Кларкенвельские рассказы

Оруженосец Оливер Ботлер был в хорошем расположении духа.

— Вообразите, что сказал мне сегодня утром поверенный суда Арчиз. [36]Он, как вы знаете, недавно женился. Так вот, я спросил его, отчего он взял в жены такую кроху — ростом она мне до тазовой кости, представляете? Ex duobus malis minus est eliendum,что означает: из двух зол надо выбирать меньшее. Славный ответ, верно?

Взяв стоявший перед ним графин в форме рыцаря на коне, Ботлер плеснул себе вина. Пока он пил, остальные, по обычаю, молчали. Оруженосец утер рукавом рот и, ни к кому не обращаясь, спросил:

— А все ж таки любопытно, как ему удается в нее протиснуться?

Когда все насытились мясом и дичью, в зал внесли кулинарный изыск: вылепленную из сладкой пасты фигурку мужчины, стоящего с серпом в руке в высокой траве. Фигурка для еды не предназначалась, она лишь знаменовала полную перемену блюд: теперь, стало быть, наступал черед сладкого — миндального крема, печеной айвы, жаренных в масле пирожков с шалфеем и засахаренных фиников.

Затем на стол поставили салаты, и собеседники снова заговорили о короле.

— Тяжкие пришли времена, — молвил рыцарь. — Безжалостные.

Он поворошил листья петрушки, фенхеля и серебристого папоротника, словно искал травку под стать своему настроению.

— Притесняются все сословия, без разбора, — поддержал его оруженосец, набирая в горсть чесноку и зеленого луку. — Ни дать ни взять пыточное колесо. И я к нему привязан.

Сотрапезникам была прекрасно известна причина его сетований. Король начал ирландскую кампанию [37]и, чтобы оплатить расходы, обложил своих недругов, титулованных и простолюдинов, огромной данью. Он же ввел систему «платного помилования» от судебного преследования, но алчность Ричарда росла, а с нею и жестокость. На улицах распевали куплеты:

Но Суиндерби все еще был склонен поддержать венценосца:

— Народ у нас вспыльчив. Уж я-то Лондон и лондонцев насквозь знаю. Опрометчивы, непостоянны, у них семь пятниц на неделе. Любую дурную молву с восторгом подхватят и раздуют. Вот они дружно твердят, что Генри Болингброк плетет заговор против короля. Не успеешь оглянуться, как они же этот слух станут опровергать, называя полной чушью. Ни дать ни взять луна на небе: то она прибывает, то на ущербе. У них одно пустозвонство на уме. Сегодня только и разговору, что про славного доброго короля Ричарда, храни Господь его шею от топора. А назавтра тот же Ричард — жестокий самодур.

— Да уж, — вздохнул оруженосец. — Но что на свете постоянно?

В ответ на этот не блещущий новизной вопрос все трое рассмеялись.

— Я слыхал, будто Генри Болингброк может поддержать Бенедикта. [38]Поэтому Бонифаций [39]спешно пишет королю: «Age igitur»,то есть «действуй, и побыстрее».

Джеффри де Кали имел в виду произошедший незадолго до того Великий раскол, в результате которого соперничавшие группы кардиналов избрали двух пап. [9] Ричард II поддерживал избранного в Риме Папу Бонифация IX, а Генри Болингброк, по слухам, намеревался встать на сторону избранного в Авиньоне Бенедикта XIII.

— Говорят, будто Бенедикт носит власяницу, — заметил Суиндерби.

— Да кто он такой? Всего лишь захудалый проповедник. Облако, не сулящее дождя, — решительно заявил Оливер Ботлер, твердый сторонник традицонных религиозных канонов. — Его буллами только банки с горчицей накрывать.

— А Бонифаций спит и видит, как бы зацапать наше золото, — вставил Джеффри де Кали, не одобрявший религиозную твердолобость. — Его называют слепым кротом, что копошится во всяком дерьме. Проповедники — не при вас будь сказано, достопочтенный Уильям, — вывозят из страны королевское золото, а взамен привозят свинец — на тебе, Боже, что нам негоже.

— Однако безумная монахиня поет ему хвалы, — молвил Суиндерби, снисходительно пропуская мимо ушей выпад против проповедников.

— Неужели? — удивился рыцарь, жуя мяту. — Это за что же?

— Спросите об этом преподобную Агнес. Мне рассказывали, будто во время вечерни с Клэрис случился припадок, и ей было видение: зверь о двух головах. По ее предсказанию, Церковь расколется на две части, а Ричард лишится короны.

Все это время Оливер Ботлер лишь бурчал себе под нос: «Чушь!», но тут не выдержал:

— Монахиня та — левая рука дьявола. Неужто нельзя вывезти ее из Кларкенвеля и замуровать где-нибудь?

Предложение пожизненно заточить монахиню в каменном мешке вызвало у Суиндерби лишь улыбку:

— На всякого, кто считает ее шлюхой, найдется другой, для кого она — святая.

— Мошенница, вот она кто. И весь ум у нее отшибло.

— На сей счет ничего утверждать не могу. Но бередить людские души она большая мастерица.

По столам уже разносили пироги с яблоками и шафраном, блюда с орехами в сахарной глазури со специями. Из огромных кувшинов лакеи разливали сладкое вино — трапеза подходила к концу. Со своего места за главным столом поднялся архиепископ и обратился к каждому гостю со словами, как он выразился, «глубокого почтения и смирения», после чего заговорил о том, что более не может выполнять свои высокие обязанности:

— Прошу прощения, но я выскажусь без обиняков, поскольку элоквенции не обучен и потому вынужден говорить прямо, без прикрас.

Это была лишь традиционная дань смирению и скромности; на самом деле архиепископ достаточно владел ораторским искусством, чтобы и голос его, и выражение лица полностью соответствовали речи.

— Причина, по которой мы с вами здесь собрались, очень серьезна и важна, ибо совершено было большое злодейство и прегрешение, — продолжал он. — Все мы обеспокоены, потому что за этим черным делом воспоследуют в будущем еще большие беды. Взять хотя бы гнусных людишек, называемых лоллардами. Этих круглых дураков и невежд поразила слепота. — Зал одобрительно загудел, хотя собравшиеся прекрасно знали, что кое-где в Лондоне ряды сторонников лоллардов постоянно растут. — Совершенно ясно, что их жалкие проповедники идут против слова Христова. И чем дальше, тем больше. Я их прямо-таки чую. Эти опасные фарисеи и еретики предали огню дорогие для верующих святыни. Необходимо раз и навсегда положить конец их постыдной жажде власти. Все недоброе, темное нас повергает в ужас: стенания, оплакивание, удары судьбы, места упокоения мертвых. Вам хорошо известно, что еще два года назад их преподобия архиепископы двух епархий, Кентерберийской и Йоркской, обращались к парламенту с прошением принять закон о казни через сожжение. — Слушатели жестами и возгласами опять выразили ему свое одобрение. — Богомерзкое ослепление христиан антихристами должно исчезнуть в очистительном пламени. Эти негодяи, пособники дьявола, лишающие наших собратьев духовного зрения и обкладывающие «греческим огнем» наши алтари, заслуживают смерти. А теперь я перейду к другой теме.

После чего архиепископ Уолден, к удивлению собравшихся, сообщил, что «кларкенвельскую монахиню» уже допрашивают несколько ученых клириков, дабы установить, какова природа ее видений, благая или богомерзкая.

— Молю Господа всемогущего осенить их мудростью. На том замолкаю, а вы продолжайте трапезу, — заключил он.

Тут подали сыр со свежим белым хлебом, и ужин вскоре завершился. Простые лондонцы дружно поднялись с мест, поклонились архиепископу и потянулись к выходу. За ними, блюдя свое достоинство сообразно чину и званию, двинулись знатные горожане. Слуги собрали куски хлеба, сыра и мясные объедки в корзины, чтобы потом раздать нищим, которые все это время сидели в соседнем каменном зале на голом полу, ожидая подачек. Проходя мимо, Уильям Суиндерби поморщился.