Виктор Вавич

— А дрянь какая! — дохнул шепотом Виктор и ткнулся головой в подушку, закинул ноги на кровать, и сразу прильнуло усталое тело к постели, и жарким кругом пошла голова, и теплой водой подмыл, закачал сон.

И вдруг звонок, настоящий звонок. Ну да! Виктор вздернул голову. Застучало в кухне, Фроська идет отворять. Виктор вскочил, дохромал до двери, нашарил выключатель. Свет мигом поставил вокруг всю комнату, стол с портфелем.

— Кто? Кто? — вполголоса спрашивала в двери Фроська. Виктор со всей силы рвал на место ботфорт. Фроська же отворяла двери. Виктор высунулся. Фроська, в пальтишке внакидку, жалась, пропускала грузного городового.

— Здравия желаю, — тихим басом сказал городовой.

— Что случилось? — шепот хрипел у Виктора. Городовой подымал и опускал брови.

— Приказано… приказано, — шептал городовой и присунулся к самому лицу Виктора, — что всем надзирателям сейчас собраться до господина пристава.

— А что? Не слыхал? — Виктор спрашивал шепотом.

— Не могу знать, а распоряжение есть. И коло вокзала, слышно, дела, — и городовой тряхнул головой. — Дела, одним словом. А не могу знать.

И городовой отступил полшага.

— Стой, сейчас! — и Виктор стал снимать с вешалки шинель. Городовой схватил подать. Виктор видел, как из темного коридора белела Грунина голова, плечи, и слышал, как звала:

— Витя! Витя!

— Ну пошли, пошли, — громко заговорил Виктор, затоптал сапогами на месте, пока городовой заправлял ему портупею.

— Витя! — громко крикнула Груня.

— Что? Ни минуты, моментально надо, — уж повернувшись, говорил Виктор и шумно возился с замком, отворял двери. Он слышал, как сзади шлепала на бегу туфлями Груня.

Виктор чуть не бегом выскочил на улицу, заспешил ногами по тротуару. Городовой топал на полшага за плечом.

— Чего это у них спешка такая, — говорил, запыхавшись Виктор, — загорелось вдруг?

— Да пока все соберутся, поспеете, — городовой пошел рядом, — теперь пятый час, должно. К шести всех, не раньше, сберут.

— Стой! — вдруг крикнул Виктор и стал на месте. — Я ж портфель забыл — на столе. В кабинете у меня. — Виктор сделал шаг назад. — Нет, ты беги, нагонишь меня.

Городовой прихватил рукой шашку и тяжелой рысью побежал в темноту. Виктор шел спешной походкой. Улица была совсем темная. Белесым пятном маячила мостовая. И одни свои шаги слышал Виктор, и в такт позвякивала шашка.

«Теперь он там, — думал Виктор про городового, — наболтает еще, дурак. Сказать было, чтоб молчал, наглухо».

Виктор топнул ногой и стал. Слушал. Достал папиросу, шарил по карманам, не находил спичек и грыз и отрывал, выплевывал картонный мундштук папироски. Хлопнула вдали железная калитка, и зашагал, зашагал. «Не успел, не болтал», — думал Виктор.

— Ну, скорей! — крикнул Виктор в темноту; глухим камнем стукнул голос в улице. Шаги быстро затопали.

— Вот-с, — городовой подавал портфель, — и записочка от супруги. Велели вручить.

Бумажка белела в воздухе. Виктор схватил и сунул в карман шинели.

— Ты там ничего не говорил? — спросил Виктор через минуту.

— Никак нет. Чего же говорить? Нема чего говорить В участке желтым светом горели окна — одни во всей улице. Двое горо��овых ходили по панели, и слышно было, как хлопали двери вверху. Виктор остепенил походку и твердым шагом подымался на крыльцо.

На верху лестницы через двор Виктор услышал крик, обрывистый, ругательный. Виктор распахнул дверь. Пристав, прежний помощник, с черными крепкими усами, стоял среди дежурной, весь красный, а перед ним Воронин и еще какой-то новый надзиратель, в очках, замухрышка, и пристав пек их глазами.

— А по-вашему, по-дурацкому, — кричал пристав, — так значит и надо! Да? да? Я спрашиваю! — и пристав топнул ногой, будто гвоздь пяткой заколотил. — В шею всех тогда гнать! Всех нас к чертовой рваной бабушке. Войска! А вы кто? Бабы недомытые? Это что же, полиция, выходит, и караул кричать? — Пристав шагнул было прочь, но вдруг круто повернул назад: — Мне чтоб во! — хриплым шепотом говорил пристав. Он засучил кулак и по очереди подносил в самое лицо и Воронину, и плюгавому. — Во! Мне чтоб во как! — и красный пристав аккуратно подошел к Виктору и под самым носом с судорожной силой потряс кулаком. — Во мне как! Рви вашу тещу — бабушку. Свистоплюи! Всех на свалку! Подобрать мне слюни! — крикнул пристав. — И через пять минут чтоб готово. Марш!

Пристав повернулся и широко затопал в темную канцелярию, к себе в кабинет.

— Тьфу! — плюнул Воронин и выругался матерно. Виктор осторожно подступил:

— А что такое?

— А идите все к чертям собачьим! Тьфу, якори ему в душу, в смерть, в гроб черта-матери… — и Воронин хлопнул за собой дверью. Плюгавый моргал под очками, шевелил губой с рыженьким волосом, он шагнул следом за Ворониным.

— Стойте, — шепотом сказал Виктор, взял его за рукав.

— Да я прикомандированный, — бабьим голосом говорил плюгавый. — Да вот не знаю, выступать, говорит, — и он обиженно кивнул на кабинет пристава, на свет за матовым стеклом. А оттуда вдруг послышалось, как вертят телефонную ручку, и плюгавый быстро распахнул дверь на лестницу.

Виктор шел за ним по лестнице и слышал на ходу:

— В депо вооружились… все с револьверами… солдат бы туда, а он — сами. Пальба там… косят, говорят, прямо.

Они уж входили во двор. В темном дворе глухо гудели люди. Слышно было, как Воронин кричал:

— С резерва всех, всех гони сюда, сукиного сына, гони! гони! всех!

Вавич протолкался через городовых, наглядел, где суетилась серая шинель Воронина, мутно летала среди черных городовых.

— Куда вести? — ловил он Воронина за рукав. — Давай, я построю.

Вдруг Воронин на миг остановился. Он в темноте приглядывался.

— А, ты! Да чего суешься, ты ж откомандирован. В Соборный же. — И Воронин махнул рукой, повернулся. — Выходи, выходи, на мостовой рассчитаешься. Ну, ну, сукиного сына, а ну, жива! Глушков! Глушков! Где?

Плюгавый совался, не поспевал за Ворониным.

— Здесь я, здесь.

— Здесь, здесь, запел тоже рыбьим голосом, — ворчал Воронин.

На мостовой городовые молча строились в две шеренги, и рогатый штык берданки шатался возле каждой головы. С крыльца сбежали еще двое квартальных. Воронин шлепал вдоль черного фронта — глухим голосом считал ряды. Старший городовой черной горой шатался сзади.

Виктор стоял на тротуаре. Он в досаде сверлил панель каблуком. «Эх, мне бы» — и хотелось крикнуть — он даже откашлялся — «по порядку номеров рассчитайсь!.. на первый и второй рассчитайсь!»

Воронин вышел из-за фронта, он шел к крыльцу и стал, повернулся, поглядел на Вавича. Вдруг быстрым шагом подошел вплотную.

— Иди, дурак, домой, иди скорей, сукиного сына, сейчас пристав придет, — зашептал Воронин. — Иди, тут такое будет… и черт его знает.

И Воронин махнул рукой и быстрым шагом зашлепал к крыльцу.

Городовые стояли недвижно, и шепота не слышно было.

Как черный забор стояли черные спины. И стало слышно, как треск лучины: где-то загоралась и затухала стрельба. Среди темной тишины.

Виктор повел плечами. Наверху хлопнули двери, и шевельнулись черные спины. Громко было слышно, как спускались по лестнице.

«Сейчас, сейчас», — подумал Виктор и задышал часто. Шаги стали. Виктор не оборачивался. Прошла секунда.

— А это что за франт? — крепко ударил в воздух голос пристава. — Марш в строй, нечего торчать! Виктор скачком шагнул с тротуара.

— Смирна! — скомандовал пристав. Городовые замерли, придавились друг к другу.

И тонко-тонко звенел вверху в участке в открытую форточку телефонный звонок. Прерывисто, тревожно, требовательно. Все слушали.

— Ряды! — произнес пристав.

И вдруг затопали сверху сапоги, не бежали, враскат катились вниз, и вот городовой размахом летел с крыльца.

— Что случилось? — крикнул пристав.

— Господин полицмейстер к телефону, чтоб немедленно, — запыхавшись, крикнул городовой.

Пристав злой походкой заспешил в участок. Люди зашевелились, легкий гул пошел над головами. Воронин подошел к крыльцу, стал боком, поднял ухо. Махнул серым рукавом на людей. Стало тихо.