Юдифь
Давно просить у вас благословенья
Хотела я и в вас найти черты
Умнейшего в общине человека
И наилучшего из сыновей.
Эсфирь
Хвали его — люблю тебя за это!
Юдифь
Настанет день — все будут чтить его!
Мы с ним теперь!..
Эсфирь
Как это сладко слышать:
Скользит как тень во тьме моих зрачков
Твой чудный образ, он, как луч, мерцает,
Вот он погас, и снова темнота…
Все ж не смогу, к своей готовясь смерти,
Тебе, Юдифь, я сына завещать!
Юдифь
Эсфирь
Его жене? Едва ли!
Не огорчай родителей, дитя!
Нет, не беги за ним. Ведь у Манассе
Ты — дочь единственная. Чти отца!
Юдифь
Как? Уриель! Меня не хочешь?
(Дрожа от отчаяния, долго и пристально смотрит на него.)
Боже,
Прости меня! Я верила всегда,
Что на земле любовь дарует счастье.
(Склоняется к ногам Эсфири.)
Уриель
(борется с собой, озирает всю группу: мать, свою возлюбленную, братьев, печально стоящих за креслом матери; говорит про себя)
Де-Сильва правду говорил! Крепки
В народе нашем родственные узы!
(С отчаяньем.)
Что ж вы молчите? Не терзайте!
Юдифь
Уриель
Стрела пронзила сердце…
О, я хотел бы, словно зверь кричать…
Так не смотрите ж на меня с мольбою!
В сравненьи с жаром глаз моих сухих
Все ваши слезы, что теперь струите
В своей печали и тоске, — ничто!
Молчите вы? Взираете? И ждете,
Чтоб подвиг я ужасный совершил?
Чтоб ради сердца духом поступился
И отдал убежденья за любовь?
Зачем ты встала на дыбы, о гордость?
Ты здесь — чудовище! Не скрежещи!
Стань червем! В прах склонись! Все ниже… ниже…
Кто защитит от глаз немых любви?
От глаз немых, где мне искать спасенья?
Слепая мать, сомкни скорей глаза…
Закрой же их! Закрой же их скорее!
Я сделаю! Я сделаю… пойду…
(Убегает.)
Юдифь
Эсфирь
Иоэль
Благослови, всевышний
Мгновенье это: отречется он.
Эсфирь
Пусти дитя! Я Уриеля, сына,
Должна поцеловать! Пусти к нему!
Где ты, — мой сын? В ком смелости достанет
Своим врагом его теперь назвать?.
Чей светлый ум прекраснее? Идем!
На шумных улицах кричать мы будем:
Вот лучший сын — он любит мать свою!
(Быстро уходит, уводимая Иоэлем и Рувимом.)
Юдифь (одна у окна)
Он во дворе… плащом едва накрытый…
Без шляпы… Устремляется туда…
Бежит… Там улица… О, боже… Медлит…
Направо иль налево?.. Он стоит…
Вот он — пошел… дорогой к синагоге!
(Отходит от окна.)
Так неожиданно? Из-за меня?
Из-за меня? Не слишком ли поспешно?
Что если он раскается потом?
Так неужели с первых дней созданья
Жена — одно проклятье для мужчин
И их всегда в ничтожество ввергает?
Как умирающий он побледнел…
Рука, холодная как лед, дрожала…
(Стремительно бросается к окну.)
Остановись, Акоста! Не ходи!
Не делай этого! О, слишком поздно!
О, рок, за этот грех не покарай!
(Падает в кресло.)
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
В храме.
Низкое помещение, направо и налево открытые двери. На стенах скрижали завета, написанные по-еврейски.
В глубине — большой занавес, отделяющий помещение от внутренней части синагоги, которая становится видной впоследствии.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Сантос. Входит де-Сильва. Затем прислужник.
Де-Сильва
Вы никого к нему не допускали?
Сантос
Он был один, — как требует закон.
Когда стучал он в двери синагоги,
То длань господню он тогда познал.
Де-Сильва
Длань бога не бросается камнями.
Сантос
В народном гневе ныне он познал
Все то, что был постичь не в состояньи.
Он пал пред синагогой во дворе,
Осмеянный, в разорванных одеждах.
В своем уединеньи, где ничто
Помехою не служит созерцанью,
Он искупленья и прощенья ждет.
Де-Сильва
Дай бог, чтоб он теперь обрел бы их!
Он извещен, что мать его больна?
Сантос
С ним говорить хотели оба брата,
Но эта весть встревожила б его
И следствием небесного проклятья
Могла б казаться грешнику болезнь.
