Замогильные записки Пикквикского клуба

— Уфъ, какой трусъ! — возразила м- съ Раддль тономъ самаго рѣшительнаго презрѣнія. — Выгоните-ли вы этихъ негодяевъ, или нѣтъ? Я вамъ говорю, м-ръ Сойеръ, — заключила м-съ Раддль, топая обѣими ногами.

— Они уйдутъ, сударыня, уйдутъ сію-же минуту, — отозвался несчастный Бобъ. — Да, господа, ужъ не лучше-ли вамъ уйти, — продолжалъ онъ, обращаясь къ своимъ гостямъ:- мнѣ, въ самомъ дѣлѣ казалось, что вы ужъ черезчуръ пересолили.

— Ахъ, какъ это жаль! — сказалъ щеголеватый джентльменъ. — Мы вѣдь только-что разгулялись: погодить бы еще полчасика!

Дѣло въ томъ, что щеголеватый джентльменъ началъ мало-по-малу припоминать интересную исторію, которой ему не удалось разсказывать въ свое время.

— Этого, однакожъ, мы не стерпимъ, господа, — сказалъ отчаянный франтъ въ лакированныхъ сапогахъ.

— Разумѣется, не стерпимъ, — отвѣчалъ Джекъ Гопкинсъ, — пѣсню надобно докончить, Бобъ. Съ вашего позволенія, господа, я затяну третій куплетъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, Джекъ, перестань, пожалуйста, — сказалъ Бобъ Сойеръ, — пѣсня превосходная, но мы ужъ докончимъ ее въ другое время. Вѣдь бѣда, если она переполошитъ весь домъ, — народъ буйный, чорть ихъ побери!

— Послушай, Бобъ, чего тутъ робѣть? — замѣтилъ Джекъ Гопкинсъ. — Одно слово, любезный, и я перебью всѣ окна, повыломаю всѣ двери, переломаю всю мебель. Ну, Бобъ, прикажи, душечка!

— Спасибо, любезный другъ, спасибо за доброе расположеніе, — проговорилъ несчастный Бобъ Сойеръ, — я никогда не сомнѣвался въ твоей дружбѣ; но теперь, право, не лучше-ли намъ покончить.

— Что-жъ, м-ръ Сойеръ, скоро-ли уйдутъ эти скоты? — завизжалъ опять пронзительный голосъ м-съ Раддль.

— Вотъ только дайте имъ отыскать свои шляпы, сударыня, — сказалъ Бобъ. — Сейчасъ они уйдутъ.

— Уйдутъ! — заголосила м-съ Раддль, перегибаясь черезъ лѣстничныя перила въ то самое время, какъ м-ръ Пикквикъ, въ сопровожденіи Топмана, выходилъ изъ гостиной, — уйдутъ, a за какимъ дьяволомъ они приходили, смѣю спросить?

— Сударыня, — возразилъ м-ръ Пикквикъ, — позвольте вамъ замѣтить…

— Ахъ, ты, старый карапузикъ, и онъ туда же, — взвизгнула м-съ Раддль, еще больше перегнувшись черезъ перила. Вѣдь ты годишься въ дѣдушки всѣмъ этимъ ребятамъ, пьянчужка ты забулдыжный! Прочь, прочь, негодный пузанъ!

Не находя приличнымъ оправдываться передъ взбѣшенной бабой, м-ръ Пикквикъ быстро выбѣжалъ за ворота, гдѣ немедленно присоединились къ нему Топманъ, Винкель и Снодграсъ. М-ръ Бенъ Алленъ, взволнованный и настроенный на печальный ладъ, проводилъ ихъ до Лондонскаго моста и дорогой сообщилъ по секрету м-ру Винкелю, что онъ, Бенъ Алленъ, намѣренъ дать урокъ всякому джентльмену, который бы вздумалъ ухаживать за его сестрой Арабеллой, такъ какъ онъ уже давно предназначилъ ея руку своему закадычному другу, Бобу Сойеру. Выразивъ такимъ образомъ эту отчаянную рѣшимость, онъ залился горчайшими слезами и, махнувъ рукою, отправился въ обратный путь на свою квартиру, до которой, однакожъ, не суждено было ему добраться въ эту ночь. Постучавшись безъ всякаго успѣха въ двери двухъ или трехъ домовъ, онъ прилегъ, наконецъ, на крылечныхъ ступенькахъ колбасной лавки, въ твердой увѣренности, что спитъ передъ дверью своей комнаты, которую второпяхъ не успѣлъ отпереть.

Проводивъ, такимъ образомъ, въ угоду м-съ Раддль, всѣхъ своихъ гостей, горемычный Бобъ Сойеръ остался одинъ въ своей комнатѣ, подлѣ недопитыхъ пуншевыхъ стакановъ, и погрузился въ горькое раздумье относительно вѣроятныхъ событій наступающего утра.

Глава XXXIII. Мистеръ Уэллеръ старшій сообщаетъ критическія замѣчанія объ одномъ литературномъ произведеніи и потомъ, съ помощью своего возлюбленнаго сына, бросаетъ грязь въ лицо извѣстному достопочтенному джентльмену съ краснымъ носомъ

Читатели, можетъ быть, припомнятъ, что утро тринадцатаго февраля должно было предшествовать тому знаменитому дню, когда спеціальный судъ присяжныхъ опредѣлилъ окончательно разсмотрѣть процессъ вдовы Бардль противъ почтеннаго президента Пикквикскаго клуба. Это было самое хлопотливое утро для камердинера ученаго мужа. Съ девяти часовъ пополуночи и до двухъ пополудни м-ръ Самуэль Уэллеръ путешествовалъ изъ гостиницы "Коршуна и Джорджа" въ апартаменты м-ра Перкера и обратно. Никакъ нельзя сказать, чтобы предстояла особенная надобность въ подобной бѣготнѣ — юридическая консультація уже была окончена давнымъ-давно, и вѣроятный способъ дѣйствованія въ судѣ былъ опредѣленъ и взвѣшенъ; но м-ръ Пикквикъ, доведенный до крайней степени тревожной раздражительности, безпрестанно отправлялъ къ своему адвокату маленькія записки слѣдующаго содержанія:

"Любезный Перкеръ, все-ли идетъ хорошо?"

Въ запискахъ самого м-ра Перкера неизмѣнно содержался одинъ и тотъ же отвѣтъ:

"Любезный Пикквикъ, все какъ слѣдуетъ по возможности".

Дѣло въ томъ, что до окончательнаго засѣданія въ судѣ ничего не могло идти ни хорошо, ни дурно, и ученый мужъ тревожился напрасно.

Но кто изъ смертныхъ избѣгалъ когда-либо этого тревожнаго состоянія, какъ скоро нужно было первый разъ въ жизни, волею или неволею, явиться на спеціальный судъ присяжныхъ? — М-ръ Самуэль Уэллеръ, знакомый въ совершенствѣ съ общими слабостями человѣческой природы, исполнялъ всѣ предписанія своего господина съ тѣмъ невозмутимымъ спокойствіемъ, которое составляло самую рѣзкую и прекраснѣйшую черту въ его оригинальной натурѣ.

Самуэль Уэллеръ сидѣлъ за буфетомъ, утѣшая себя прохладительнымъ завтракомъ и обильными возліяніями горячительной микстуры, долженствовавшей успокоить его послѣ продолжительныхъ утреннихъ трудовъ, какъ вдругъ въ комнату вошелъ молодой дѣтина около трехъ футовъ въ вышину, въ волосяной фуражкѣ и бумазейныхъ шальварахъ, обличавшихъ въ немъ похвальное честолюбіе возвыситься со временемъ до степени конюха или дворника въ трактирѣ. Онъ взглянулъ сперва на потолокъ, потомъ на буфетъ, какъ будто отыскивая кого-нибудь для передачи своихъ порученій. Разсчитывая весьма основательно, что порученіе его могло относиться къ чайнымъ или столовымъ ложкамъ заведенія, буфетчица "Коршуна и Джорджа" обратилась къ нему съ вопросомъ:

— Чего вамъ угодно, молодой человѣкъ?

— Нѣтъ-ли здѣсь одного человѣка, по имени Самуэля, — спросилъ юноша громкимъ голосомъ.

— A какъ прозвище этого человѣка? — сказалъ Самуэль Уэллеръ, озираясь кругомъ.

— A мнѣ почему знать? — отвѣчалъ скороговоркой молодой джентльменъ, не снимая своей фуражки.

— Охъ, какой же вы заноза, молодой человѣкъ, — сказалъ Самуэль, — только знаете-ли что?

— A что?

— На вашемъ мѣстѣ я припряталъ бы куда-нибудь подальше этотъ картузъ. Волосы — вещь дорогая, понимаете?

Молодой дѣтина скинулъ фуражку.

— Теперь скажите, любезный другъ, — продолжалъ м-ръ Уэллеръ, — зачѣмъ вамъ понадобился этотъ Самуэль?

— Меня послалъ къ нему старый джентльменъ.

— Какой?

— Тотъ, что ѣздитъ на дилижансахъ въ Ипсвичь и останавливается на нашемъ дворѣ,- отвѣчалъ молодой дѣтина. — Вчера поутру онъ велѣлъ мнѣ забѣжать въ гостиницу "Коршуна и Джорджа", и спросить Самуэля.

— Это мой родитель, сударыня, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, обращаясь съ пояснительнымъ видомъ къ молодой леди за буфетомъ. — Ну, еще что, молодой барсукъ?

— A еще нынче въ шесть часовъ пожалуйте въ наше заведеніе, такъ какъ старый джентльменъ желаетъ васъ видѣть, — отвѣчалъ дѣтина.

— Какое же это заведеніе?

— Трактиръ "Голубой дикобразъ" на Леденгольскомъ рынкѣ. Угодно вамъ придти?

— Очень можетъ быть, что и приду, — отвѣчалъ Самуэль.

Молодой дѣтина поклонился, надѣлъ фуражку и ушелъ.

М-ръ Уэллеръ выхлопоталъ безъ труда позволеніе отлучиться, такъ какъ господинъ его, погруженный мыслью въ созерцаніе коловратности человѣческихъ судебъ, желалъ остаться наединѣ весь этотъ вечеръ. Времени оставалось еще вдоволь до назначеннаго срока, и м-ръ Уэллеръ не имѣлъ никакой надобности торопиться на свиданье со своимъ почтеннымъ отцомъ. Онъ шелъ медленно, переваливаясь съ боку на бокъ и оглядываясь во всѣ стороны съ великимъ комфортомъ наблюдателя человѣческой природы, который вездѣ и во всемъ отыскиваетъ предметы, достойные своей просвѣщенной любознательности. Такъ бродилъ онъ около часа, повидимому, безъ всякой опредѣленной цѣли; но, наконецъ, вниманіе его обратилось на картины и эстампы, выставленные въ окнахъ одного магазина. Самуэль ударилъ себя по лбу, и воскликнулъ съ не-обыкновенною живостью: