Старый английский барон

— Назови его сам, — настоял Освальд.

— Ну что же, — произнес Джозеф, — это нынешний лорд Ловел.

— Я так и думал, — отозвался Освальд. — Но есть ли у тебя доказательства?

— К ним-то я и веду, — продолжил Джозеф. — Едва объявили о смерти моего господина, как начались странные разговоры и перешептывания между новым лордом и некоторыми слугами, в этих покоях происходило нечто, державшееся в строжайшей тайне. Вскоре нам сообщили, что бедная госпожа лишилась рассудка, но в ее решительных речах не было ни тени безумия. Она сказала, что ей явился дух покойного супруга и открыл обстоятельства его убийства. К ней не допускали слуг, за исключением одного-единственного. Тогда же сэр Уолтер, новый лорд, имел бессердечие предложить ей свою любовь и пытался принудить госпожу выйти за него замуж, но одна из прислужниц слышала, как она клялась скорее умереть, чем отдать руку человеку, повинному в смерти ее супруга. Вскоре нам сказали, что госпожа скончалась. Лорд Ловел устроил ей пышные похороны.

— Верно, — промолвил Освальд. — Я был тогда послушником и прислуживал на них.

— Ну, а теперь, — произнес Джозеф, — о том, что известно лишь мне одному. По дороге с похорон я нагнал Роджера, здешнего пахаря. Он спросил меня: «Что ты думаешь об этих похоронах?» — «Да только то, — ответил я, — что мы лишились самых лучших господина и госпожи, других таких не найти». — «Одному Богу ведомо, — заметил Роджер, — живы они или умерли, но, если мне не изменяет рассудок, я точно видел нашу госпожу живой в ту ночь, когда, говорят, она умерла». Я попытался внушить ему, что он обознался, но он готов был поклясться, что в ту самую ночь, когда, как нам сказали, наша госпожа скончалась, он видел, как она вышла через садовую калитку в поле и побрела прочь, часто останавливаясь, словно от приступов боли, пока наконец не скрылась из виду. Все знали, что она дохаживала последние дни и должна была вот-вот разрешиться от бремени, однако нам не говорили, будто она умерла родами. Я призадумался над тем, что услышал, но держал язык за зубами. Роджер рассказал свою историю еще одному слуге, и от него потребовали объяснений, но дело замяли, а недалекому парню без труда внушили, что он видел призрак. И заметьте: с тех самых пор начали поговаривать, что в этих покоях нечисто, а там дошло и до того, что новый лорд лишился сна в своей собственной опочивальне; вот что побудило его продать замок своему зятю и поскорее уехать из наших краев. Он забрал с собою почти всех слуг, в том числе и Роджера. А что до меня, то они думали, будто я ничего не знаю, и потому оставили меня здесь, но я-то не слепой и не глухой, хоть и умею помалкивать о том, что вижу и слышу.

— Темная история, — заметил Освальд.

— Верно, — добавил Эдмунд. — Но почему Джозеф склонен полагать, что она непосредственно меня касается?

— Ах, милостивый сэр, — ответил Джозеф, — я должен сказать вам то, чего еще ни разу никому не говорил: удивительное сходство этого молодого человека с моим дорогим господином, странная неприязнь, испытываемая к нему тем, кто считается его отцом, его благородные манеры, доброе сердце, выдающиеся достоинства, столь необычные для рожденных в смиренной доле, самый звук его голоса… Вы можете посмеяться над моим чудачеством, но у меня из ума нейдет, что он сын моего господина.

При этих словах Эдмунд изменился в лице и затрепетал. Он прижал ладонь к груди и молча возвел глаза к небу: ему вспомнился вчерашний сон и поразил в самое сердце. Эдмунд пересказал его своим внимательным слушателям.

— Пути Провидения неисповедимы, — произнес Освальд. — Если это правда, в положенный час Оно сделает тайное явным.

Несколько минут они провели в молчании, пока их вдруг не пробудил от задумчивости ужасный шум в нижних комнатах. Казалось, там зазвенело оружие и что-то с грохотом упало на пол.

Они вздрогнули, и Эдмунд поднялся с горящим решимостью и отвагою взором.

— Меня зовут! — воскликнул он. — И я повинуюсь призыву!

Взяв светильник, он направился к двери, которую открывал прошлой ночью. Освальд поспешил за ним с четками в руке, а следом неверною походкою шел Джозеф. Дверь легко отворилась, и они в глубоком молчании спустились по ступеням.

Нижние комнаты располагались в точности так же, как и верхние, — две большие и одна поменьше. Они не увидели там ничего примечательного, за исключением двух картин, висевших лицом к стене. Джозеф, собравшись с духом, перевернул их.

— Это портреты моих покойных господина и госпожи, — сказал он. — Святой отец, взгляните на это лицо, оно вам никого не напоминает?

— Я бы сказал, — ответил Освальд, — что портрет писан с Эдмунда!

— Я тоже поражен сходством, — произнес Эдмунд. — Но идемте дальше, я ощущаю прилив необычайного мужества {47}. Откроем третью дверь.

Освальд поспешил остановить его.

— Смотри, как бы порыв ветра не погасил светильник, — заметил он. — Лучше я ее открою.

Его попытка не увенчалась успехом. Вслед за ним Джозеф попробовал свои силы — и тоже тщетно. Тогда Эдмунд передал лампу Джозефу, подошел к двери, вставил ключ, и в его руках он повернулся сразу же.

— Открыть эту дверь предначертано лишь мне, — сказал он, — это очевидно. Подайте светильник.

Освальд принялся читать «Отче наш», Эдмунд с Джозефом присоединились к нему, и, закончив молитву, все вошли в комнату. Первым, что предстало их взорам, были сваленные грудой рыцарские доспехи.

— Смотрите! — воскликнул Эдмунд. — Наверху мы слышали шум от их падения!

Они подняли и осмотрели каждую часть доспехов: нагрудник внутри был запятнан кровью.

— Взгляните! — произнес Эдмунд. — Что вы скажете об этом?

— Это доспехи моего господина, — ответил Джозеф. — Я хорошо их помню. В этой комнате пролилась кровь.

Шагнув вперед, он наступил на что-то ногой: это оказался перстень с гербом рода Ловел.

— Это перстень моего господина, — сказал Джозеф, — я видел его у него на руке. Отдаю его вам, сэр, как законному владельцу, ибо свято верю, что вы сын милорда.

— То ведомо лишь Небесам, — отозвался Эдмунд, — но, если Им будет угодно, и дня не пройдет, как я узнаю, кто был моим отцом.

Говоря это, он сделал шаг-другой и заметил, что половицы у дальней стены приподнялись. При более внимательном осмотре оказалось, что ни одна из досок пола не прибита, но поставленный сверху стол скрывал это обстоятельство от случайного взгляда.

— Чувствую, — сказал Освальд, — что нам вот-вот откроется нечто исключительно важное.

— Храни нас, Боже, — взмолился Эдмунд. — Я твердо уверен, что тот, кому принадлежали эти доспехи, погребен у нас под ногами.

В тот же миг откуда-то снизу донесся тяжкий глухой стон {48}. Воцарилась мрачная тишина, и на лицах всех троих отразился страх: стон повторился трижды. Освальд сделал остальным знак преклонить колени и начал вслух молиться, чтобы Небо указало им, как поступить; помолился он и о душе усопшего, дабы та обрела покой. Затем он поднялся. Эдмунд же сначала торжественно принес обет раскрыть эту тайну и отомстить за того, кто здесь похоронен, и лишь потом поднялся.

— Нам нет смысла продолжать сейчас поиски, — произнес он, — я прикажу вскрыть пол, когда получу на то законные полномочия, и верю — этот час уже недалек.

— Я уверен в этом, — подхватил Освальд. — Небеса избрали тебя своим орудием, дабы пролить свет на это темное дело. Располагай нами; только скажи, что мы должны сделать, мы готовы тебе во всем повиноваться.

— Я прошу вас лишь хранить молчание дотоле, пока не призову вас в свидетели, — сказал Эдмунд. — И тогда вы должны будете рассказать всё, что знаете, и всё, о чем догадываетесь.

— Эх, — вздохнул Джозеф, — дожить бы до того дня, а большего мне и не надо!

— Идемте же, — произнес Эдмунд. — Вернемся наверх и решим, как мне поступить дальше.

С этими словами он покинул комнату, остальные последовали за ним. Эдмунд запер дверь и вынул ключ из замка.