Том 1. Повести и рассказы

Пана Томаша просили установить, когда же на самом деле X. лишился рассудка, а затем примирить все три враждующие стороны, из коих ни одна и слышать не хотела об уступках.

И вот, в то время, когда пан Томаш с головой ушел в разрешение этих противоречивых обстоятельств, произошло поразительное, уму непостижимое событие.

Во дворе, под самым окном пана Томаша, заиграла шарманка!..

Если бы покойник X. встал из гроба, если бы к нему вернулся рассудок и он вошел бы в кабинет, чтобы помочь почтенному адвокату разобраться в столь запутанных вопросах, пан Томаш, наверное, не был бы так потрясен, как сейчас, услышав шарманку!

И будь это хоть итальянская шарманка, с приятным звучанием флейты, хорошо настроенная, играющая красивые пьесы! Куда там! Хрипя и фальшивя, шарманка, как нарочно, играла пошлейшие вальсы и польки, и так громко, что стекла звенели. В довершение всех зол, труба в шарманке вдруг начинала реветь, точно взбесившийся зверь!

Впечатление было ошеломляющее. Пан Томаш остолбенел. Он не знал, что думать, что делать. Мгновениями он готов был допустить, что, изучая посмертные распоряжения душевнобольного землевладельца X., он сам помешался и оказался во власти галлюцинации.

Но нет, это не была галлюцинация. Это действительно была шарманка, с испорченными дудками и очень громкой трубой.

В сердце пана Томаша, всегда такого мягкого, такого снисходительного, проснулись дикие инстинкты. Он пожалел, что природа не создала его дагомейским королем, имеющим право убивать своих подданных, и представил себе, с каким наслаждением он в эту минуту уложил бы шарманщика на месте.

Как все люди подобного темперамента, пан Томаш в гневе легко переходил от смелых мечтаний к отчаянным действиям, и сейчас он, как тигр, бросился к окну, намереваясь изругать шарманщика самыми отборными словами.

Он уже высунулся из окна и раскрыл рот, чтобы крикнуть: «Ах ты бездельник!» — как вдруг услышал детский голосок.

Маленькая слепая девочка кружилась по комнате, хлопая в ладоши. Бледное ее личико разрумянилось, губы улыбались, а из угасших глаз градом катились слезы.

Бедняжка, она никогда не испытывала в этом тихом доме столько впечатлений! Какими прекрасными казались ей фальшивые звуки шарманки! Как великолепен был рев трубы, которая чуть не довела пана Томаша до удара!

Вдобавок ко всему шарманщик, видя радость девочки, стал притопывать о мостовую своим огромным каблуком и свистеть, как паровоз при появлении встречного поезда.

Боже, как он замечательно свистел!..

В кабинет пана Томаша влетел верный слуга, ведя за собой упиравшегося дворника и выкрикивая:

— Я говорил этому негодяю, чтобы он немедля прогнал шарманщика! Говорил ему, что барин будет платить ему жалованье, что у нас есть договор. Но это же хам! Он только неделю назад приехал из деревни и не знает наших порядков. А теперь слушай, — кричал слуга, тормоша за плечи ошарашенного дворника, — слушай, что тебе барин скажет!

Шарманщик играл уже третью пьесу — так же фальшиво и визгливо, как и две первых.

Слепая девочка была в упоении.

Пан Томаш повернулся к дворнику и, хотя был еще бледен, сказал с обычным хладнокровием:

— Вот что, любезный тебя как зовут?

— Павел, ваша милость…

— Так вот что, Павел, я буду платить тебе десять злотых в месяц, но знаешь за что?

— За то, чтобы ты никогда не пускал во двор шарманщиков! — поспешил вставить слуга.

— Нет, — сказал пан Томаш, — за то, чтобы некоторое время ты ежедневно пускал шарманщиков. Понял?

— Что вы говорите? — забывшись, закричал слуга, пораженный непонятным приказом.

— А то, чтобы он, пока я не отменю своего распоряжения, ежедневно пускал шарманщиков во двор, — повторил пан Томаш, засунув руки в карманы.

— Не понимаю! — протянул слуга с видом оскорбительного удивления.

— Ибо ты глуп, мой милый! — добродушно ответил пан Томаш. — Ну, ступайте, займитесь своим делом, — добавил он.

Лакей с дворником ушли, и пан Томаш заметил, как верный слуга его что-то шепчет на ухо своему спутнику, показывая при этом пальцем на лоб.

Пан Томаш усмехнулся и, как бы подтверждая мрачные догадки слуги, бросил шарманщику десять грошей.

Затем он взял справочник, отыскал в нем список врачей и записал на листке бумаги адреса нескольких окулистов. Между тем шарманщик повернулся к его окну и в благодарность за десять грошей стал так громко притопывать и насвистывать, что пан Томаш не вытерпел и, захватив записку с адресами врачей, вышел, бормоча:

— Бедная девочка! Мне давно уже надо было ею заняться!..

― АНТЕК ― ^{14}

Антек родился в деревне на Висле.

Деревня эта раскинулась в небольшой долине. С севера ее окаймляли пологие холмы, покрытые сосновым лесом, а с юга — бугристые пригорки, поросшие орешником, терновником и шиповником. Здесь особенно звонко распевали птицы, и сюда чаще всего приходили крестьянские дети рвать орехи или разорять птичьи гнезда.

Когда стоишь посредине деревни, то видишь, как обе гряды гор бегут друг к другу, чтобы встретиться там, где по утрам встает багряное солнце… Но так только кажется.

За деревней между холмами тоже тянется долина, зеленый перерезанный речушкой луг.

Там пасется скот, и там тонконогие аисты охотятся за лягушками, квакающими по вечерам.

С запада деревня замыкалась плотиной, за плотиной текла Висла, а за Вислой снова поднимались холмы, но уже известковые, голые.

Возле каждой крестьянской хаты был садик, в садике росли венгерские сливы, а сквозь листву их мелькали черная от сажи труба над серой соломенной кровлей и пожарная лесенка. Лестницы эти завели недавно, и люди думали, что они будут лучше охранять их от пожаров, чем гнезда аистов. Поэтому, когда где-нибудь начинался пожар, все очень удивлялись, но дом не спасали.

— Видать, прогневался господь на хозяина, — толковали люди. — Вот он и погорел, хоть и лестница у него новая была, да и за старую, у которой жердочки сломались, он штраф заплатил.

В такой деревне родился Антек.

Положили его в некрашеную зыбку, оставшуюся после умершего брата, и в ней он спал два года. Потом появилась на свет сестра Розалия, и ему пришлось уступить ей место, а самому, как человеку уже достаточно взрослому, переселиться на лавку.

Весь тот год он качал сестру, а весь следующий — знакомился с миром. Однажды он упал в реку, в другой раз ему попало кнутом от проезжавшего возницы за то, что его чуть не задавили лошади, а в третий раз его так искусали собаки, что он две недели пролежал на печке. Итак, он уже немало испытал. Зато на четвертом году жизни отец подарил ему свой суконный жилет с медной пуговицей, а мать приказала нянчить сестру.

Когда Антеку исполнилось пять лет, его заставили пасти свиней. Но Антек не очень-то смотрел за ними. Он предпочитал глядеть на другой берег Вислы, где за известковым холмом то и дело показывалось что-то высокое и черное. Оно выползало слева, словно из-под земли, поднималось вверх и падало направо. За первым следовало второе и третье, такое же черное и высокое.

Между тем свиньи, по своему обыкновению, залезали в картофель. Мать, заметив это, так отхлестала Антека, что у него дух захватило. Но он был мальчик добрый, не таил в сердце злобы и потому, наплакавшись вволю, подошел к матери и, одергивая жилет, спросил:

— Мама, а что там, за Вислой, ходит такое черное?

Приставив руку к глазам, мать посмотрела в ту сторону, куда показывал пальцем Антек, и сказала:

— Там, за Вислой? Не видишь, что ли? Это мельница крыльями машет. А в другой раз получше за свиньями поглядывай, не то крапивой выдеру.

— Ага! Мельница! А кто же она такая?

— Вот дурачок! — ответила мать и вернулась к своим делам.

Да и когда ей было возиться с мальчишкой и ломать голову над тем, как объяснить ему, что такое ветряная мельница?