Собрание сочинений. Т. 9.

— Ну-ка, убирайтесь! Вы стесняете меня…

Иной раз она подзывала Луизу и поручала ей Лазара, точно малого ребенка.

— Постарайся, чтобы он не скучал. Ему необходимо развлечься… Погуляйте подольше. Сегодня я не желаю вас больше видеть.

Оставаясь одна, Полина мысленно следовала за ними. Она читала целые дни напролет в ожидании, пока вернутся силы, и была еще настолько слаба, что два-три часа, проведенные в кресле, утомляли ее. Иногда она опускала книгу на колени, уносясь в мечтах вслед за кузеном и приятельницей. Если они пошли вдоль берега, то уже, вероятно, добрались до пещер, где так хорошо сидеть на песке в прохладные часы прилива. Полина верила в реальность этих видений, жалея лишь о том, что сама не может участвовать в прогулке. К тому же чтение надоело ей. Романы, которые были дома, любовные истории с идеализированными изменами всегда возмущали ее прямую натуру, присущую ей потребность отдаться навсегда и безвозвратно. Разве может лгать сердце, разве можно разлюбить того, кого ты полюбил однажды? Она бросала книгу, мысли ее уносились далеко за пределы комнаты, она видела, как Лазар поддерживает Луизу, как они идут, прижавшись друг к другу; он приноровился к ее томной походке, они перешептываются и смеются.

— Пора принимать микстуру, барышня, — вдруг сказала Вероника за ее спиной. Этот грубый голос пробудил Полину от забытья.

К концу недели Лазар уже не входил в ее комнату без стука. Однажды, отворив дверь, он увидел, что Полина сидит на кровати с обнаженными руками и причесывается.

— Ах, прости, — прошептал он, отступая.

— В чем дело? — воскликнула она. — Чего ты испугался?

Тогда он вошел, но не решился поцеловать ее, как обычно, и стоял, отвернувшись, пока она закалывала волосы.

— Подай мне кофту, — спокойно сказала Полина. — Вон там, в верхнем ящике… Мне лучше, я снова становлюсь кокеткой.

Лазар смутился, под руки попадались одни рубашки. Наконец, бросив ей кофту, он стал у окна в ожидании, пока она застегнется на все пуговицы. Две недели назад, когда он думал, что Полина умирает, он поднимал ее на руки как маленькую девочку, не замечая, что она обнажена. А теперь даже неубранная комната смущала его. Девушке передалась неловкость Лазара, и вскоре она перестала требовать от него интимных услуг, которые он оказывал ей прежде.

— Вероника, закрой дверь! — крикнула Полина как-то утром, услышав шаги молодого человека в коридоре. — Убери все это и подай мне вон ту косынку.

Между тем Полине становилось все лучше и лучше. Когда она могла стоять на ногах, ей доставляло огромное удовольствие, опираясь на подоконник, издали наблюдать за сооружением волнорезов. До нее доносились удары молота, она видела артель, семь или восемь человек, видела, как черные точки, словно большие муравьи, двигались по желтой гальке. Во время отлива они копошились; а когда начинался прилив, им приходилось отступать перед катившимся валом. Но больше всего Полину интересовал белый пиджак Лазара и розовое платье Луизы, которые ярко выделялись на солнце. Она следила за ними, ее взгляд всегда находил их, она могла бы рассказать до мельчайших подробностей, как они провели день. Теперь, когда работы шли полным ходом, они уже не могли далеко отлучаться, ходить к пещерам, что за скалами. Они непрерывно маячили перед ней на расстоянии километра, забавные, крохотные кукольные силуэты на фоне необъятного неба. Она ревновала и радовалась, что незримо присутствует там, это способствовало ее выздоровлению.

— Видно, вам нравится глядеть, как работают люди, — каждое утро повторяла Вероника, подметая комнату Полины. — И впрямь — это лучше, чем книжки читать. Что до меня, то от книжек у меня голова трещит. А если хочешь поправиться, то надо сесть на солнышке, разинуть клюв, как индюшка, и заглатывать воздух.

Обычно Вероника не была говорлива, она даже слыла угрюмой. Но с Полиной она болтала по-дружески, считая, что это ей полезно.

— Чудная это работа! Но коли она нравится господину Лазару… Хоть я и говорю, что она ему нравится, а с виду не скажешь, что это ему по вкусу. Он уж больно спесив, своего добивается, а сам от скуки едва не помирает. И вправду, если бросить на минуту этих пьянчужек, они тут же станут вбивать гвозди как попало.

Вероника провела веником под кроватью и продолжала:

— Что до герцогини…

Полину, рассеянно слушавшую, поразило это слово.

— Кто? Герцогиня?

— То бишь мадемуазель Луиза! Разве не видно птицу по полету? Посмотрели бы вы, сколько у нее в комнате всяких банок и склянок, помады да притираний! Как войдешь, прямо в нос шибает, даже дух захватывает… А все ж она не такая красивая, как вы.

— Что ты, я по сравнению с ней настоящая мужичка, — возразила молодая девушка, улыбаясь. — Луиза очень изящна.

— Может, и так, да уж больно тоща. Я-то вижу, когда она моется… Будь я мужчиной, я б и не сомневалась…

Глубоко убежденная в своей правоте, она облокотилась на подоконник рядом с Полиной.

— Поглядите сами, и впрямь на креветку похожа. Оно, верно, далеко, она и не может казаться высокой, как каланча. Но ведь надо, чтобы все на месте было… Ага! Вон господин Лазар поднимает ее, чтобы она не промочила башмачков. Не тяжело ему, что и говорить! Правда, есть мужчины, которые любят костлявых…

Вероника вдруг запнулась и замолчала, чувствуя, как вздрогнула Полина. Без конца она возвращалась к этой теме, просто язык у нее чесался. Все, что она слышала, все, что видела, стояло поперек горла и душило ее: эти разговоры по вечерам, где поносили молодую девушку, улыбки, которыми украдкой обменивались Лазар и Луиза, неблагодарность всего семейства, готовящееся предательство. Если бы она поднялась к Полине в ту минуту, когда ужасная несправедливость доводила ее до белого каления, она выложила бы все начистоту; но страх, что Полина снова заболеет, удерживал Веронику, и она яростно носилась по кухне, грохоча своими чугунами, клянясь, что так дальше длиться не может, что в один прекрасный день ее прорвет. А наверху, когда у нее вылетало какое-нибудь неосторожное словцо, она тут же спохватывалась и с трогательной неловкостью пыталась выкрутиться.

— Ну нет, господин Лазар, слава богу, не любитель костей! Он побывал в Париже, у него вкус хороший… Вот видите, он опустил ее на землю, словно спичку бросил.

И Вероника, боясь выболтать что-нибудь лишнее, размахивала перьевой метелочкой, заканчивая уборку; а Подина до самого вечера сосредоточенно следила за мелькавшими вдали, среди темных силуэтов рабочих, голубым платьем Луизы и белым пиджаком Лазара.

Когда наконец дело пошло на поправку, у Шанто начался сильный приступ подагры, и Полина решилась спуститься вниз, хотя была еще очень слаба. Впервые она вышла из своей комнаты для того, чтобы сесть у изголовья больного. И действительно, как зло сказала г-жа Шанто, дом превратился в настоящий лазарет. Уже несколько дней ее муж не вставал с кресла. Приступы участились, и подагра распространялась все дальше, от ступней к коленям, затем от локтей к кистям. Маленькая белая горошина на ухе исчезла; зато появились другие, более крупные; все суставы распухли, известковые наросты проступали под кожей в виде белесых бугорков, похожих на рачьи глаза. Теперь это уже была хроническая, неизлечимая подагра, которая приводит к одеревенению суставов и уродует человека.

— Боже мой, как я страдаю! — причитал Шанто. — Левая нога совершенно не сгибается, словно деревянная; не могу двинуть ни ступней, ни в колене… Да еще локоть жжет. Погляди.

Полина обнаружила на левом локте большую воспаленную опухоль. Старик особенно жаловался на этот сустав, где боль вскоре стала нестерпимой. Вытянув руку, он кряхтел, глядя на эту жалкую кисть с припухшими от подагрических узлов фалангами, на искривленный большой палец, точно расплющенный молотком.

— Я не могу больше, ты должна мне помочь… Только я нашел удобное положение, и вдруг началось снова, точно распиливают кости пилой… Попробуй меня чуть приподнять.

За час раз по двадцать приходилось ворочать его. Он не мог найти удобного положения, все надеялся, что ему полегчает. Но Полина чувствовала себя еще настолько слабой, что не решалась повернуть его одна. Она звала шепотом: