Волк среди волков

Но все равно вышло неладно, старая барыня дрожала всем телом от нанесенной ей обиды. Горничная и компаньонка раскудахтались, словно куры, и по всему замку искали попеременно то лакея Элиаса, то тайного советника.

— Когда мужчина нужен, тут-то его как раз и нет! — ворчала Ютта фон Кукгоф.

— Ну и времена пошли, издеваются над самым святым, — вздыхала старуха. — Но попомни мое слово, Ютта, этот молодой человек кончит тюрьмой.

— Свиная щетина и смолоду колется, — подтвердила Кукгоф и налила подруге стакан портвейна.

Издалека донеслись два ружейных выстрела. Но в общей суматохе никто не обратил на них внимания.

Штудман услышал эти выстрелы ближе, даже совсем близко. В конце концов он отделался от Аманды, пообещав ей еще раз поговорить с тайным советником. И вот он медленно, чтобы опять не вспотеть на солнце, идет к вилле.

Вдруг он слышит совсем близко выстрелы. Штудман вздрогнул. «Что за идиот стреляет у самого дома!» — думает он, сразу озлившись.

Гусей, с гоготом и криком улепетывающих через дорогу, он сперва не связывает с выстрелами, затем он видит отставшую гусыню, жалобно гогочущую, с повисшим, вероятно поломанным, крылом. Затем он видит три, четыре, пять белых пятен на зеленом поле. Одно из этих пятен еще судорожно дергает головой и лапками — и затихает.

«Да ведь это же домашние гуси, не дикие гуси!» — с удивлением подумал Штудман, еще не постигший здешних взаимоотношений.

И тут он замечает в одном из окон нижнего этажа виллы ротмистра с ружьем в руке. Ротмистр бледен как полотно, он дрожит всем телом от возбуждения. Тупо смотрит он на друга, словно не узнавая его. И кричит вызывающе громко:

— Передай привет тестю да скажи, что это ему от меня гусь на жаркое!

Выкрикнув это дрожащими губами, ротмистр еще раз тупо посмотрел на Штудмана, и не успел Штудман ответить, как тот уже захлопнул окно.

«Несчастье, беда, катастрофа!» — почувствовал Штудман, еще ничего не понимая.

Он взбежал по нескольким ступенькам подъезда, забыл позвонить, но это и неважно, дверь открыта. В небольшой передней стоят фрау фон Праквиц, Виолета фон Праквиц, старик лакей Элиас…

Ах, если суждено прийти беде, ничто ее не остановит: ни нянька Штудман, ни терпеливая фрау Эва не в силах ее остановить! Если бы фрау фон Праквиц не встала из-за стола после кофе, она услышала бы сквозь открытое окно грозный гогот приближавшихся врагов. Она могла бы удержать разъяренного ротмистра от злополучных выстрелов… Но тут как раз лакей Элиас пришел в сообщением, что старая барыня просят барышню в замок — нельзя было раздражать ротмистра и с Элиасом нужно было поговорить конфиденциально… Они вышли в переднюю — не прошло и двух минут, как раздались эти роковые выстрелы!

Плача, спешит фрау фон Праквиц навстречу Штудману. Свалившееся несчастье сломало все преграды, она хватает его за руки, говорит в отчаянии:

— Ах, Штудман, Штудман, все пошло прахом — он выстрелил!

— В гусей? — спрашивает фон Штудман и по очереди обводит взглядом серьезные, подавленные лица.

— В маминых племенных гусей! В папиного любимого гусака, в Аттилу! Он сейчас издох…

— Великое дело — гуси! Это можно уладить… Возместим убытки…

— Мои родители ему никогда не простят! — рыдает она. И уже гневно: — Да это и гадко с его стороны! Что ему горсточка вики? Просто назло родителям…

Фон Штудман вопросительно обводит всех взглядом, но по серьезным лицам старика лакея и Виолеты понимает: здесь расстреляна не только гусиная грудка!

Из подвального этажа по лестнице тихо подымается на резиновых подошвах лакей Губерт Редер. Он останавливается у лестницы в почтительной позе, его серое морщинистое лицо безучастно, но в то же время выражает готовность к услугам. Он не смотрит ни на плачущую женщину, ни в окно на жертвы убийства. Но он тут: на случай, если потребуется, он тут и наготове.

— Что мне делать? Ах, что мне делать! — плачет фрау фон Праквиц. — Что бы я ни делала, им не угодишь, и ему тоже не угодишь…

Из спальни, словно чертик на пружинке, выскакивает ротмистр. Лицо у него уже не бледное, а все в красных пятнах, что ясно указывает на переход от немой злобы к громогласной ярости.

— Чего ты нюни распустила! — накидывается он на жену. — Из-за нескольких жалких гусей ревешь перед всей прислугой… Я…

— Я тебя очень прошу не кричать на жену! — гневно прерывает его Штудман. Верный своей роли гувернера, он сейчас же изрекает поучение: — На жену кричать нельзя.

— Вот это очаровательно! — возмущается ротмистр и обводит всех протестующим взглядом. — Ведь я сто раз просил, умолял, требовал: сбейте забор покрепче, держите гусей за загородкой, не пускайте их ко мне в вику. Ведь я тысячу раз предупреждал: как бы чего не случилось, если я их еще раз увижу у себя в вике! И теперь, когда это случилось, моя жена плачет, словно мир погиб, а мой друг кричит на меня! Ничего не скажешь, очаровательно!

И возмущенный ротмистр со всего размаху плюхнулся на стул так, что тот затрещал. Длинными дрожащими пальцами теребил он отутюженную складку на брюках.

— О Ахим! — вздохнула жена. — Выстрелом ты прикончил аренду! Папа тебе никогда не простит!

Ротмистр сейчас же снова вскочил со стула. Он прозрел:

— Ты что же думаешь, гуси случайно попали в вику после всего того, что сегодня было?.. Нет, их туда привели. Меня нарочно хотели разозлить и вызвать на это. Ну так вот вам, я выстрелил!

— Но, Ахим, доказать это ты ведь не можешь!

— Если я прав, то мне нечего доказывать…

— Кто слабей, тот всегда не прав… — глубокомысленно начал Штудман…

— Посмотрим еще, кто слабей! — перебил его ротмистр, снова взорвавшись от глубокомысленного изречения. — Я не позволю издеваться над собой! Элиас, ступайте сейчас же в поле, подберите убитых гусей, отнесите их моей теще, передайте ей от меня…

— Господин ротмистр, — сказал старик лакей, — я пришел по поручению своей барыни. Не извольте гневаться, мне надо обратно в замок…

— Делайте что вам говорят, Элиас! — повысил голос ротмистр. — Подберите гусей и скажите моей теще…

— Я этого не сделаю, господин ротмистр. Да если бы и хотел сделать, все равно не мог бы. Пять или шесть гусей мне, старому человеку, не под силу. В одном Аттиле четверть центнера весу.

— Губерт вам поможет! Слышите, Губерт, подберите гусей…

— Прощайте, барыня. Прощайте, господин ротмистр. — И лакей Элиас вышел.

— Дурак!.. Да передайте от меня теще низкий поклон: не хотели, мол, слушать, пусть теперь чувствуют.

— Низкий поклон от вас, господин ротмистр, и не хотели слушать, пусть теперь чувствуют, — повторил лакей Редер, глядя безучастными рыбьими глазами на своего хозяина.

— Правильно! — сказал ротмистр спокойнее. — Можете взять тачку, позвать кого-нибудь из людей на помощь…

— Слушаюсь, господин ротмистр! — Губерт направился к двери.

— Губерт!

Лакей остановился. Он посмотрел на хозяйку:

— Что прикажете, барыня?

— Не ходите, Губерт. Я сама пойду. Господин Штудман, пожалуйста, проводите меня… Объяснение предстоит ужасающее, но постараемся спасти, что еще можно спасти…

— Ну конечно, — сказал фон Штудман.

— А я? — крикнул ротмистр. — А я? Я вообще остаюсь за бортом? Я совершенно не нужен? Губерт, сейчас же забирайте гусей и отправляйтесь или получите расчет.

— Слушаюсь, господин ротмистр! — покорно сказал лакей Губерт, но сам глядел на хозяйку.

— Ступайте, Губерт, не то я вас вышвырну вон! — крикнул ротмистр в последнем приступе гнева.

— Делайте что вам приказывает барин, Губерт, — сказала фрау фон Праквиц. — Пойдемте, господин фон Штудман, нам надо постараться раньше Элиаса поспеть к родителям.

И она тоже поспешно вышла. Штудман бросил взгляд на тех двух что оставались в передней, беспомощно пожал плечами и последовал за фрау фон Праквиц.

— Папа! — спросила Вайо, уже две недели с нетерпением ожидавшая минуты, когда мать о ней позабудет. — Можно мне немножко погулять и искупаться?