Реквием по выдающемуся таланту

Врач долго изучал его рот, потом написал записку. «Пойдете с этим в лабораторию! Сестра вас проводит». На другой день он сам позвонил секретарше: «Пусть товарищ Селени зайдет ко мне. Я очень хотел бы повторить анализ».

На основе повторного анализа консилиум, поставил безапелляционный диагноз: лейкемия.

Много чего болтали люди по этому поводу. Говорили даже, что, мол, как раз вовремя. Мало кто знал – может быть, и вообще никто, – что, например, вопрос о его назначении стоял в Совмине очень даже благополучно. Или что в первые же дни его посетил в больнице Жюльяр – конечно, вместе с Контрой. Они предложили ему вместе работать в новом комитете. И Отто принял это к сведению, не удивившись и не растрогавшись. Так и должно быть. Жюльяр же, который уже заручился обещанием министра на этот счет, спрятал свою растроганность в очередном bon mot: «Ничто не меняется, кроме орфографии. Кое-кто считал, что возможно такое: Селени contra Жюльяр, потом – Жюльяр contra Селени. Теперь все узнают новый вариант: Селени, Контра, Жюльяр». И принес бутылку «Шатенеф дю Пап».

Позже Отто уже знал, что с ним. Судьба и медики были к нему благосклонны, мучился он недолго. То есть недолго применительно к лейкемии. Так что время, чтобы поразмыслить над жизнью, у него было.

Над своей жизнью, которая на этой ступени перехода к безличному состоянию, пожалуй, утрачивает право на притяжательное местоимение. И становится просто жизнью. Или даже – Жизнью.

Жизнью, которой на его долю выпало тридцать девять лет. Гете – восемьдесят три. А Шенгерцу [28] – только тридцать семь. Святой Маргарите [29] – двадцать девять, Петефи и Китсу – неполных двадцать семь.

То есть каждому достается не так уж много жизни.

И никто не знает, принадлежит ли ему завтрашний день. R.I.P. [30]