Брабантские сказки

Словом, романтик до мозга костей.

Когда в 1861 году из печати вышло первое издание «Брабантских сказок», де Костеру было уже почти тридцать пять. Он уже приобрел известность в своем кругу сборником «Фламандских легенд» — эту блестящую обработку народных сказаний оценили друзья. В сущности, де Костер шел в русле всех европейских литератур — от братьев Гримм и Бальзака до Владимира Даля и Пушкина: весь девятнадцатый век придирчиво и внимательно всматривается в устный народный фольклор, старательно обрабатывает его, вводя в область высокой литературы. В этом состояла цель и костеровских «Фламандских легенд».

«Брабантские сказки» — нечто совсем иное.

Куда более авторское. Гораздо шире и современнее в смысле литературного кругозора. Но тут и ловушка: шире-то шире, но и — подражательнее…

Как и подобает юному романтику, де Костер взволнован двумя темами: любовью к женщине и любовью к народу.

Перешагнув порог двадцатипятилетия, Шарль де Костер влюбился в молодую барышню по имени Элиза. Нищему литератору без надежды на положение в обществе ее родителями было отказано (вот ведь и тут какая романтическая история!), и девушка вышла за состоятельного коммерсанта. Но любовь, а вернее — роман замужней дамы с влюбленным в нее писателем продолжалася еще восемь лет. Литературным плодом этого романа явились «Письма к Элизе», опубликованные друзьями де Костера уже после его смерти. В них он выспренне объясняется в любви, привлекая на помощь силу стихий, клянет ее мужа-деспота и педантов-соглядатаев. И читателю, одолевшему «Брабантские сказки», теперь, конечно, легко догадаться, под какой личиной выступает в них сам автор.

Но если прямодушный и наивный Дирк Оггеваар из повести «Браф-вещун» для де Костера — идеал фламандского мужчины («зачатого матерью после того, как она долго смотрела на полотна жизнелюбивого и чувственного Рубенса»), то его возлюбленная, кроткая набожная Анна, — не в меньшей мере идеал фламандской женщины. Покорная мужу только из чувства долга, она все-таки уходит от него, возмущенная его изменами, и разводится, чтобы быть с любимым.

Тут явные следы влияния Жорж Санд — писательницы, перед которой де Костер преклонялся, отголоски ее идей об освобождении женщины, ее праве на развод с нелюбимым супругом, на небрежение мнением света.

Увы, в жизни все было совсем не так, как в романтической истории любви. Любовники расстались. Оставшаяся при муже Элиза, по всей видимости, оказалась слишком практичной для героини Жорж Сацд. Но романтики ведь неисправимы — и некоторые черты кокетливой, капризной и легкомысленной супруги преуспевающего дельца, по свидетельствам его друзей, де Костер придал «бессмертной душе Фландрии» — подруге Уленшпигеля Неле…

Романтический идеал, как известно, неосуществим. Иногда в нем приходится горько разочаровываться… Так случилось с героем прелестного рассказа «Христосик» — деревенским резчиком по дереву, который так хотел жениться на идеальной красавице… а женился на перезрелой соседке и подарил ей подлинное счастье. Какой живейшей симпатией и любовью к народу проникнут этот рассказ! Но и демократизм молодого де Костера переоценивать не стоит. С упорством истого романтика, презирающего филистеров, и с наивностью книжного червя, черпающего демократические идеалы из пыльных библиотек, он с другом-художником посещает места народных гуляний, чтобы «изучать» простой народ, просиживая вечера напролет в дешевых грязных трактирах, наблюдая нищую, грязную жизнь и придумывая красивую любовь этим бедняцким парочкам, танцующим на ярмарочных гулянках. Вот благородное намерение де Костера — видеть народ, и только народ. Буржуа повсюду одинаковы». А вот и реальность: «Ходим от таверны к таверне, проваливаясь в эти ямы, где нет иных соблазнов, кроме скверного пива…» В «Христосике» все-таки отображена и грубость, дикость деревни. Зато в изящной миниатюрке «Смиренное прошение комете» де Костер рисует уже ах какую красивую лубочную картинку народной жизни…

А разверзшаяся перед духовным взором де Костера пропасть между бедными и богатыми, между сильными мира сего и нищими духом бедняками материализовалась в «Масках» — новелле куда более мрачной, которую биографы писателя называют «фантазией в манере Гофмана и Жака Калло», а очень искушенному русскому читателю эта сказочка, быть может, местами напомнит и надрывную иронию «Сна смешного человека» Достоевского.

Настоящим литературным эстетом предстает де Костер в новеллах «Сьер Хьюг» — изящно соединяющей жанр восточной повести, в освоении которого писатель, без сомнения, следовал традиции французских романтиков, с подлинно старинной брабантской «байкой» — и «Две принцессы», жизнеутверждающем гимне Воображению, написанном раешным стихом и заставляющем вспомнить сказки Пушкина.

А вот «Призраки» — новелла для него нетипичная. Эта история дружбы со старым художником была так дорога автору, что он перерабатывал ее не раз — сперва написал в стихах и только потом переделал в прозаический этюд, оставив рифмованным лишь первый абзац. Рассказ написан от первого лица, повествователь — сам де Костер. А вопрос, который он задает старику, — тоже из разряда исконно романтических: что такое Гений? Сколько в гениальности сверхъестественного и сколько просто нечеловеческого труда? Именно этот удалившийся от мирской суеты чудаковатый старый мудрец, запросто беседующий со Здравым Смыслом, Радостью Жизни и Меланхолией и крепко связанный с национальными художественными традициями, и должен, по де Костеру, знать настоящий ответ…

Сборник эклектичен. Его тексты писались в разное время, и их объединяет только место действия — живописный Брабант, его суетливые портняжки и рослые кузнецы, рабочий люд и крестьянские девушки и парни, храбрые странствующие купцы и охающие старые кумушки, лицемерные святоши и влюбленные сумасброды — персонажи пестрого ярмарочного театра марионеток под руководством маэстро Шарля де Костера.

Вот каким сложным писателем был молодой романтик, еще только вынашивавший планы создания народной фламандской эпопеи, бродя по улочкам и дешевым тавернам веселого Брабанта. Первое издание «Уленшпигеля» выйдет через четыре года после «Брабантских сказок». И тоже останется почти не замеченным. Писатель с нежной и наивной душой, аристократ духа и поэт своего народа обретет всемирную славу лишь после смерти. Он и в этом останется романтиком — до конца.

Читателям старшего и среднего поколения, хорошо знакомым с «Уленшпигелем», наверняка небезынтересно будет узнать другого Шарля де Костера — увлеченного бурными исканиями своего времени, по-юношески эмоционального, задиристого и сентиментального. Понять, кто были его кумиры в европейской литературе и живописи. Вместе с ним окунуться в уютный и колоритный мир старого Брабанта.

А читатели молодые, чей вкус к настоящему литературному романтизму, увы, крепко подпорчен современными его суррогатами — от Дэна Брауна до Артуро Переса-Реверте, — прочитав «Брабантские сказки», быть может, заинтересуются этим неисправимым романтиком и, открыв потом и великую «Легенду об Уленшпигеле», услышат от «предков», что еще каких-то два десятка лет назад среди читающей русской публики трудно было сыскать человека, никогда о де Костере ничего не слышавшего.