Замогильные записки Пикквикского клуба

— Проглотилъ что, сэръ? — прерваль м-ръ Пикквикъ.

— Ожерелье, — повторилъ Джекъ Гопкинсъ, — но, разумѣется, не вдругъ, — Это было бы слишкомъ много и для васъ, не только для ребенка. Такъ ли, м-ръ Пикквикъ? Ха, ха, ха!

М-ръ Гопкинсъ былъ, очевидно, въ веселомъ расположеніи духа. Получивъ отъ ученаго мужа утвердительный отвѣтъ и еще разъ позабавившись надъ своею остротою, онъ продолжалъ:

— Дѣло происходило вотъ какъ. Родители ребенка, о которомъ я имѣлъ честь доложить вамъ, люди бѣдные. Сестра его купила себѣ ожерелье — простое ожерелье изъ большихъ черныхъ бусъ. Ребенокъ, до страсти любившій игрушки, подтибрилъ это ожерелье, спряталъ, поигралъ съ нимъ, разрѣзалъ нитку, на которой были нанизаны бусы, и проглотилъ сперва одну бусу. Это показалось ему превосходною забавой, и на другой день онъ проглотилъ еще одно зерно.

— Ахъ, Боже мой! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ. — Какой страшный случай! Прошу извинить, сэръ. Продолжайте.

— На третій день утромъ ребенокъ проглотилъ уже двѣ бусы, a тамъ, еще черезъ день, угостилъ себя тремя, и такъ далѣе. Въ продолженіе недѣли онъ скушалъ все ожерелье, ровно двадцать пять бусъ. Сестра, между тѣмъ, дѣвушка смѣтливая, промышлявшая трудами своихъ рукъ, скоро догадалась, что пропало ея ожерелье, которое, должно замѣтить, было почти единственнымъ ея сокровищемъ. Можете представить, что она выплакала всѣ глаза, отыскивая свою драгоцѣнность. Всѣ поиски, разумѣется, были безполезны. Черезъ нѣсколько дней семейство сидѣло за столомъ и кушало жареную баранину подъ картофельнымъ соусомъ. Ребенокъ былъ сытъ, и ему позволили играть тутъ же въ комнатѣ. Вдругъ послышался страшный шумъ, какъ будто отъ крупинокъ града. — "Что ты тамъ возишься?" спросилъ отецъ. — "Я ничего, папенька", — отвѣчалъ ребенокъ. — "Ну, такъ перестань же,"- сказалъ отецъ. Послѣдовало кратковременное молчаніе, и затѣмъ въ комнатѣ опять поднялся страшный шумъ. — "Если ты не перестанешь, чертенокъ, — сказалъ отецъ, — я упрячу тебя въ темный чуланъ на хлѣбъ да на воду." — И когда вслѣдъ затѣмъ онъ скрѣпилъ свою угрозу толчкомъ, шумъ и стукотня увеличились, по крайней мѣрѣ, во сто разъ. — "Тьфу ты, пропасть, — сказалъ отецъ, — эта суматоха чуть-ли не въ немъ самомъ". "Во мнѣ самомъ, — подхватилъ ребенокъ, — я проглотилъ сестрицыно ожерелье". Ну, само собою разумѣется, отецъ тотчасъ-же схватилъ ребенка и побѣжалъ съ нимъ въ госпиталь, a бусы, можете представить, забарабанили такую тревогу, что ротозѣи принялись таращить свои глаза и вверхъ и внизъ, желая разгадать, откуда поднимался такой необычайный шумъ. Этотъ интересный субъектъ теперь y насъ въ госпиталѣ,- заключилъ Джекъ Гопкинсъ, — и его принуждены были закутать солдатскою шинелью, чтобъ онъ не безпокоилъ другихъ паціентовъ этимъ демонскимъ шумомъ.

— Необыкновенный, страшный случай! — вскричалъ м-ръ Пикквикъ, ударяя по столу сжатымъ кулакомъ.

— О, это пустяки! — сказалъ Джекъ Гопкинсъ. — Не правда ли, Бобъ?

— Разумѣется, пустяки, — отозвался м-ръ Бобъ Сойеръ.

— Въ нашей профессіи, могу васъ увѣрить, сэръ, бываютъ иной разъ довольно странныя явленія, — замѣтилъ Джекъ Гопкинсъ.

— Можно вообразить! — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

За другимъ стукомъ въ дверь вошелъ широкоголовый молодой человѣкъ въ черномъ парикѣ, a за нимъ появился скорбутный юноша съ величайшими, тугонакрахмаленными брыжжами. Слѣдующимъ гостемъ былъ джентльменъ въ ситцевой рубашкѣ, украшенной розовыми якорями, и по слѣдамъ его пришелъ блѣдный юноша, съ огромными серебряными часами. Прибытіе щеголеватаго джентльмена въ батистовой рубашкѣ и лакированныхъ сапогахъ довершило окончательнымъ образомъ комплектъ ожидаемыхъ гостей.

Вечеръ открылся приличнымъ образомъ — стаканами пуншу, благоухавшаго ромомъ и лимономъ. Затѣмъ среди комнаты поставили зеленый фризовый столикъ, и послѣдующіе три часа посвящены были ученымъ соображеніямъ по части виста и бостона. Все шло чинно, и разъ только, послѣ одного роббера, вышла весьма незначительная размолвка, неимѣвшая, впрочемъ, никакихъ послѣдствій: скорбутный юноша вступилъ въ серьезный разговоръ съ тѣмъ самымъ джентльменомъ, y котораго грудь украшалась эмблематическими изображеніями якорей надежды, и намекнулъ ему деликатно и тонко, что руки его чешутся непреодолимымъ желаніемъ надавать, въ нѣкоторомъ смыслѣ, зуботычинъ всякому заносчивому джентльмену съ якорями на ситцахъ, на что якорный джентльменъ отвѣчалъ немедленно, что ладони его зудятъ лихорадочнымъ стремленіемъ "учинить выпляску" на жирныхъ щекахъ скорбутистаго молокососа. Тѣмъ дѣло и кончилось.

Когда, наконецъ, приведенъ былъ въ извѣстность окончательный результатъ всѣхъ робберовъ и пулекъ, м-ръ Бобъ Сойеръ, къ удовольствію всѣхъ и каждаго, объявилъ, что наступилъ приличный часъ для скромнаго ужина, изготовленнаго на холостую руку. Гости встали и разбрелись по уголкамъ, чтобъ не мѣшать готовить ужинъ.

Но приготовленія къ ужину совершались отнюдь не съ такою быстротой, какъ, можетъ быть, воображаетъ неопытный читатель. Надлежало прежде всего разбудить черномазую дѣвицу, уснувшую на кухнѣ за столомъ, — за этой церемоніей прошло около десяти минутъ; но, хотя она встала и даже протерла глаза, — нужно было употребить еще четверть часа, чтобы разъяснить ей сущность дѣла. Человѣкъ, котораго посылали за устрицами, къ несчастью, не получилъ предварительнаго наставленія откупорить ихъ на самомъ мѣстѣ, a извѣстно, что откупоривать устрицы столовымъ ножомъ совсѣмъ не такъ удобно, какъ двузубой вилкой. Устрицъ достали весьма немного, и еще менѣе оказалось жареной говядины и ветчины, хотя мальчишка для закупки этой провизіи былъ заблаговременно отправленъ въ "магазинъ германскихъ сосисокъ". Зато портеру было вдоволь, и каждый съ превеликимъ аппетитомъ кушалъ сыръ, потому что портеръ былъ очень крѣпокъ. Такимъ образомъ ужинъ оказался вообще весьма удовлетворительнымъ, и компанія насытилась.

Послѣ ужина устроили жжонку и подали нѣсколько бутылокъ спиртуозныхъ напитковъ. Гости закурили сигары и приготовились пить; но тутъ вышло одно довольно непріятное обстоятельство, обыкновенное на холостыхъ квартирахъ. Между столовой посудой, взятой изъ трактира, замѣшались четыре хозяйскихъ стакана, заимствованные y м-съ Раддль. Черномазой дѣвицѣ вдругъ, ни съ того ни съ сего, пришло въ голову отбирать эти стаканы для мытья, и на этотъ конецъ она обошла всю честную компанію, интересуясь знать, изъ какой посудины, хозяйской или трактирной, пилъ свой пуншъ тотъ или другой джентльменъ. Это было нехорошо, даже очень нехорошо, потому что послѣ этой церемоніи отбиранья четыре джентльмена остались вовсе безъ стакановъ. Къ счастію, Бобъ Сойеръ, обнаруживая находчивость, рѣдкую въ этихъ случаяхъ, вооружилъ джентльменовъ откупоренными бутылками и предложилъ каждому изъ нихъ тянуть изъ горлышка, сколько душѣ угодно.

Между тѣмъ щеголеватый джентльменъ въ лакированныхъ сапожкахъ, уже давно изъявлявшій безполезную готовность потѣшить публику своимъ неистощимымъ остроуміемъ, рѣшился теперь, пользуясь удобнымъ случаемъ, выставить себя въ приличномъ свѣтѣ. Лишь только черномазая дѣвица унесла стаканы, онъ началъ разсказывать длинную исторію объ одномъ политическомъ героѣ, котораго фамилію онъ совсѣмъ забылъ, хотя она вертѣлась y него на языкѣ. Для поясненія дѣла онъ пустился въ мелочныя подробности относительно многихъ постороннихъ обстоятельствъ, тѣсно соединенныхъ съ настоящимъ анекдотомъ, котораго, однакожъ, онъ, какъ нарочно, никакъ не могъ припомнить въ эту минуту, хотя эту же самую исторію онъ разсказывалъ болѣе тысячи разъ въ послѣднія десять лѣтъ.

— Это, однакожъ, удивительно; вѣдь просто, еслибъ вы знали, вертится на языкѣ, a никакъ не поймаю, — сказалъ щеголеватый джентльменъ въ лакированныхъ сапогахъ.

— Очень жаль, что вы забыли, — сказалъ м-ръ Бобъ Сойеръ, прислушиваясь между тѣмъ, какъ дѣвушка стучала стаканами внизу, — очень жаль!

— Конечно, жаль, потому что, могу васъ увѣрить, исторія презанимательная, — сказалъ щеголеватый джентльменъ;- ну, да ничего, стоитъ подумать какихъ-нибудь полчаса, и я все припомню.