Приключения Перигрина Пикля

Основною целью этого Общества, как я уже упоминал, было оказание помощи друг другу и распространение произведений, которые они, пользуясь всем своим искусством и влиянием, дружно рекомендовали читателю не только в частной беседе, но и в случайных эпиграммах, критических заметках и объявлениях, помещаемых в газетах. В этой науке, грубо именуемой «пусканьем пыли в глаза», они достигли такой тонкости, что сочинитель очень часто писал ругательный отзыв о своей собственной пьесе, чтобы разжечь любопытство горожан, которые ее не видели. Несмотря на такое единодушие, царившее в Обществе, между двумя упомянутыми мною соперниками давно уже разгоралась вражда из-за первенства, на которое притязали оба, хотя большинством голосов оно было присуждено нынешнему председателю. Впрочем, неприязнь никогда не проявлялась в форме оскорбительной или вызывающей, но на каждом собрании давала о себе знать в попытках превзойти друг друга в остроумных изречениях и колких репликах; итак, изысканное кушанье, составленное из такого рода острот, подавалось каждый вечер для увеселения и поучения младших членов, которые в таком случае неизменно делились на партии, объявляя себя сторонниками одного из соперников и поощряя своего избранника взглядами, жестами или аплодисментами, в зависимости от хода состязания.

Это почтенное Общество собиралось в лучшей комнате трактира, где подавалось вино, пунш или пиво, причем сообразовались со средствами или наклонностями присутствующих, из коих каждый платил сам за себя; и здесь наш герой был введен в круг двадцати незнакомцев, которые по виду своему и обмундированию являли весьма живописное разнообразие. Он был принят торжественно и посажен по правую руку председателя, который, потребовав тишины, прочел вслух его вступительную оду, заслужившую всеобщее одобрение. Затем ему предложили принести обычную клятву, которая обязывала его заботиться о чести и выгоде Общества, поскольку это от него зависит, при всех жизненных обстоятельствах; а когда клятва была дана, его чело увенчали лавровым венком, сохранявшимся свято для обряда посвящения.

Когда эта церемония была подобающим образом закончена, новый член осмотрелся вокруг и с еще большим вниманием обозрел своих собратьев; здесь он заметил странное собрание париков такого цвета, таких фасонов и размеров, каких никогда еще не видывал. Лица, сидевшие ближе всех к председателю, отличались внушительными париками, представлявшими удивительное разнообразие: у одних на макушке поднимался крепостной вал; у других вздымались две горы — Геликон и Парнас, а у третьих локоны завивались, как рога Юпитера Аммона. По соседству с ними находились парики, которые только условно можно было назвать париками, ибо к собственным волосам их обладателей, взбитым кое-как, был привязан жиденький хвостик; а дальше виднелись копны волос, не поддающиеся никакому описанию.

Их одеяние вполне соответствовало убранству голов: костюмы тех, кто занимал почетные места, были пристойными и чистыми, а у лиц второй категории — потертыми и не первой свежести; что же касается дальнего конца комнаты, то там Перигрин подметил всевозможные уловки скрыть дыры на штанах и грязное белье. Мало того, он мог определить по их физиономиям, в каких видах поэзии они упражнялись под покровительством музы. Он видел Трагедию, обращавшую на себя внимание суровым величием осанки, Сатиру, хмуро притаившуюся в гримасе зависти и недовольства, Элегию, выражавшую свою тоску в похоронной гримасе, Пастораль, дремавшую с томной миной, Оду, отличавшуюся безумным взором, и Эпиграмму, прищурившуюся с дерзкой насмешкой. Быть может, наш герой переоценивал свою проницательность, когда утверждал, что ясно видит, каково положение каждого из них, и берется угадать их доходы с точностью до трехфартингов.

Собравшиеся, не заводя общего разговора, разбились на группы; эпический поэт привлек внимание маленького кружка, но председатель вмешался, крикнув: «Никаких тайных совещаний, никаких заговоров, джентльмены!» Его соперник, почитая своею обязанностью не пропускать мимо ушей этого выговора, ответил:

— У нас нет никаких секретов. Имеющий уши да слышит. Это было сказано для предупреждения присутствующих, чьи взоры тотчас загорелись в ожидании привычного кушанья; но председатель, по-видимому, уклонился от состязания, ибо, вместо того чтобы принять боевую осанку, он спокойно ответил, что видел, как мистер Метафора украдкой подмигнул одному из своих сообщников и шепнул ему что-то, вследствие чего он, председатель, и заключил, что речь идет о каких-то тайнах.

Эпический поэт, полагая, что противник оробел, решил воспользоваться его замешательством, чтобы упрочить свою репутацию в присутствии гостя; с этой целью он спросил с торжествующим видом, неужели каждый, у кого подергивается веко, должен быть заподозрен в заговоре? Председатель, угадавший его намерение и уязвленный его дерзостью, сказал:

— Разумеется, можно предположить, что тот, у кого слабая голова, страдает и слабостью век.

Этот острый ответ вызвал торжествующий смех у приверженцев председателя, и один из них заметил, что соперник получил здоровый удар по макушке.

— О да, — ответствовал бард, — в этом отношении председатель имеет преимущество передо мною. Будь на моей голове прикрытие из рогов, я не так сильно почувствовал бы удар.

Эта отповедь, бросавшая тень на жену председателя, заставила просиять друзей зачинщика, чьи физиономии начали было слегка омрачаться, и произвела как раз обратное впечатление на партию противника, покуда ее вождь, призвав на помощь все умственные свои силы, не ответил на сей салют замечанием, что нет надобности в прикрытии, если то, что под ним находится, не стоит защиты.

Этот ответный удар, направленный против супруги мистера Метафоры, которая отнюдь не отличалась красотою, не преминул воздействовать на слушателей; что же касается самого барда, то он был явно смущен намеком, на который, однако, ответил, не колеблясь:

— Ей-богу, я думаю, что если то, что вы защищаете, лишится прикрытия, вряд ли кому захочется пойти на приступ!

— Да, если их батареи так же беспомощны, как залпы вашего остроумия, — сказал председатель.

— Что до этого, — вскричал бард, — им не понадобилось бы пробивать брешь! Они нашли бы, что бастион la pucelle [75] разбит вдребезги, хи-хи!

— Но вам-то не по силам было бы заполнить la fosse [76], — заметил председатель.

— Да, признаюсь, это невозможно! — ответил бард. — Там я нашел бы hiatus maxime deflendus!

Председатель, возмущенный этими словами, произнесенными в присутствии нового члена, возопил, пылая негодованием:

— Если бы отряд саперов принялся за вашу голову, они нашли бы в ней достаточно мусора, чтобы засорить все сточные трубы в городе!

Тут раздался стон, вырвавшийся у поклонников эпического поэта, который, взяв с великим спокойствием понюшку табаку, сказал:'

— Когда человек говорит грубости, я вижу в этом неоспоримое доказательство его поражения.

— В таком случае вы сами являетесь стороной, потерпевшей поражение, ибо первый перешли к личным выпадам! — вскричал противник.

— Я взываю к тем, для кого разница очевидна, — ответствовал бард. — Джентльмены, рассудите нас!

Это обращение вызвало возгласы со всех сторон, и все Общество пришло в смятение. Каждый вступил в спор с соседом, обсуждая обстоятельства дела. Председатель тщетно пытался утвердить свою власть; шум становился все громче и громче; спорщики разгорячились; слова: «болван», «дурак» и «негодяй» носились в воздухе. Перигрин наслаждался суматохой и, вскочив на стол, бросил боевой клич, после чего в десяти местах немедленно завязалась битва, принявшая характер поединков. Огни погасли; сражающиеся колотили друг друга без разбора; проказник Пикль в темноте наносил удары наобум; а публика в нижнем этаже, испуганная шумом драки, грохотом падающих стульев и воплями тех, кто участвовал в битве, бросилась наверх, чтобы произвести разведку и, если можно, прекратить этот безобразный шум.