Убиенная душа

Лицо Тамаза выразило внезапное удивление. Петров сразу же понял это: для чего могли понадобиться книги тому, кто лишь на короткое время командирован в Тбилиси? Петров объяснил это так:

— Вы ведь знаете, что из Москвы до Тбилиси почти трое суток езды, так же как и отсюда до Москвы. Надо же как-то скоротать время. Поэтому я и беру с собой книги. Зарубежные издания я получаю через Комиссариат внешторга. Я проглатываю от четырех до пяти книг в пути. Путешествуя, читаешь книгу как-то по-особому, она кажется намного интереснее, чем в обычных условиях.

Они долго говорили. Вдруг Петров вспомнил последнюю книгу Фробениуса «Уче­ние о судьбе в свете эволюции культуры».

— Это не марксистская книга,— сказал Петров, улыбаясь,— но весьма интерес­ная. Надеюсь, она вам понравится. Ведь, насколько мне известно, вы любите древний Вавилон и его великие эпосы. Если я только не ошибаюсь, вы, грузины, рассматри­ваете Вавилон как свою прародину. Итак, послушайте,— Петров достал из своего ко­жаного портфеля книгу, полистал ее и стал читать: — «Смерть Таммуза и Иштар есть смерть самой природы. Так как мы, по-видимому, имеем здесь дело с древнейшим преданием, то нам следует учесть, что его главный герой — это страна, в которой смерть и воскрешение считаются явлениями, исполненными глубочайшего смысла. Это невозможно проследить в тропических или субтропических странах. Это предание, вероятно, зародилось на Севере (согласно анализу, сделанному на основании резуль­татов исследования черепков, найденных на берегу Каспийского моря)».

Петров с улыбкой взглянул на Тамаза и спросил:

— Итак, что вы на это скажете?

Кровь прилила к голове Тамаза, когда он услышал, что предание это зароди­лось на берегу Каспийского моря. Вавилонские мифы были для Тамаза высшим от­кровением в поэзии, и как был бы он рад, если бы гипотеза Фробениуса подтверди­лась. Петров заметил радость Тамаза и сам тоже обрадовался. Противник уже попал­ся в его сети. Тамаз по-настоящему оживился.

— Кто знает, может быть, предположение Фробениуса подтвердится. Ведь он предполагает, что миф об Иштар и Таммузе возник в Азербайджане, то есть на ро­дине мифа о Зороастре. Этот миф явно связан с мифом о Зороастре — об этом сви­детельствуют его пламенное дыхание и неистовость. Возможно, он имеет отношение и к Грузии: в Эрети — древней области Грузии — господствовал культ луны. Следы этого культа еще сегодня прослеживаются в Грузии, ритуал которого позволяет го­ворить о его родственности мифу об Иштар и Таммузе.

— Возможно ли это? — воскликнул обрадованный Петров. Он вникал не только в слова Тамаза, но и в то, что было за ними. Это надо было осторожно нащупать. За преувеличенной веселостью он хотел скрыть свое истинное намерение.

Петров уже предвкушал свою победу.

Разговор продолжался, теперь Петров заговорил о книге Кайзерлинга «Южно­американские медитации», уделяя особое внимание главе, в которой образ жизни Южной Америки объясняется идеей «Гага». Много из того, что говорилось здесь о земле, не было чуждо Тамазу, ибо на Кавказе, в частности, в Грузии, элемент Земли играет первостепенную роль. Теперь разговор протекал легко и свободно.

Вдруг Петров как бы между прочим заговорил о Мексике:

— Человеческая жертва! Есть ли что-нибудь более таинственное на свете? Здесь человек питает бога своей кровью. Помните Авраама? Точно так же в Мексике из­бранного ведут в храм для жертвоприношения.

Петров намеренно сделал паузу. Тамаз почувствовал, что Петров собирается со­общить ему что-то жуткое, и как бы приготовился к опасности. Собеседник про­должал:

— Избранного юношу кладут на широкий камень и раздевают. Затем подходит великий жрец с острым каменным ножом в руке. Юношу крепко держат. Жрец мед­ленно наклоняется к нему и вдруг молниеносно вспарывает юную грудь и вырывает кровоточащее сердце. Вокруг царит молчание. Народ застыл в ожидании чуда. Жрец высоко поднимает еще трепещущее сердце и подставляет его солнцу, словно желая сказать светилу: сие есть частица твоя! Сердце есть солнце, и солнце есть сердце. Капли крови сочатся из сердца и сливаются с лучами солнца. Обескровленное сердце наполняется солнцем. Затем жрец обращается к народу и показывает ему сердце. Экстаз охватывает народ, священное безумие наполняет сердца людей.

Петров упивался собственными словами. Тамазу ритуал этот был известен, од­нако он потряс его снова. Он был настолько возбужден, что уже не замечал в пафосе Петрова никакого притворства. Петров помолчал немного.

— Что вы думаете об этом ритуале? — спросил он Тамаза взволнованно.

— В крови есть что-то таинственное,— ответил Тамаз,— она в одно и тоже вре­мя и телесна, и невидима. Помните библейскую Нефеш? Это жизненная сила, пла­стический элемент Бога.

— Я полагаю, что мексиканцы возвращают кровь тому, кто одарил их ею, то есть жизнью, чтобы сохранить мистическую связь между Богом и народом,— добавил Петров.

— Именно так,— ответил Тамаз,— сотворенное Богом должно стать Богом, долж­но вернуться в лоно Бога Бог нуждается в крови, без крови Божественное иссякает.

— Понимаю...— сказал Петров.— Следующий миф похож на предыдущий. На берегу Кокита заклали жертвенных животных. Собрались тени умерших, чтобы пить пролитую жертвенную кровь и на несколько мгновений насладиться чувственной пол­нотой плоти.

— Да, это именно так,— подтвердил Тамаз.

— Итак, боги жаждут крови? — спросил Петров, искушая Тамаза.

— Поскольку человек жаждет Бога,— скромно ответил Тамаз.

— Ага,— вздохнул Петров с таким выражением лица, словно услышал что-то неожиданное.

— Лишь кровь связывает человека с Богом,— продолжал Тамаз, все больше воодушевляясь.— Крепок мексиканский народ: он питает Бога своей кровью, снова обретая божественную силу через пожертвованную кровь.

— Несомненно... Каким сильным, наверное, был тот жрец, который распорол юную грудь и достал из нее кровоточащее сердце,— таинственно прошептал Петров.

Тамаз опешил. Внезапное молчание наступило между ними.

Затем Петров произнес еще таинственнее:

— Он, по-видимому, обладал страшной оккультной силой, этот жрец.

Тамаз вздрогнул, это отрезвило его.

Все невыносимее становилось молчание.

— Работник ГПУ ведь тоже должен обладать такой силой,— неожиданно сказал Петров.

Тамаз ощутил шипение змеи.

— Как? — вырвалось у него.

— Работник ГПУ тоже проливает кровь, да еще как! — улыбнулся Петров.

— Но он не нуждается в Боге.

— А Бог не нуждается в нем, не так ли?

— Именно так.

— Здесь мы, видно, имеем дело с другой силой.

— Это непостижимо... Кровь принадлежит лишь Богу.

— И лишь он нуждается в ней, так?

— Да.

— Нет, и тот другой нуждаются в ней.

— Кто?

— Дьявол... Ха, ха, ха! — демонически рассмеялся Петров.

Тамазу стало не по себе. Петров сидел перед ним, точно пылающий призрак. В его беспокойных глазах сверкнула злая искра. Он продолжал говорить, но уже как-то без уверенности. Говорил по-прежнему с воодушевлением, но наблюдательный человек мог заметить, воодушевление это было напускное.

Глаза Тамаза затуманились. Теперь Петров начал рассказывать жуткие истории. Он утверждал, что некоторые работники ГПУ моют руки в крови. Он рассказал Та­мазу следующий эпизод. В наполненную кровью ванну какой-нибудь работник ГПУ велит лечь красивой женщине в юфтевых сапогах. Женщина эта обретает дар ясно­видения и начинает пророчествовать. Зачем только это придумал Петров?

Тамаз рассеянно слушал его, он не знал, говорил ли Петров правду или за его словами таилось нечто другое.

— Поверьте мне: тот, кто проливает кровь, обретает оккультную силу,— повто­рил Петров уверенным тоном.

— Лишь в том случае, если кровь эта приносится в жертву Богу! — отрезал Тамаз.

— Нет, не только в этом случае... Вспомните черную магию.

Губы Петрова тронула вызывающая улыбка. Из его суетливых глаз вылетело что-то, похожее на осу и ужалило Тамаза. Ему вдруг все стало ясно, и он промолчал. Молчание его Петров не мог истолковать ни как согласие, ни как отрицание его точ­ки зрения. Казалось, что Тамаз просто задумался над словами собеседника. На самом же деле он думал о том, чтобы гость поскорее покинул его.