Брабантские сказки

— Присаживайтесь, господин Христосик, — сказала она. — Я ведь валлонка, правильно ли я произношу ваше имя?

— Да, мамзель Луиза, — отвечал Христосик. — А я-то ведь фламандец, правильно ли я выговариваю ваше?

Занавески, против обыкновения, были задернуты, а шторы опущены. Снаружи Христосика и Луизу можно было увидеть только через дверь, которую Христосик забыл закрыть за собой, когда входил.

— Вы бы закрыли дверь, — произнесла Луиза, — сюда тянет ветром.

Христосик пошел закрывать дверь; Луиза задрожала.

— Отчего же вы дрожите, мамзель Луиза? — спросил Христосик.

— Я дрожу? — отвечала Луиза. — Что это вы вообразили себе?

Сердце Христосика, так долго стремившееся к идеалу, вдруг проснулось при виде живой, земной женщины: Христосик почувствовал, что Луиза страдала, что она его любит. Они долго и пристально посмотрели друг на друга. Оба поняли все, глаза Луизы увлажнились, щеки порозовели, а бледные губы были поджаты: Христосик схватил стул и сел рядом, она отодвинулась вместе с креслом. Он все еще смотрел на нее так же пристально, а она на него.

— Луиза, — сказал он.

— Христосик, — сказала она.

И оказалась у него на коленях.

VIII

Христосик уже готов был сказать Луизе: будь моей женой, как вдруг заметил, что она отвернулась. Подумав, что она плачет, он постарался заглянуть ей в глаза: на губах ее играла победная улыбка, и это поразило доброго юношу — только что она была такой красавицей, а сейчас казалась почти уродливой. Христосик побоялся понять. Он встал.

— Как странно, — сказал он.

— Что странно? — спросила Луиза.

— Ничего, — сухо ответил Христосик.

К пяти часам ввалились братья и потребовали чего-нибудь перекусить.

— Да не лучше ли вам уж сразу поужинать? — предложила Луиза.

В деревнях «перекусить» означает съесть что-нибудь наспех, почти на ходу, а уж если ужинать, тогда на стол ставят все, что осталось от обеда, — мясо, пиво и прочее. Вот почему Луиза спросила братьев, не хотят ли они уж лучше поужинать, чем перекусить.

Христосик стоял лицом к очагу и, следовательно, спиной к вошедшим, и весь был поглощен созерцанием дров, которые в самой глубине камина лизал огонь; он забыл поздороваться с братьями.

— А что ж туг поделывает Христосик в такой вечерок, а? — спросил Жан, хлопнув его по плечу.

Христосик не отвечал.

— Ох уж эти фламандцы, — сказал Франсуа, — все они, черти, на один манер — пока не выпьют чарки, витают в облаках. О чем мечтаешь, Христосик?

— Ба, — сказал Николя, — да небось они с Луизой объелись тут сладких пирожков с ягодами. Луиза, ты угостила твоего дружка Христосика сладким пирожком? А мы вот поглядим, — сказал великан, дружески обхватив хрупкого юношу за плечи, — вот и поглядим, почему ты и ответить не хочешь, когда мы к тебе обращаемся?

Христосик взглянул на Луизу и простодушно ответил:

— Сердце кручинится.

— Ха, сердце у него закрутилось, — отозвался Николя, желая пошутить, — взгляните только на этого мусья, который стоит с таким видом, будто у него закрутилось. Да откуда ж кручина у фламина?

Христосик выдавил сквозь зубы:

— Не знаю я откуда.

— Я это знаю, я, — сказала Луиза.

— Да ну, — хором выдохнули все трое.

— Ну а вот и да, — подтвердила она, — и расскажу все вам, пока вы сейчас будете ужинать и Христосик вам составит компанию, если только он не слишком рассердился на меня, а, Христосик?

— Да я что-то не хочу есть, — отвечал Христосик.

— Жил-был однажды, — начала Луиза так нерешительно, точно совершала какое-то преступление, — жил-был однажды юноша, и был он так красив, что все девушки сходили по нему с ума…

Христосику показалось, что Луиза сейчас выдаст его братьям с головой, что она собралась запугать его, чтобы на себе женить. Он подумал, как это все чудовищно и невыносимо.

— Да вы-то уж с ума не сошли, — строго перебил он, — знаете ведь, что сделать собираетесь?

— Господи Боже мой, — вскрикнула она побледнев, — Господи, и правда что… Я слишком поспешила к своему счастью, моя ли в том вина; Христосик, я так страдаю. Христосик, простите меня.

Христосик не отвечал, Жан нахмурил брови, пристально посмотрел на Луизу и умолк.

— Да что ж такое тут творится, — вдруг воскликнул Николя, — только сейчас Луиза вроде собиралась сказку рассказать и вдруг перестала, чтобы просить прощения у Христосика, за что прощения, почему прощения?

— Тут и сам черт со свечкой не разберется, — сказал Франсуа.

Жан все еще молчал. Это молчание, за которым угадывались понятные мысли и желание выстроить их в логический ряд, чтобы наконец огласить решение, добило Луизу. Она ужаснулась тому, что едва не совершила.

Николя вырвал ее из этой тоски.

— Ну ладно, — повторил он, — но что ж все это значит?

— Что я потеряла рассудок, — ответила Луиза.

— Обыкновенно-то вы спокойны, сестрица, — произнес Жан.

— Да они, может, туг вдвоем выпили, — предположил Николя.

Луиза мигом воспользовалась удачным моментом.

— Выпили? — переспросила она. — А что ж такого, в конце концов, в этом греха нет.

— Так где же графин? — спросил Жан.

— Графин! — сказала Луиза. — Да вот туг он, здесь.

— Почему на столе нет стаканов?

— Я их убрала.

— Зачем?

— Вымыть.

— Уж конечно, там же и графин, и в нем не найдется ни капли пивка.

— Да, и графин там же, — отозвалась Луиза.

— А где ты взяла это пиво?

— Из бочки.

— Да в ней же только и есть что наше домашнее пиво; такого гостям не предлагают.

— Христосик не любит крепкого пива.

— Не нравится мне все это, — сказал Жан, качая головой, — ну, раз Луизе ответить нечего, то у Христосика уж наверняка что-нибудь сказать найдется.

— Ничего, — отвечал Христосик, послушавшись умоляющего взгляда, который бросила на него Луиза.

— Коль вы так кратки, Христосик, — сказал Жан, — то и я скажу немногим больше вашего: одно только словцо у меня и есть; случись чего с Луизой, несчастье какое, так нас тут трое мужиков и мы заставим вас поступить как положено.

Взгляд Луизы взывал к Христосику: терпение!

— Мосье Жан, — ответил тот, — если вас тут трое, то я один, но я стою вас троих. Что до необходимости всегда выбирать прямые дороги, то должен сказать, что никогда не нуждался в поводыре, я и так не спотыкливый.

— Пусть так, — отозвался Жан, — но я имею право знать, что тут было, и вы мне сейчас об этом расскажете.

— Нет, Жан, — возразила Луиза, — вы не имеете такого права.

— Молчать, — сказал Жан, угрожающе привстав, — или я…

— Да кто тут кого боится? — хладнокровно спросил Христосик.

Франсуа и Николя набычились. Все четверо мужчин теперь стояли друг против друга нахохлившись, как петухи. Луиза с мольбой бросилась разнимать их. «Братья мои, добрые мои братики, — вскричала она. — и вы, Христосик, уймитесь вы все. Никто в этом доме не имеет права напасть на друга из-за меня, если я, единственная причина всего, никого не виню».

— А вот это хорошо, Луиза, хорошо сказано, — произнес Христосик, — я вас прощаю.

— Благодарю, — ответила она, совершенно осчастливленная, — ах, какой вы, какой вы добрый.

— Но, — упирался Жан, — но, Луиза… все ж таки…

— А теперь, — быстро затараторила Луиза, прикидываясь сгорающей от нетерпения, чтобы заткнуть рот своему брату, — скажите на милость, вы что же, хотите до утра так и просидеть, глядя друг дружке в глаза? Послушай меня, Жан, я даю тебе слово любящей сестры: если мне понадобится помощь, я попрошу ее у тебя первого, славный мой братец, а сейчас успокойся. Христосик такой же, как ты. У него то же бесхитростное сердце, но и голова такая же шальная, как у тебя, и если он хочет сделать мне побольнее, то так и останется стоять с мрачным видом, вращая злыми глазами, будто готов весь мир проглотить, но лучше пусть подобреет и протянет руку моему ужасному братцу.