Герой-чудотворец

– Интересно, что чувствует человек, став вдруг знаменитостью?

– На такой вопрос сразу не ответишь, мистер Кинни, – ответил Чарли дружески и в то же время почтительно. – Я не знаменитость.

– Будешь знаменитостью. Сегодня о тебе узнало столько людей! И это еще не всё. Подожди немного.

– Подожду, мистер Кинни. Что вы собираетесь со мной делать?

– Точно я сам не знаю, Хэббл. Но думаю, что дам тебе возможность повеселиться.

– Хорошо бы, если бы мне не пришлось выступать с речами и делать тому подобное, – сказал Чарли озабоченно.

– Не придется, если ты не захочешь, не беспокойся. Будешь наслаждаться жизнью – и только. Бывал раньше в Лондоне?

– Всего один раз, три года назад во время финала на кубок. Многого я не видел, но то, что видел, не по мне. Еда дрянь – мы питались в закусочной, помню тефтели… Но что-то они не по мне.

– Никаких тефтелей на этот раз, приятель.

– Постараюсь, мистер Кинни. Куда мы поедем, когда будем в Лондоне, хотелось бы знать.

– Это я тебе расскажу, – многообещающе ответил Кинни. – Сначала ты поедешь со мною в редакцию «Трибюн», познакомишься с редактором. Возможно, тебе там придется разик-другой сфотографироваться, ответить на несколько вопросов.

– Хорошо бы, если бы не о прошлой ночи.

– Нет, с ней покончено. Тебя, наверное, спросят, о каких пор ты читатель «Трибюн», нравится ли тебе газета, а тебе она нравится, так, Хэббл?

– Так. На этот счет выкручиваться не придется.

– Тебя могут спросить, что ты думаешь о положении в стране, о правительстве и тому подобное.

– Мне скажут, что отвечать, так?

– М-м-м… Несомненно, тебе помогут, если вопрос покажется трудным. Потом тебя могут спросить что-нибудь о тебе. Возможно, тебя что-нибудь спросит молодая и красивая женщина.

Подобная перспектива не доставила Чарли удовольствия.

– Лучше бы без нее как-нибудь?

– Почему? Тебе не нравятся молодые красивые женщины? Кстати, нам следует знать об этих вещах больше. У тебя есть девушка?

– Нет. Я бы не сказал теперь, что есть, – осторожно ответил Чарли, словно опасаясь, что если вывернуть карманы, то в одном из них можно вдруг найти какую-нибудь затерявшуюся девушку. – Нет, у меня нет девушки. Говоря откровенно, девушка, с которой я проводил время, в прошлую субботу вышла замуж.

– И, наверное, сейчас жалеет. Она тебя обманула? Бросила?

– Нет, я бы не сказал, что это так, – медленно ответил Чарли всё тем же осторожным тоном, который он выбрал специально для разговора на эту тему. – Мы начали отвыкать друг от друга. Я уехал в другой город – она живет не в Аттертоне, – у нее под рукой оказался другой парень, он и до этого поглядывал на нее. Верите, она бы выбрала меня, я знаю. Я не хвалюсь. Но меня нет, да еще отвыкли, а парень этот там, вот она и решила так.

– И сейчас у тебя никого нет?

– Ага. Я теперь один.

– И тебе нравится такая жизнь?

– Не сказал бы, мистер Кинни. Если бы попалась подходящая девушка, я бы женился. Иногда своя собственная компания, особенно по вечерам, надоедает. Вот хоть это дело – то, что я еду в Лондон, – если бы у меня была девушка, я бы взял ее с собой. В таких случаях, когда переживаешь такое вот, можно было бы обсудить всё, понимаете? Я не знаю, что мне придется делать в Лондоне, когда вы привезете меня, но думаю, что мне будет скучновато.

– К твоему выбору будет сколько угодно молоденьких женщин, – ответил Кинни.

– Это я знаю. Но они не в моем вкусе. На мой взгляд у них в голове слишком свободно ветерок гуляет.

– Послушай, Хэббл, я буду говорить с тобой как друг. Быть скромным – дело хорошее, я уже тебя за это похвалил, но не перебарщивай. Ты стал «личностью». Не позволяй никому забыть об этом.

– Я всегда был личностью, – твердо заявил Чарли. – Но если вы думаете, что я считаю себя лучше других, вы ошибаетесь, мистер Кинни. Я никогда не был ни для кого подстилкой, о которую вытирают ноги, и не буду. Но дело не в этом. Я хочу сказать, что люди в Лондоне живут по-своему, так как вы, например, мистер Кинни, а я живу по-своему, и это не одно и то же.

– Ладно, увидим. Как ты смотришь, не пропустить ли нам по рюмке и позавтракать?

– Благодарю вас.

– Благодарить нет необходимости. Все расходы оплатит газета. Поэтому мы воспользуемся всем самым хорошим, что найдется в этом поезде, хотя вряд ли в нем найдется что-нибудь хорошее.

Чарли нашел, что они действительно воспользовались всем самым хорошим. До завтрака они выпили по рюмке джин-энд-биттерз [11], хотя ему этот джин-энд-биттерз не очень понравился. К завтраку мистер Кинни заказал бутылку красного вина, и Чарли помог ему распить ее. Вино ему тоже не очень понравилось – слишком кислое. От вина клонило ко сну, но всё получалось просто великолепно. Еды было много, и большей частью неплохой еды, хотя мистер Кинни и ворчал всё время. После завтрака они пили кофе без капли молока, очень горькую жидкость, и бренди. От каждого глотка бренди внутри становилось теплей и теплей. Под конец поездки Чарли совсем освоился и стал добродушным, хотя чувствовал себя не совсем уверенно, ему казалось, что всё, что происходит с ним, – происходит где-то в отдаленности. Всё это было странно, но страха он уже не испытывал. События шли, и всё, что надо было делать, это только прислониться к стенке купе и дать им идти. Но вот окна вагона затемнил вокзал Сент-Панкрас. Что ж, вокзал так вокзал. Итак, Сент-Панкрас. Толпы лондонцев. Лондон вокруг него, мили и мили Лондона. Чарли помнил только кусочек города – Стрэнд. Ну, а что дальше? Всё, что он должен был делать, спросив «что дальше?», это сидеть, прислонившись к стенке купе. Он перестал быть Чарли Хэбблом, действительным Чарли Хэбблом, он превратился в несуществующего парня, о котором будут писать длинные заметки в газете. Он не просил никого об этом. Но это их дело.

– Ол-райт Саунд?

– О'кей.

– Ол-райт, Джим?

– Ол-райт.

– Не начинайте, пока не загорится красный сигнал. И смотрите друг на друга, а не в аппарат. И не выходите за линию. Приготовиться! Включаю! Внимание!

В наступившей тишине всё, что должно было включиться, включилось – это было слышно. Красный сигнал, похожий на одинокий горящий глаз, подал команду.

На большом совершенно плоском лице мистера Шаклворса появилась улыбка, которая была свежей всего десять минут назад, когда они репетировали маленькую сценку для звукового киножурнала. Сейчас улыбка завяла и поблекла.

– Чарли Хэббл, – начал он опять, – примите от «Дейли трибюн» в качестве скромной награды за вашу верность долгу и отвагу, которую вы проявили, спасая свой завод и, возможно, весь город от страшной опасности…

– Минутку! – раздался отчаянный голос.

– Что случилось? – застонал режиссер.

– Нет звука.

– Ничего, ребята. Выключить!

Улыбка мистера Шаклворса погасла вместе с рефлекторами. Он был зол и заявил, что с него хватит. Чарли тоже считал, что с них хватит, но заявить об этом не отважился. С него хватало того, что он заявился в редакцию «Дейли трибюн» и обменялся рукопожатием с редактором мистером Шаклворсом, что же касается съемки для киножурнала, так это было вообще… Сначала он очень волновался, теперь, через четверть часа репетиций, он вспотел так, что на нем не осталось сухого клочка за исключением рта, который был сух, как старая кость. Он взмок от одного страха, а когда включили громадные рефлекторы, промок совершенно. Внезапно какой-то маленький человечек рванулся к нему и ткнул в лицо огромной пуховкой.

– Брось! – закричал наполовину задушенный Чарли. – К чему это?

– Всё в порядке, старина, – ответил маленький человечек, делая последние прикосновения пуховкой. – У тебя блестит лицо, понял? Нельзя, чтобы оно блестело? А теперь хорошо.

Чарли не считал, что теперь ему хорошо. Пудра пахла приторно-сладким. Он чувствовал себя клоуном. Лицо его высохло, но стало жестким и нечувствительным, как маска.