Семья Мускат

Абрам остановился как вкопанный. Этого гнусного словечка он не слышал уже много лет. Музыка смолкла, потом заиграла снова — какофония была такая, будто одновременно визжали тысячи кошек. Пары раскачивались, тряслись, вертелись, прыгали. Абрам окончательно потерял голову. Что это? Шимми? Чарльстон? Румба? Свиньи! От одного их вида блевать хочется. Горы никому не нужного женского мяса. Он нащупал в кармане носовой платок и вытер мокрое от пота лицо. Рубашка и белье взмокли, пристали к телу. Ступни горели, — казалось, он идет по раскаленному песку. Какая-то девица, столкнувшись с ним, крикнула ему в самое ухо, точно глухому:

— Эй, старый пень! Шел бы лучше спать!

Он сделал еще несколько шагов и тут услышал тоненький голосок:

— Герр Абрам, как поживаете?

Он обернулся. Это был Финлендер, горбун, с которым он встречался у Герца Яновера. Да, тогда он носился с идеей издания журнала; Финлендер должен был быть одним из издателей. Всем этим планам не суждено было сбыться, и Финлендер в их компании бывать перестал. Но вот ведь, жив. Шевелюра — золото с серебром. Абрам качнулся в его сторону, словно собираясь его обнять:

— Кого я вижу!

— А я уж решил, вы меня не узнаете.

— Как ты мог подумать такое, Финлендер! Ты ничуть не изменился. Как ты? Что поделываешь? По-прежнему не женат?

— Что? Нет.

— Где ты живешь? С Дембицером встречаешься?

— Дембицер умер.

Абрам вздрогнул:

— Когда? Как?

— Сердце. В газетах писали.

— Ясно. А как тот, ну, как его… фокусник… телепат.

— Мессингер. Он здесь. На балу.

— Здесь?! А эта женщина? Та, что духов вызывала?

— Калишер. Вышла замуж за предпринимателя из Лодзи.

— Души усопших больше не вызывает?

— Больше не вызывает.

— А Герц Яновер? Он тоже здесь?

— Здесь. С Гиной.

— Где они? Я всех растерял.

Абрам порылся в кармане. Он хотел дать Финлендеру визитную карточку, но не нашел и, шаркая, пошел прочь. Какая разница? Всё слова, одни слова. И тут он услышал, как кто-то зовет его: «Пан Абрам! Пан Абрам!» Он оглянулся и увидел женщину в черном кимоно и в меховом жакете поверх бального платья. Среднего роста, волосы заплетены в косы и причесаны на прямой пробор; в волосах гребни, булавки, цветы. В ушах старомодные золотые серьги. Длинные, по локоть перчатки.

Абрам окинул ее оценивающим взглядом:

— Пошли потанцуем, маленькая маска.

— Еще успеем, вечер только начинается, — отвечала маска на идише. — Какой же ты старый. Седой, как лунь.

— Человек моложе не становится — только старше, — ответил Абрам. — Кто ты, крошка?

— Секрет.

— Твоя внешность мне знакома. Скажи, ты давно меня знаешь?

— Тысячу лет.

— Не невестка ли ты реб Бериша Камейки?

— Ошибаешься.

— Родственница Пжепьорко?

— Опять не угадал.

— Кто же тогда?

— Просто еврейская девушка.

— Естественно. Кто ж еще?

— Я слышала, Натан болен.

Абрам оживился:

— Так ты и Натана знаешь? Значит, из наших! Меня не проведешь. Снимай маску. Открой свое прелестное личико.

— А я надеялась, ты угадаешь.

— Ах, моя маленькая прелестная маска! Ты меня заинтриговала.

Абрам обнял ее за талию и повел, пробираясь сквозь толпу, в соседнюю комнату. Ему хотелось угостить ее вином. Дышать с каждым шагом становилось все труднее. Слава Богу, что здесь, на балу, он не один, не одинок. У него есть все шансы найти себе женщину, он еще может нравиться. Маска охотно шла за ним. Он жадно вдыхал аромат ее духов. Перед ним мелькали знакомые лица. Большевик Бройде шествовал с хромой портнихой Лилей. Он увидел Гину с низкорослой девушкой, в свое время она снимала у нее комнату. Абрам с достоинством поклонился и помахал им рукой. Обе женщины посмотрели ему вслед с удивлением, смешанным с презрением. Абрам нахмурился. Нет, кто его спутница, он догадаться не мог.

— Кого еще ты знаешь из моей семьи?

— Кого только я не знаю! Пиню, Нюню, Копла.

— Копла? Стало быть, ты довоенная штучка.

— Да, не вчера из яйца вылупилась.

— Копл в Америке. Я слышал, у него там неприятности.

— Да, промышлял спиртным.

Абрам помолчал.

— Черт возьми, все она знает! Ты и будущее предсказывать умеешь?

Сквозь узкие прорези на него смотрели блестящие черные глаза. И тут его охватило жуткое чувство. А вдруг она — Ангел Смерти? Он совершенно протрезвел. Вспомнил, что у него больное сердце, что у Иды операция, что Адаса ждет, когда он найдет Асу-Гешла. «Боже, что со мной? Как же низко я пал!» Он испытал желание бросить эту незнакомку, убежать домой, залезть под одеяло. Вместо этого он вновь крепко обнял ее. «Не все ли равно, в конце концов, когда умирать». И тут его осенило: женщина в маске была Маня, служанка Мешулама, помощница Наоми. Черная Маня, как они ее называли.

Отыскать Адасу Асе-Гешлу никак не удавалось. Впрочем, особого желания найти ее он не испытывал. И то сказать, какой смысл таскаться по залу с собственной женой? Он оглох от громкой музыки, яркий свет слепил глаза. Он зашел в буфет и, взяв стакан пива, сел за столик. И что они так веселятся, эти рассеянные по всему свету бродяги? Бога они лишились, миром не овладели. «Нет, не могу больше, — пробормотал он. — Задыхаюсь». И тут до него донесся знакомый голос:

— Nun, gezweifelt ist genug…

Он открыл глаза и увидел Герца Яновера. Фрак измят, вместо галстука развевающийся бант, бакенбарды за время их последней встречи совсем поседели. Рядом с ним стояла высокая девушка, смуглая и стройная, с чуть вытянутыми, правильными чертами лица и большими черными глазами. Волосы, отметил про себя Аса-Гешл, были не по моде длинные, шелковое платье без украшений. Несмотря на то что была она брюнеткой с оливковой кожей, что-то в ее внешности было неуловимо нееврейское; скорее, француженка или итальянка, подумал Аса-Гешл, — таких женщин он в Швейцарии навидался. По какой-то неясной причине девушка эта напоминала ему монашку.

— Хочу познакомить тебя с очаровательной женщиной, — говорил меж тем Герц Яновер. — Пани Барбара Фишелзон — Аса-Гешл Баннет. — Говорил он по-польски, и голос его дрожал от возбуждения.

Аса-Гешл вскочил и, сбиваясь, поспешно сказал:

— Садитесь, прошу вас.

— Мой почтенный друг — философ, — продолжал Герц Яновер на своем витиеватом польском языке, не без некоторой иронии. — Сия прелестная дама, представьте, — тоже мыслитель. Только что из Франции. Училась у знаменитого Бергсона.

— Господин Яновер, как всегда, несколько преувеличивает, — вступила в разговор дама. — Я просто студентка.

— Скромность — высшая добродетель, — провозгласил Герц Яновер. — Пани Барбару я имел честь знать в бытность ее совсем еще ребенком. А теперь она на голову выше меня — и в прямом, и в переносном смысле.

— Пожалуйста, не принимайте его слова всерьез. Он выпил лишнего.

— Вы не хотели бы ненадолго присесть? — осведомился Аса-Гешл. — И ты тоже, Герц.

— Я должен вернуться к своей половине. А где ваша супруга?

— Адаса? Я ее потерял.

— Потерял, говоришь? По Фрейду, это подсознательное стремление высвободиться из брачных уз. На твоем месте я не был бы столь безмятежен. Адаса — женщина еще весьма привлекательная.

Аса-Гешл покраснел.

— Не болтай ерунду, Герц, — сказал он.

— Как знать, как знать. Будем надеяться, что ей не надоест вся эта вакханалия. — И он, прощаясь, махнул рукой. — Au revoir. Оставляю тебя в обществе сей обворожительной особы.

Яновер поклонился, щелкнул каблуками, послал брюнетке воздушный поцелуй, развернулся на своих коротких ножках и поспешил прочь.

— Бедняга, — обронила Барбара, — он совершенно не умеет пить.

— Может, взять вам что-нибудь?

— Нет, благодарю. Не хочется.

— Вы и в самом деле бывали на лекциях Бергсона?

— Да, но всего на нескольких.

— И долго вы жили во Франции?

— Пять лет.

— Изучали философию?

— Моя специальность — французская литература. А вы, насколько я понимаю, — профессор в теологической семинарии.