Домик на краю земли

Я увидел судно на следующий день. Это была двухмачтовая шхуна «А. Роджер Хики», снабженная вспомогательным двигателем. Она шла в Бостон из района промысла. Говорят, что-то случилось с компасом. Когда я увидел судно с вершины дюны, откуда вниз сбегала тропа, оно уже лежало на голом песке в миле к северу. Это был типичный бостонский «рыбак» с красным днищем и черным корпусом. Судно достигало в длину около сотни футов. Зрелище, открывшееся мне, отличалось красочным своеобразием. Трудно забыть ту необъятную панораму: зеленый, нефритовый океан и величественное небо; необозримый пляж цвета сепии и светло-фиолетовая дымка, нависавшая над ним; яркое пятно судна, брошенного командой, и крохотные фигурки людей, копошившихся вокруг. Волны пляжа уже приступили к разрушению жертвы. По пути к шхуне я видел множество деревянных обломков, почти неповрежденную лючину [10], окрашенную белой краской, и несколько связок ярлыков, пропитанных водой, на которых было нанесено черной краской имя рыбопромышленника.

Вскоре мне навстречу попались три достопочтенные леди из Уэлфлита — типичные добропорядочные домохозяйки Новой Англии. Каждая несла крупную пикшу, завернутую в газету; три рыбьих головы безучастно смотрели на мир выпученными мертвыми глазами из своих газетных воротничков, три хвоста болтались позади. По-видимому, рыбу, составлявшую груз «Хики», раздавали желающим.

Добравшись до места происшествия, я увидел, что руль шхуны был уже сорван, шпангоуты сломаны, обшивка разошлась по швам. Судовой пес, переживший драматическое спасение на руках хозяина, сидел на песке, дрожа от холода, — самый безобидный, безответный коричневый пес. Он выглядел так, будто его поразила парша. Кучка ротозеев — мужчин и мальчишек, одетых в непромокаемые куртки и резиновые сапоги, — бродила вокруг судна, окружив его цепочкой следов; некоторые слонялись враскорячку по круто накрененной палубе. Разыскав капитана Генри Даниэльса, моего старого приятеля из Кауна, я узнал от него последние новости: команда «Хики», за исключением двух-трех человек, уже вернулась поездом в Бостон; шхуна получила такие серьезные повреждения, что было решено снять с нее более или менее ценное оборудование при первой же возможности, а само судно бросить на произвол судьбы.

В средней части палубы, над разверстым зевом одного из трюмов, разгорелась дискуссия. Улов «Хики» все еще находился внутри — масса крупных рыбьих туш сероватого цвета: пикша с широко раскрытыми глазами, треска с нащечными полубачками, камбала, огромные косороты лимонного цвета. Спорили о том, испортил ли рыбу мазут, когда волны ворвались внутрь судна во время прилива. По-видимому, эта проблема никого серьезно не беспокоила, так как один из членов команды раздавал рыбу всем желающим, подходившим к судну.

В конце концов «Хики» разоружили, сняли машину и оборудование, какое только могли, а затем подожгли сам корпус. К весне на пляже не осталось ни щепки. Это было третье по счету кораблекрушение, однако оно оказалось не последним…

Когда зима окончательно сомкнула свои челюсти над пляжем, я начал предвкушать пришествие дней, когда можно будет наблюдать, как выглядят эти места во время снегопада. Однако такие случаи представлялись значительно реже, чем я предполагал. Расположенный в пределах Северной Атлантики, Кейп-Код обладает довольно мягким морским климатом. Зимой температура воздуха иногда сильно падает, но термометр никогда не опускается ниже, чем на побережье Массачусетса, и холода не задерживаются подолгу. Непогода, слепящая материк снежными бурями, оборачивается на полуострове дождями, которые оставляют ожеледь на ветвях истемских зарослей. Через двое суток после шторма от снежного покрова остаются лишь крупные камуфляжные пятна, разбросанные по склонам холмов, поросших осокой, а на третий день — небольшие бугорки в местах наносов. Температура воздуха в дюнах выше, чем над истемскими топями. Еще теплее на баре. Разница температур достигает восьми градусов.

Таким образом, влияние холодов на жизнь этого прибрежья — я имею в виду понижение температуры воздуха до нуля — можно наблюдать только эпизодически. Когда такое случается (и, как правило, неожиданно), окрестности преображаются за одну ночь и только в такую ночь. Поставщиком морозов служит северо-западный ветер, нагоняющий холодный воздух через залив Массачусетс из лесов и замерзших озер Северной Канады. Мне запомнилась морозная ночь в начале января с понедельника на вторник, когда крупные зимние облака проносились над моей головой в сторону океана, попеременно то закрывая, то открывая холодные зимние звезды, а ветер так леденил воздух, что я, выйдя из дому, не испытывал особой охоты втягивать его в легкие. Следующий день был самым холодным и пасмурным за всю зиму. Океан был черно-багровым, взъерошенным, волны словно надели неяркие светлые кепи; утренний свет скучно отливал свинцом; пурпурно-серые облака с угрожающим видом пересекали Кейп-Код по пути в Атлантику. Спускаясь к подножию моей дюны для того, чтобы заняться наблюдениями, я взглянул на море и увидел одинокий грузовой пароход, который держался поближе к берегу, пытаясь укрыться от северо-западного ветра. Пароход тяжело зарывался в волны, с каждым погружением поднимая в воздух тонны водяных брызг; его носовая палуба сильно обледенела. Чайки метались вдоль сумрачных бурунов, отливавших чугуном и увенчанных белыми плюмажами, кажущимися меловыми в мутном, поистине арктическом освещении. Ветер пронизывал до костей.

В эту ледяную ночь сложилось два пляжа. Я изучил их с наступлением малой воды. Верхний простирался между дюнами и ночной отметкой полной воды; нижний круто уходил от этой отметки в океан. В дюнах и на верхнем пляже сильно подморозило. Ступать по затвердевшему песку было приятно. Плотно смерзшиеся песчинки образовали на поверхности надежное покрытие, и оно стало упругим и эластичным, словно толстый линолеум, настланный по добротному полу. Я испытал странное ощущение, ударившись стопой о затвердевший песчаный бугорок. Корабельные обломки, покоящиеся в песке, гирлянды смерзшихся водорослей на берегу приобрели неподвижность и твердость камня. У подножия самой высокой дюны я наткнулся на одеревеневший трупик самца «прибойного» турпана, или, как его называют, «скунсовой» лысухи. Я оторвал его от грунта сильным ударом ноги и подобрал для того, чтобы осмотреть, но не нашел никакой раны. Поверхность нижнего пляжа, песчаная территория, затопленная ночным приливом, накрепко спаялась с верхним пляжем, однако сам гладкий склон лишь слегка затвердел, не промерзнув насквозь. Вдоль кромки бурунов песок оставался мягким, как и всегда.

Между этими пляжами — верхним, смерзшимся в камень, и нижним, покрытым всего лишь ледяной коркой, — пролегала пограничная полоса футов десять шириной, ничейная земля, разделяющая конфликтующие силы стихии.

Кромка ночного прилива была отмечена мерзлыми разводами соли, повторявшими форму пенистых языков прибоя, выброшенных океаном навстречу ночной темноте и схваченных морозом. Застывшая кайма полной воды — само олицетворение духа энергии и движения — лежала передо мной, отделанная фестонами и затейливыми кружевами замерзшей пены, еще недавно украшавшей шуршащие языки прибоя.

Все это словно заснуло колдовским сном, запечатлевшись в соленом льду, сильно напоминавшем ноздреватый снег. У самого верхнего края этот остекленевший образ прибоя представлял собой тонкую, словно глазурованную, пленку. Толщина противоположного края достигала двенадцати — пятнадцати дюймов. Лед затем обрывался, словно обломившись там, где начинался скат пляжа, ведущий к самой воде. Обледеневший пляж простирался к северу и югу миля за милей, насколько хватает глаз.

Дальнейшая история этого льда довольно интересна. Двое суток держался пронизывающий холод, на третьи потеплело, так как ночью ветер изменил направление, и очередной прилив слизал этот ледяной панцирь без остатка. Однако полоса пляжа, где лежал лед, осталась заметной, потому что песок там пропитался водой и успел промерзнуть на значительную глубину. Вскоре верхний пляж отогрелся — холод словно по крупицам выходил из песка, — а нижний пляж, который поддавался теплу с каждым новым приливом, застывал снова и снова, когда сходила вода. Полоска погребенного льда не уступала оттепели еще в течение двух недель, сопротивляясь солнцу и зимнему дождю, лившему не переставая целыми сутками. Эта полоска обладала странной особенностью то исчезать, то появляться вновь. Ее заносило песком, смачивало водой. Казалось, изменения самого пляжа должны были разрушить ее до конца, но она сохранялась. Для тех, кто пользовался пляжем, эта полоса промерзшего грунта обратилась в нечто вроде тайной тропы. Служащие Береговой охраны хорошо изучили эту дорогу и придерживались ее по ночам.