Вычеркнутый из жизни

Об этом Пол и раньше догадывался. Он молча и внимательно слушал, а Булия продолжал:

— Вчера вы стали искать дополнительные сведения. Но не сумели ничего обнаружить. И вот, когда вы ушли, я сам занялся розысками. В одной газете, только в одной — «Клэрион», либеральной газетенке с крошечным тиражом, я нашел заметку о суде над Суоном. Как ни странно, это был протест против чрезмерной строгости приговора, который ему вынесли.

На бледном лице Пола ничего нельзя было прочесть, однако глаза его загорелись. Наконец он спросил:

— Зачем вы мне это рассказываете?

Марк пожал плечами, уголки его рта опустились в иронической усмешке.

— Затем, что вы ищете Суона.

Пол слегка повел плечами.

— Это бесцельная затея.

— Почему?

— Нельзя найти человека через пятнадцать лет.

— Ну, это как сказать. — Марк оживился и, выждав достаточно долго, чтобы произвести надлежащее впечатление, сказал: — Дело в том, что я нашел его.

Во рту у Пола мгновенно пересохло. Он недоверчиво уставился на этого странного человека, а тот спокойно кивнул в подтверждение своих слов.

— Это оказалось совсем нетрудно: после того, что вы мне рассказали, я решил рискнуть и просмотреть списки лиц, находящихся на пособии, а также реестры работного дома и всех городских больниц. Суон — в Белведерской клинике.

Глава X

Комната, где лежал Суон, была длинная, узкая, с выбеленными стенами и покатым потолком. Настоящая палата для бедняков, голая и мрачная. Кровать Суона, отгороженная ширмой, стояла на деревянных чурках. Подле нее на полу находился цилиндр с кислородом, от которого тянулась длинная трубка. Над всем, даже над едким запахом карболки, здесь торжествовал неуловимый, но острый запах болезни.

Суон лежал на двух подушках, вытянув ноги, устремив взгляд в потолок. Судя по длине его тела, в свое время это был крупный мужчина, но сейчас он страшно похудел, лицо, с ввалившимися щеками и заострившимся длинным носом, казалось на фоне белой наволочки совсем желтым, даже бронзовым. Пальцы его, бессильно лежавшие на пододеяльнике, опухли. Короткое, прерывистое дыхание почти не поднимало грудь.

Был час приема посетителей, и у кровати больного стояли Пол и Марк Булия. Они пришли десять минут назад, и Марк весьма тщательно представил Пола больному. А Пол уже принялся умолять Суона прийти ему на помощь. И сейчас, взволнованный важностью момента, напряженно ждал, что скажет Суон.

Однако Суон не спешил: ему было над чем подумать. Но вот, не повернув даже головы, он перевел взгляд на Пола и немного спустя тихим, хриплым шепотом произнес:

— Вы на него похожи.

Затем снова устремил взгляд в окно и долго молчал.

— Странно все-таки, что мне довелось с вами встретиться, — еле слышно сказал он наконец. — После того, что случилось со мной, я поклялся никогда больше не раскрывать рта — дурак я был, что не смолчал. Но вы — сын Мэфри. А я — человек конченый. Так что не все ли равно?

Наступила короткая пауза: казалось, Суон заглядывает в далекие глубины прошлого.

— В ту пору, когда мне поручили вести расследование убийства в Элдоне, я был как огонь — не то, что теперь. И я помню тот день, когда нашел первый ключ к разгадке, словно это было вчера. К нам в управление явился помощник букмекера по фамилии Рокка… Да-да, не как-нибудь, а Гарри Рокка… Ну и трус же это был: так и дрожал от страха, казалось, слова не выговорит. А все-таки выговорил, и вот что сказал: он больше года дружил с убитой, часто ночевал у нее и провел с ней ночь на седьмое сентября. Но он не убивал ее — просто не мог убить, потому что восьмого и девятого сентября был на скачках в Донкастере, человек двенадцать могут это подтвердить. И потом ведь он сам пришел, по доброй воле, чтобы на его имя не легло никакого пятна.

Надо сказать, что его признание ничего для нас не прояснило: мы знали, что у Спэрлинг было много поклонников, но решили на всякий случай задержать Рокка. Когда тот услышал об этом, он позеленел и выложил все как на духу. Рассказал, что у него есть приятель — Риз Мэфри, которому нравится Спэрлинг. Рассказал, как встревожился Мэфри, увидев в газетах снимки открытки, нарисованной от руки. И, главное, рассказал о попытке Мэфри сфабриковать алиби. Мы с радостью ухватились за эти сведения: ведь целую неделю были в тупике, а тут вдруг — горячий след. И он стал еще горячее, когда мы узнали, что нужный нам человек отбыл в Ливерпул. Тотчас позвонили в Ливерпул — и Риз Мэфри был схвачен.

Суон помолчал, облизнул пересохшие губы.

— На свою беду, Мэфри оказался человеком горячего нрава, он сопротивлялся при аресте и совершил роковую ошибку — ударил полицейского. Добавьте к этому то, что, как я уже говорил, он был арестован в момент, когда собирался ехать в Южную Америку, — и вы поймете, что все складывалось не в его пользу. А он еще ухудшил свое положение. На предварительном допросе его, естественно, прежде всего спросили: «Где вы были между восемью и девятью вечера восьмого сентября?» Не зная, что приятель выдал его, Мэфри ответил: «Играл в бильярд с неким Рокка». Это; казалось, решало все.

Суон откинулся на подушки, в его тусклых глазах появилось какое-то странное выражение.

— А теперь я должен рассказать вам о моем начальнике — сейчас он возглавляет всю уортлийскую полицию — об Адаме Дейле. Он сын кумберлендского фермера, вышел из низов, по части дисциплины был очень требователен, но в общем к подчиненным относился хорошо. Словом, это был образцовый офицер, который в жизни не брал взяток. Он любил свое дело и не раз похвалялся мне, что может за милю узнать преступника. И он тоже с самого начала был убежден, что Мэфри — преступник.

Разгорячившись от собственных слов, больной попытался приподняться на локте.

— Ну, а мне это дело не казалось таким простым. Несмотря на все улики, я отметил, что Мэфри заказал билеты в Южную Америку на свою фамилию, что он снял номер в ливерпулской гостинице для себя и своей семьи, не скрывая, кто он такой, а уж этого никогда бы не сделал человек, который боится преследования и хочет замести следы. Кроме того, хотя факты свидетельствовали не в его пользу, Мэфри произвел на меня благоприятное впечатление. Он и не пытался отрицать, что был знаком со Спэрлинг, и признал, что посылал ей открытку с рисунком от руки. Он заявил, что сделал это просто так, для развлечения. И надо сказать, что игривая, пошловатая надпись на открытке: «В разлуке сердце полнится любовью», — вполне соответствовала этому утверждению. Опять же — раны на теле Спэрлинг были столь ужасны, что их мог нанести только очень сильный человек, а Риз был довольно тщедушный. И к тому же легкомысленный. Только этим можно было объяснить попытку устроить себе алиби с помощью Рокка. Он, видимо, и так нервничал, а тут еще эта дурацкая открытка, фотографии которой были воспроизведены во всех газетах. Словом, он совсем потерял голову и, возможно, счел нужным заручиться чьей-то поддержкой. Шаг, конечно, неумный, но вполне объяснимый, если посмотреть на все его глазами.

Я изложил эти свои соображения начальнику, но он и слушать меня не стал, так был убежден (причем, учтите, вполне искренне), что Мэфри — убийца.

Суон снова откинулся на подушки и, передохнув немного, уже спокойнее продолжал:

— Мысль чиновника течет по раз навсегда установленному руслу — никто не знает этого лучше меня, и следствие, начатое Дейлом, развертывалось в соответствии с общепринятой практикой. Необходимо было найти среди личных вещей Мэфри орудие, которым он мог нанести раны, обнаруженные на теле покойной. Необходимо было отыскать на костюме Мэфри кровавые пятна. Необходимы были свидетели, которые могли бы опознать его как человека, виденного на месте преступления.

И почти сразу же в одном из чемоданов начальник обнаружил искомое. Это была бритва, допотопная немецкая бритва с широким лезвием, слегка заржавевшая от того, что ею долго не пользовались. Без малейшего смущения Мэфри признал, что она у него давно: он получил ее в наследство от отца. У него не раз мелькала мысль продать ее на лом, но мешали сентиментальные соображения. И если бы Мэфри совершил убийство с помощью этой бритвы, неужели бы он стал заботливо и бережно хранить ее для нас? Нет, конечно, нет, убийца прежде всего старается отделаться от орудия преступления. Однако Дейл чуть не прыгал от гордости и восторга, показывая мне бритву.