Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость

Разразившись рыданиями, она жестом отчаяния растерянно схватила малыша, который сидел возле, прижала его к груди, словно желая защитить от того, другого, незнакомого, чужого, который одним лишь фактом своего существования грозит отнять у малыша принадлежащее ему место.

— Нет, нет! У меня только один ребенок, я люблю только одного, мне не нужно другого, слышите, не нужно!

Взволнованная Сесиль поднялась, пытаясь образумить сестру. Если он все-таки придет, нельзя же выставить его за дверь. И она тоже оплакивала их счастье, хотя в глубине души жалела покинутого ребенка. Чтобы успокоить сестер, Матье пришлось поклясться, что, по его мнению, такой визит невозможен. Утаив от них всю правду, он сообщил лишь о том, что мальчик исчез и, конечно, не знает и не может знать имени своей матери. Когда Матье ушел, обе сестры, успокоившись, снова принялись клеить коробочки, улыбаясь малышу, которому пришлось вернуть ножницы, так как он решил вырезывать бумажных человечков.

Внизу, на углу улицы, Констанс в смертельной тревоге выглядывала из кареты, не спуская глаз с подъезда дома.

— Ну, что? — дрожа всем телом, спросила она, как только Матье подошел к ней.

— Так вот: мать ничего не знает, никого не видела. Собственно говоря, это нужно было предвидеть.

Констанс сгорбилась, словно на нее обрушилась небесная твердь, и мертвенно-бледное лицо ее исказила гримаса боли.

— Да, вы правы. Это нужно было предвидеть. Но человек всегда надеется. — И, устало махнув рукой, она добавила: — Теперь все кончено, все, к чему я ни притронусь, рушится, — умерла моя последняя мечта.

Матье, пожав ей на прощанье руку, ждал только, чтобы она сказала кучеру, куда ее везти. Но она была настолько растерянна, что, казалось, сама не знала, куда ехать. Затем она спросила Матье, не подвезти ли его; он ответил, что направляется к Сегенам. И, видимо, боясь остаться одна, она тоже решила навестить Валентину, вспомнив, что давно с ней не видалась.

— Садитесь, поедем вместе на проспект Д’Антен.

Когда карета тронулась, водворилось тяжелое молчание, оба не знали, о чем говорить. Однако, когда они уже подъезжали к Сегенам, Констанс горько произнесла:

— Можете сообщить моему мужу добрую весть: скажите ему, что ребенок исчез. О! Он вздохнет с облегчением.

Отправляясь к Сегенам, Матье надеялся застать всю семью в сборе. Неделю тому назад Сеген наконец вернулся, — никто не знал откуда, — и, воспользовавшись этим обстоятельством, Фроман-отец официально попросил его руки Андре, а тот, переговорив с дядюшкой дю Орделем, весьма благосклонно отнесся к этому браку. Более того, был назначен срок свадьбы, его оттянули до мая, потому что в мае Фроманы собирались выдать замуж свою старшую дочь Розу: это будет просто чудесно, обе свадьбы сыграют в Шантебле в один и тот же день. Счастливый Амбруаз в качестве нареченного жениха мог теперь ежевечерне, к пяти часам, являться в дом Сегенов и ухаживать за Андре. Вот почему Матье и рассчитывал встретиться здесь со всей семьей.

Когда Констанс спросила о Валентине, слуга ответил, что мадам ушла. А когда Матье справился о Сегене, слуга ответил, что и мосье нет дома: наверху только мадемуазель Андре со своим женихом. Оба посетителя поднялись наверх.

— Как! Вас оставляют совсем одних? — воскликнул Матье, увидев, что молодые люди сидят рядышком на узком диване в глубине большого зала второго этажа.

— Ну да, мы совсем одни в доме, — ответила, весело смеясь, Андре. — И очень довольны.

Эта тесно прижавшаяся друг к другу парочка была прелестна: она — кроткая, нежная, хорошенькая, он — полный обаяния, мужской силы, покорявшей всех и вся. Они сидели, мило взявшись за руки, словно собирались немедленно пуститься вместе в далекий путь.

— Но Селестина-то, по крайней мере, дома?

— Селестины тоже нет! Она исчезла, а куда — мы не знаем.

И они снова засмеялись, защебетали, словно вольные птички под сенью лесов.

— Но что же вы делаете здесь одни?

— О! мы не скучаем, у нас множество дел! Сначала мы болтаем. Потом глядим друг на друга. А знаете, сколько это отнимает времени!

Констанс любовалась ими, и сердце ее исходило кровью. Ах! Сколько в них прелести, здоровья, надежд! А в их доме все смел, все уничтожил вихрь бесплодия Неужели же цепкая порода этих Фроманов будет без конца размножаться и плодиться? Ведь это тоже победа — двое детей, которые могут свободно любить друг друга в роскошном особняке, хозяевами которого они завтра будут.

— А не выдаете ли вы замуж и свою старшую дочь? — спросила Констанс.

— Розу? Выдаем! — весело ответил Матье. — В мае будущего года в Шантебле будет большой праздник! Непременно приезжайте.

Это и была сила численности, победа жизни, — Шантебле, отвоеванное у Сегенов, их особняк, которым в ближайшем будущем завладеет Амбруаз, завод, наполовину попавший в руки Блеза.

— Мы приедем, — сказала Констанс, вздрогнув. — И пусть вам всегда сопутствует удача, желаю вам этого от всей души!

Роза, с радостью ожидавшая церемонии двух бракосочетаний, которая должна была явиться как бы торжественным коронованием Шантебле, решила собрать всю семью в воскресенье, за десять дней до празднества. Рано утром она вместе со своим женихом в сопровождении всей семьи отправится на вокзал в Жанвиль встречать вторую парочку, Амбруаза и Андре, которых с триумфом доставят на ферму к завтраку. Это будет репетицией, объясняла она, звонко смеясь: можно будет обо всем договориться, вместе составить программу великих торжеств. И она так гордилась своей затеей, предвкушала столько радости от этого первого праздника, что Матье и Марианна, обожавшие ее, дали свое согласие.

Замужество Розы завершало счастье семьи, как последний цветок завершает пору длительного цветения. Темноволосая, с золотисто-смуглой кожей, с круглым и свежим личиком, искрящимися жизнью глазами и прелестным ртом, она была самой красивой из дочерей. При этом она обладала мягким и ровным правом, и ее звонкий смех наполнил огромную, кишевшую жизнью ферму, чьей победной песней, чьей доброй феей была сама Роза. Благоразумие, нежность сердца, так счастливо сочетавшиеся с заразительным весельем этой певуньи, распевавшей с утра до вечера, сказались и в выборе жениха. Восемь лет назад Матье принял к себе на работу Фредерика Берто, сына соседа — небогатого крестьянина; этого крепкого юношу Шантебле привлекало своей созидательной деятельностью. Он охотно учился, проявляя незаурядную сообразительность и ум. Никакого состояния у него не было. Фредерик рос вместе с Розой, она знала, что он любимый помощник ее отца, и когда после военной службы Фредерик возвратился на ферму, ей ничего не стоило вызвать его на признание, ибо она не сомневалась, что любима. Она сама распорядилась своей судьбой, решив никогда не покидать родителей и остаться на ферме, где она была так счастлива. Ни Матье, ни Марианну это нисколько не удивило. Растроганные до слез, они одобрили выбор дочери, поняв, что за ним крылась разумная любовь к родителям. Еще теснее стал семейный союз, еще радостнее стало в доме.

Итак, все было договорено. Решено было, что в это воскресенье десятичасовым поездом Амбруаз привезет в Жанвиль свою невесту Андре и ее мать, г-жу Сеген. С восьми утра Роза была уже на ногах, суетилась и хлопотала, торопя всю семью вовремя отправиться на вокзал встречать жениха и невесту.

— Но послушай, дитя мое, это просто неразумно, — нежно увещевала ее Марианна. — Должен же кто-то остаться дома. Я не пущу Николя, ни к чему пятилетнему ребенку носиться по дорогам. Пускай Жерве и Клер тоже остаются… Пожалуйста, бери с собой всех остальных, и отец пусть вас сопровождает.

Но Роза под громкий смех присутствующих настаивала на своем, не желая ни на шаг отступить от задуманной программы, сулившей столько радостей.

— Нет, нет, мамочка, ты тоже поедешь, и все поедут, вы же мне обещали… Пойми, дорогая, Амбруаз и Андре — это же, как в сказке, королевская чета из соседнего государства. Мой брат Амбруаз, получив руку заморской принцессы, везет ее представить своим родным… Чтобы оказать им достойный прием от имени нашего государства, мы с Фредериком, само собой разумеется, отправимся им навстречу со всей своей свитой. Вы же наша свита, поэтому хочешь не хочешь, а надо подчиняться… Ну, что скажешь? Ты только вообрази, какой это будет эффект, какое зрелище для всей деревни, когда целой гурьбой мы двинемся обратно с вокзала!