удивлялась, почему она не имеет о ней никакого известия. Нет никакого сомнения, что она писала именно к этой мистрисс Бертрам.

– И вы, вероятно, не знаете ни друзей этой ладя, ни её адреса?

– Не знаю.

– Не знаете и тех, кто рекомендовал ее вашей жене?