Время жить

Сегодня вечером ему особенно важно себя подстегнуть: быть может, удастся покончить с неприязнью, которая со вчерашнего дня окружает его дома. В этом баре он хозяин положения: владелец относится к нему предупредительно, Анжелина улыбается, поглядывает на него с интересом – это ему льстит, товарищи по работе его почитают, ведь он здесь единственный француз, теперь, когда Рене и алжирец ушли.

– По последней, – говорит итальянец.

– Ладно, по самой что ни на есть последней, – отвечает Луи, желая показать, что решающее слово за ним и что он не какой-нибудь там забулдыга.

И добавляет не ради бахвальства, а чтобы себя приободрить:

– Сделаю сегодня женушке подарок – приеду пораньше.

Интерлюдия четвертая

Макс Жакоб, Побережье

Утомление – это не «поверхностное» явление, вызванное расстройством определенного органа, а общая дисфункция высшей нервной системы.

Доктор Ле Гийан

Из египетской поэзии, XV век до н. э.

Народ сам отдает себя в рабство, он сам перерезает себе горло, когда, имея выбор между рабством и свободой, народ сам расстается со своей свободой и надевает себе ярмо на шею, когда он сам не только соглашается на свое порабощение, но даже ищет его. [19]

Ла Боэси, «Рассуждение о добровольном рабстве»

«Реаль» (Мадрид): 0

«Андерлехт» (Бельгия): 1

Таков результат матча на Кубок Европы, состоявшегося 23 сентября 1962 года в Антверпене.

Все произошло совсем иначе, чем представлял себе Луи. Футбол он смотрел по телевизору в одиночестве. Только Симона подсела к нему на минутку, прежде чем лечь спать. Жан-Жак, закрывшись в комнате, готовил уроки. Мари мыла посуду, а потом села на кухне шить.

Когда умолкли последние нотки позывных «Евровидения», Луи поднялся с таким трудом, будто это он сам пробегал девяносто минут кряду.

– Идешь спать, Мари?

– Нет, посмотрю «Чтение для всех». Это хорошая передача.

Он подходит, наклоняется к ней:

– Что с тобой происходит?

Он хочет ее обнять. Она вырывается:

– От тебя винищем несет. Оставь меня в покое.

Он хватает ее за плечо. Она его отталкивает. Руки Луи вцепляются в халат, отрывают Мари от стула, плечо оголяется.

– Спятил, что ли? Ребята еще не спят. Мне больно.

Мари высвобождается. Халат трещит. Луи идет на нее, сжав кулаки. Желание у него пропало начисто. Он опустошен, обессилен, безумно утомлен. Остались только гнев да упрямая решимость не уступать подкрадывающейся мужской несостоятельности, усталости, оцепенению.

Мари пятится в гостиную, освещенную рассеянным светом экрана и лампой, горящей на кухне.

– Не подходи!..

Когда он разодрал халат, у нее внутри словно что-то оборвалось. Только бы не закричать! Ей не страшны эти протянувшиеся к ней лапы, это бледное, непреклонное лицо. Луи больше не существует. Он растворился, растаял. Он тень, бледный отблеск прошлого, в котором ее уже нет.

Луи надвигается на нее, пока она не упирается в перегородку, он подходит к ней вплотную, она еле сдерживается, чтобы его не ударить. Ей удается извернуться и оттолкнуть мужа к стулу. Стул с грохотом падает.

– Мама! Мама!

Дверь в комнату Жан-Жака распахивается. Мальчонка кидается защищать мать. Луи выпрямился. Теперь ему есть на ком сорвать злость.

– Чего тебе тут надо? Марш спать!

– Папа, что случилось? Мама!

Луи бьет сына по лицу. Мари бросается на мужа. Тот отступает.

– Псих, псих ненормальный! Жан-Жак, мой Жан-Жак.

Мари прижимает сына к груди. Жан-Жак не плачет. Но у Мари глаза полны слез.

Луи уже ничего не чувствует, кроме усталости, омерзения, отвращения к другим и к себе. Он бредет в спальню, раздевается в темноте и валится на кровать, в успокоительную прохладу простынь.

В рассеянной темноте спальни сон длится еще какое-то время и после пробуждения. Мари спит сном праведницы. У Луи горько во рту, пересохло в горле, в голове каша после вчерашней сцены и только что пережитого кошмара.

Он снова засыпает, как младенец, согретый телом Мари.

Жан-Жак так настаивал. И вот Мари увлеклась игрой и изо всех сил старается не пропускать летящие на нее мячи, отбивает их партнеру, чаще всего Ксавье, который с наскоку, двумя руками перебрасывает мяч через сетку.

Жан-Жак бурно радуется, когда его команда – мама, учитель, незнакомый молодой человек и он сам – зарабатывает очко.

В другой команде играют две девушки и два парня.

Их тела в игре напрягаются, руки вздымаются, словно в краткой мольбе, вырисовываются мускулы, подтягиваются животы, ноги приминают песок.

Ксавье Марфон подает. Мяч пролетает над самой сеткой, сильно ударяет по руке одного из противников, отскакивает в сторону, лишь задев руки другого. Очко завоевано.

Мари оборачивается, и ее улыбка встречается с улыбкой бородатого учителя. Она оттягивает купальник, чувствуя, что он облепил спину. Мяч уходит за сетку, возвращается, летит к ней.

– Внимание, мама… Бей!

Она не шевельнулась, приросла к земле, отвлеклась от игры.

– Что ты наделала, – ворчит Жан-Жак.

Мяч у другой команды. Новый прыжок учителя, и он возвращается к ним.

Мари подавать. Учитель глядит на нее, чуть склонив голову. Она повернулась боком – хочет отпасовать мяч ладонью. Она старается поменьше двигаться, чтобы не слишком бросалось в глаза ее тело, тень которого, отброшенная солнцем на песок, напоминает китайские контурные рисунки. Партнеры и противники ждут. Хоть бы Ив убежал, тогда пришлось бы его догонять и бросить игру, но малыш сосредоточенно копает песок.

Учитель смотрит на нее ласково, дружески. Мари не понимает, что смущает ее, что ее сковывает. Она не из стыдливых – ведь купалась же она вместе с Жизель несколько лет назад на пляже нудистов, презрев недовольство Луи.

Наконец, набравшись духу, она посылает мяч – мяч возвращается, улетает, возвращается. Учитель вездесущ – он то здесь, то там. Ну прямо мальчишка. Он играет с не меньшим удовольствием, чем Жан-Жак. Мяч возвращается к Мари. Она отбрасывает его к сыну, тот пасует. Прыжок – она заработала очко. Партия выиграна.

– Больше не играем? – спрашивает Жан-Жак.

– Нет, я устала. Присмотри немножко за Ивом. Я ополоснусь.