Отчий дом. Семейная хроника

Петр Павлович держался тоже так, словно приехал не к отцу, а к генералу Замураеву. Демонстративно дружил с земским начальником, расшаркивался перед генералом, шептался с исправником. Наташа скрывалась в своей бывшей девичьей комнате, избегала встреч и разговоров даже с отцом либо часами молилась в часовне у гроба бабушки. Зиночка помогала Ларисе в подготовке поминального обеда под общим руководством Вани Ананькина. Зиночка с давно испорченным любопытством, направленным в дурную сторону, старалась хитрыми вопросами определить тайну отношений между Ларисой и Павлом Николаевичем; в сущности, она давно уже унюхала, что тут дело нечисто, но ей хотелось проверить свою догадку. Однако тут, как говорится, нашла коса на камень: не так проста, какой казалась, была и Лариса. Эта игра увлекла Зиночку, как спорт, и она, забыв о похоронах, пребывала в пикантном настроении…

Застонал погребальный колокол. Испугал на мгновение всех живых, напомнив им о скоротечности жизни, и все длинной вереницей потянулись белоснежным парком по узенькой щели в сугробах к фамильному склепу…

Часовня была маленькая, и в ней так было тесно, что пришедшие из деревни старики и старухи, пожелавшие помолиться за старую барыню, которая их лечила когда-то, топтались в снегу. Наташа стояла у самого гроба: она пришла сюда давно уже, а вот Павла Николаевича оттерли и прижали к стене, откуда можно было видеть только спины политических врагов…

Никто в часовне не плакал. А вот бабы около часовни шмыгали носами и отирали рукавом глаза и носы…

Когда бабушку зарыли, священник с дьячком перешли на могилу Дмитрия. Это Наташа попросила отслужить по нем панихиду. На ней присутствовали только сама она и братья покойного, Павел и Григорий. Не остался даже Петр, который демонстративно ускоренным шагом пошел прочь. А за ним поплелись и все прочие. На могиле Дмитрия оба брата отирали слезы.

Поминальный обед, устроенный под руководством знатока своего дела Вани Ананькина, был обильный и вкусный, смоченный разнообразными спиртными напитками, которые всегда путешествовали вместе с Ваней. У него было даже шампанское, и он, позабывши, что дело происходит на похоронах, начал было раскупорку бутылок. Хорошо, что это случайно увидал Петр и предупредил о неуместности. Засмеялся и, похлопав дружески по плечу Ваню, сказал:

— Эх, идиот же ты, Ванька! Вздумал на похоронах пить шампанское! Припрячь до времени. После выпьем…

Павел Николаевич и Наташа за поминальным столом не присутствовали: скрылись без объяснения причин, он — в своем кабинете, она — в девичьей комнатке.

А в столовой было шумно и оживленно. Ели и пили с большим подъемом, и купец Ананькин, то и дело вознося рюмку, произносил:

— Ну, господа, еще по единой за помин души Анны Михайловны! Хорошей души жил-был человек! Помянем-ка! Ну, господа! Все там будем. За новопреставленную рабу Божию! Все помрем, ваше превосходительство!

А потом и про бабушку забыли. Перешли на волнующие всех события, заговорили о войне и революции, о «жидовском министре Святополк-Мирском», которого, слава Богу, государь погнал ко всем чертям.

По инициативе Петра выпили за здравие генерала Трепова, бывшего обер-полицмейстера Москвы и любимца великого князя Сергея Александровича.

Этот генерал, которого либералы называли «погромщиком по убеждениям и вахмистром по воспитанию», сделался петербургским генерал-губернатором и поселился в Зимнем дворце, в царских покоях…

Павел Николаевич, удивленный радостным гулом в столовой, приоткрыл дверь, прислушался и возмутился: не похороны, а победный пир его врагов! И где? В его доме…

Так бы хотелось взять палку и всех выгнать!

— Посмотрим, кто посмеется последним! — прошептал он и, сердито прихлопнув дверь, заперся на ключ…

Но самое тяжелое и неприятное началось после похорон, когда все разъехались и новый снег замел все следы врагов.

Теперь посторонних нет: Павел Николаевич со своими детьми, Петром и Наташей, Григорий Николаевич, тетя Маша… Только вот Лариса и якутенок Ванька как-то нарушают гармонию родственности.

Почему тетя Маша не принимает бразды хозяйственного правления в отчем доме, а продолжает распоряжаться Лариса, разыгрывая роль гостеприимной хозяйки? Спать она, правда, уходит на свой хутор, но часов с шести утра уже опять на своем посту. Это всем кажется странным, Наташу приводит в смущение, а Петра злит и коробит.

Надо сказать, что Зиночка успела уже гримасками, мимолетными улыбочками и осторожненькими намеками заронить подозрение в души Наташи и Петра…

Впрочем, Петр настолько прозаичен в «женском вопросе», что для него было достаточно уже одного факта: «Лариса ведет себя барыней», — а отсюда все ясно и просто: она — любовница отца.

Когда Павел Николаевич сидит за общим столом в часы чаепития и обеда, он чувствует устремленные на него взгляды детей: то Наташи, то Петра. Иногда взгляды встречаются. Тогда во взгляде Наташи — пугливый вопрос, а во взгляде Петра — презрение, а может быть, даже ненависть.

Однако Павел Николаевич отлично владеет своей физиономией и ничем не проявляет смущения. Иногда пристальный взгляд Наташи заставляет его заговорить с ней, но разговор выходит натянутым. Так занимают малознакомых, а не близких. С Петром совсем не бывает никаких разговоров.

Одна Лариса не испытывает никакого смущения и натянутости, хотя Петр прямо издевается над ней:

— Зачем, Лариса, вы навалили в стакан сахару?

— А что? Неужели вприкуску пить будете?

— У каждого есть собственный вкус. Я, например, пью совсем без сахара, но, конечно, хороший крепкий чай, а не бурду, от которой пахнет банным веником? Зачем вы кипятите чайник?

— А без этого он не распарится…

— Мы пьем чай непареный!

— Просите чаю настойчивого, а парить не велите! Отколь же густоте-то взяться?

Не обиделась, только посмеялась, сверкнув зубами. А улыбка такая приятная, поддразнивающая.

— А скажите, Лариса, сколько вам лет? — пристает Петр.

— С Покрова тридцать четвертый пошел. А почему вы этим интересуетесь?

— Вы очень молодо выглядите. Какие крепкие у вас зубы! Не дай Бог, если укусите… (Тут Павел Николаевич прикрылся газетой.)

— А что, разя по зубам мне меньше лет выходит?

— По зубам только лошадиный возраст определяют… Только вот нейдет вам эта косынка. Напрасно вы ее нацепили. Это совсем не модно.

— Мы свои вкусы наблюдаем. У нас с открытой головой не ходят.

— И декольте не носите? А вам оно очень шло бы… А хорошенькое колечко у вас на пальчике!

— Григорий Николаич подарили. Настоящий алмаз в нем: стекло режет…

— А румянец-то у вас какой! Как зорька утренняя… Красота!

— Теперь уж какая красота! И половины того не осталось, что было в девках.

— Недаром за барина замуж вышли…

— Ну-с, я пойду поработать, — тихо произносил вдруг Павел Николаевич, ни к кому не обращаясь и удаляясь из столовой.

«Вот какая ты гадина!» — думал отец про сына.

Петр держался нахально. Все дело в том, что он был твердо уверен, что бабушка оставила завещание в пользу внуков, его и Наташи, а потому отчий дом и все имение принадлежит ему с сестрой. Он не раз слышал это обещание в детстве и теперь окончательно выяснит это дело. Выяснить необходимо до отъезда и распорядиться изгнанием «этой хитрой бабы» из отчего дома и отстранением ее от дел по имению.

Петр уже заговаривал на тему о завещании с Наташей, но та брезгливо морщилась:

— Я не хочу об этом говорить… и думать… Только что схоронили бабусю, а ты…

— А я должен выяснить, потому что у меня кончается отпуск, я возвращаюсь на театр военных действий и должен сам написать завещание…

— Ну, и делай как хочешь, а меня оставь в покое!..

И вот Петр приступил к выяснению. Однажды после ужина он постучал в дверь кабинета и спросил:

— Можно поговорить?

— Пожалуйста. Присядь!

Петр не сел. Он начал говорить, ходя по кабинету и стараясь не встречаться глазами с отцом.