Андрей Кожухов

Когда Андрей уничтожил все следы длительного путешествия, Жорж повел его на "конспиративную квартиру", где всегда можно было застать двух-трех членов организации. Потом они зашли вместе на минутку к друзьям, жившим поблизости, а дела отложили до следующего дня.

Таким образом, им удалось вернуться домой рано. Они хотели подольше побеседовать наедине: им нужно было позондировать друг друга относительно многого. Андрею необходимо было расспросить, а Жоржу - рассказать о новых людях и новых условиях, среди которых приезжему придется действовать. Они долго и серьезно говорили, и Андрей то возражал, то слушал, стараясь воспользоваться сведениями своего друга.

- Довольно о политике на сегодня, - сказал он наконец, когда все задетые вопросы были подробно обсуждены за пять часов оживленной беседы. - Расскажи мне теперь все про себя самого.

Жорж ходил взад и вперед по комнате, заложивши руки за спину, все еще размышляя о серьезных вопросах.

- С чего начать? Ведь это длинная история, - сказал он.

- С самого начала. Я ведь ничего о тебе не знаю, кроме того, что напечатано тобой, а это, согласись, очень мало.

- В таком случае, ты знаешь почти все, - ответил Жорж.

- Но разве ты не написал еще чего-нибудь, кроме напечатанного? Чего-нибудь в другом роде? - спросил Андрей.

Он намекал на стихи, которые Жорж писал в промежутках между более прозаичными и трудными обязанностями публициста революционной партии.

- Очень мало, - ответил Жорж, - почти ничего после того маленького сборника; ты его знаешь. В последнее время я много работал в кружках молодежи.

- Да? И какое ты вынес впечатление? Мне многие говорили за границей, что молодежь становится очень практичной и филистерской*.

* Филистер - презрительное название людей с узким, обывательским кругозором.

- Вечные жалобы близоруких и малодушных людей! В большой книге жизни они ничего не видят, кроме запачканных полей! - с жаром ответил Жорж.

Он рассказал о своих собственных наблюдениях, которые привели его к совершенно другим, скорее, чересчур радужным заключениям, и назвал для примера нескольких из своих молодых друзей.

- Ты должен с ними познакомиться, - сказал он. - Я не сомневаюсь, что ты согласишься со мной.

В немногих словах он охарактеризовал каждого из них, сделав это, однако, наскоро, как бы торопясь перейти к особенно интересному сюжету.

- Тут есть одна девушка, с ней мне очень хочется тебя познакомить, - продолжал он, подсаживаясь к Андрею на диван. - Ее зовут Татьяна Григорьевна Репина, дочь известного адвоката и совершенно исключительная девушка.

- У тебя положительно талант, - заметил Андрей, - находить необыкновенные и исключительные натуры, особенно между девушками.

- Бывает и так, что невозможно ошибиться. Что касается Репиной, то она несомненно замечательная личность.

- Сколько ей лет? - спросил Андрей.

Это было слабым пунктом в панегирике* Жоржа, и он это знал.

* Панегирик - чрезмерное восхваление.

- Ей девятнадцать лет, - ответил он с напускной небрежностью. - Но что же из этого?

- Она красива, я полагаю?

Жорж не ответил. Характерная поперечная складка появилась на его лбу, придавая ему выражение досады, доходящей до боли.

- Не сердись, - поспешил извиниться Андрей, взяв его за руку. - Я не хотел сказать ничего дурного. Ведь говорят же, что лицо - зеркало души, - прибавил он, не сумевши подавить в себе желание пошутить.

Жорж не умел сердиться, и первое дружеское слово успокоило его. Он живо повернулся, уселся с ногами на диван, чтобы смотреть прямо в лицо Андрею, и начал пространную и красноречивую речь о нравственных и умственных качествах Тани.

Больше всего его поражала в девушке способность к сильному энтузиазму, соединенная с хладнокровием и точностью практического деятеля. У нее были задатки вождя, и ее силу не уменьшают присущие ей женская подвижность и грация.

Все это Жорж доказывал с большим усердием и трогательной убежденностью.

Андрей слушал его со скептической, но сочувствующей улыбкой. Он был уверен, что по крайней мере девять десятых того, что говорил Жорж, было плодом его богатого воображения. У Жоржа было очень нежное сердце, но ему недоставало средних нот в гамме симпатий. В сношениях с людьми он быстро доходил до высших степеней восторга или до полного равнодушия. Он часто ошибался в своих суждениях о людях, хотя и претендовал на знание людей. Он и в самом деле знал их по-своему, хотя на его мнения нельзя было полагаться. Но Андрей, обладавший нормальной гаммой симпатий, любил своего друга больше всего именно за эту необузданность чувств. Он с радостью констатировал, что Жорж очень мало переменился.

- Да, - сказал он, смеясь, - познакомь меня непременно с твоей молодой приятельницей. Если одна десятая того, что ты говоришь о ней, правда, то она - цвет своего поколения. Где ты с ней видаешься? На студенческих собраниях или в доме у отца?

- Мы аккуратно встречаемся на собраниях, но я и Зина бываем иногда у Репиных. Он не боится принимать у себя "нелегальных". Я думаю, что тебе лучше всего увидеться с Татьяной Григорьевной у нее на дому.

Андрей согласился с Жоржем. Ему хотелось также познакомиться с Репиным, и он выразил удовольствие, что такой туз на их стороне.

- В этом я не уверен, - сказал Жорж. - Я никак не могу точно определить его взглядов. Зина знает его лучше и очень высокого мнения о нем. Несомненно только, что Репин бывал нам очень полезен в затруднительных случаях.

Жорж привел несколько примеров весьма значительных денежных пожертвований со стороны Репина.

- Он, вероятно, очень богатый человек, - заметил Андрей.

- Да, он человек состоятельный, - ответил Жорж. - Но едва ли он один дает все эти деньги. Таня богата сама по себе. У нее будет большое состояние, когда она достигнет совершеннолетия: какое-то наследство по матери, кажется, я хорошенько не помню. Конечно, - прибавил он мягким, мечтательным голосом, - она сама - гораздо большее приобретение для партии, чем все ее деньги!

Андрей быстро повернул голову к Жоржу, но не мог заглянуть ему в глаза. Они глядели в пространство, как бы созерцая что-то вдалеке.

Андрей произнес многозначительное "гм!" и решил воспользоваться первым случаем, чтобы познакомиться с этой необыкновенной девушкой. Конечно, думал он, Жорж и она могут быть большими друзьями, и ничего больше. У такого энтузиаста, как Жорж, границы дружбы особенно растяжимы. Но все-таки в тоне и в выражении лица, когда он говорил о девушке, сквозило что-то сильнее обыкновенной дружбы. Андрею захотелось видеть их вместе, чтобы решить кое-какие сомнения и даже опасения. Правда, он не вполне разделял мнения некоторых из своих товарищей, утверждавших, что революционер должен отказаться от любви, но все-таки он считал, что гораздо лучше держаться подальше от "этих глупостей". Если Жорж теперь попался, то не с чем его поздравить, тем более что его избранница - светская девушка и вращается, очевидно, в совершенно другом обществе.