Том 2. Повести

— Я не знаю.

— А знаешь ли ты, где она хранит свои сокровенные вещицы?

— Какие вещицы?

— Ну, какие есть у всех девушек: всякие памятки, безделушки, засушенные цветы лаванды, медовые пряники сердечком и прочую чепуху.

— Наверняка в своем сундучке.

— А где ключ от него?

— Э-э, она всегда носила его с собой, и сейчас он, верно, у нее в кармане юбки, если не лежит на дне Мароша.

— Пойди обыщи ее карманы и принеси мне ключ.

Жужа обрадовалась, что все свелось лишь к этому; она пошла искать ключ, но не нашла.

Сапожник сидел как на иголках. «Я должен знать, — бормотал он про себя, — мне нужно попасть на след. Может, это еще неправда».

Он крикнул Лёринцу, чтобы тот раздобыл где-нибудь ломик и топор.

Лёринц принес требуемый инструмент, и почтеннейший Апро нажал ломиком на резную крышку дубового сундучка, стоявшего рядом со шкафом.

Старый подмастерье обескураженно смотрел на своего хозяина.

— Уж не хотите ли вы взломать сундучок Катицы?

— Что ты смотришь на меня так, словно укусить хочешь?

— Потому что это не пристало Иштвану Апро!

Из рук господина Апро выпал ломик. Он и сам чувствовал, что слуга осуждает его сейчас. Нет, этого он не потерпит! Лучше уж расскажет ему все, что написано в газете. И он излил перед Лёринцем все, что было у него на душе, после чего грубо спросил его:

— Ну, а теперь что ты скажешь, старый хрыч?

Лёринц прокашлялся.

— Н-да, оно конечно, оно конечно! Это уже беда, что пропечатали в газете. Н-да, веселое развлеченьице! Теперь уже кого-то надо отколотить: либо газетчика, либо господина Колоши.

— Лжет газета, иначе и быть не может! — в сердцах бросил возбужденный сапожник. — А ты что думаешь?

— Я думаю, что сундучок и правда нужно вскрыть. Нужно обязательно как-то докопаться до истины, но как? От Катицы — невозможно. Кто знает, может быть, сундучок все расскажет?

Не тратя по-пустому времени, они сорвали ломиком крышку, и им предстали сокровища сундучка: белые кружева, папиольотки, платочки, вышитые алфавиты, батистовые ночные кофточки, от которых исходил тонкий аромат айвы.

Сапожный мастер нервно копался во всем этом, пока наконец не зашелестела какая-то бумага. Апро вынул ее. Смотрел на нее, смотрел, вертел в руках; оказалось, это было именное свидетельство на вклад в размере двух тысяч форинтов: вклад был сделан на имя Каталины Апро в местном банке «Хунния».

— Вот улика! — прохрипел Апро, потемнев лицом, и резким движением, словно горящий уголек, швырнул вкладную книжку назад в сундучок; в этот момент из нее выпало письмецо.

Апро поднял его и вслух прочел следующее:

— Я опозорен, — глухим плачущим голосом произнес сапожник. — Я не могу больше показываться на людях! — И, как помешанный, он стал рвать на себе волосы.

— Теперь все ясно, — покачал головой бедный Лёринц и многозначительно добавил: — Теперь я понимаю все поступки Катицы, и болезнь ее, и бледность, и то, что утаил от нас господин доктор…

— Что ты хочешь этим сказать? — испуганно вскинулся Апро.

Лёринц осмотрелся, желая удостовериться, закрыты ли дверь и окна, затем наклонился к уху своего хозяина:

— Малютка беспокоит девушку, — прошептал он.

Хозяин стал красным как рак, потом затрясся в приступе судорожного кашля; казалось, он вот-вот задохнется. Но Апро быстро пришел в себя и с такою силою топнул ногой, что дом задрожал.

— Теперь уже все равно. Ну да ничего, я наведу здесь порядок! Да поможет мне бог!

С этими словами старик стремительно выскочил на кухню, опрокидывая, как разъяренный бык, все на своем пути — стулья, лохань, корзинку, — и оттуда поспешно взобрался по лестнице на чердак.

Лёринц пришел в ужас. Ясное дело, хозяин решил повеситься. Лёринц схватил первый попавшийся под руку нож, чтобы в нужный момент немедленно перерезать веревку, и бросился следом. Однако войти на чердак он не рискнул, а, остановившись на самой верхней ступеньке лестницы, стал подглядывать через щель чердачной двери.

Между тем у Апро и в мыслях не было ничего подобного; из какого-то тайничка, сделанного у дымохода, он извлек поржавелый железный сундучок и долго копался в нем, перебирая старые пожелтевшие бумаги. Лёринц успокоился. Тот, кто разыскивает бумаги, еще не совсем распростился с этим светом, иначе к чему документы?

Немного погодя почтеннейший Апро спустился вниз и приказал Жуже почистить платье, так как он идет к большим господам.

Лёринца разобрало любопытство, и, оставшись вдвоем с хозяином, он спросил, куда тот собрался.

— К Колоши загляну! — загадочно шепнул ему Апро.

— Уж не убить ли его решились?

— Что ты! Я хочу обнять его.

— Кого? Колоши?

— Да-да, господина Колоши, моего будущего зятя.

— Ну, такого нам, пожалуй, не отведать, насколько я знаю этого кичливого господина.

Гм. Посмотрим. — И он хлопнул себя по карману, разбухшему от выцветших и пожелтевших бумаг.

Жужа почистила ему одежду, а сам он тщательнейшим образом причесался перед зеркалом, сделав безукоризненный пробор; потом набросил новую накидку, которую надевал только в церковь или на заседания городского муниципалитета и называл, будучи приверженным к латыни, — Апро окончил пять классов классической гимназии в Надьэнеде, — «decorum» [86].

Сохраняя совершенное спокойствие, Апро вышел из дома и не остановился вплоть до приемной Колоши. Он сознательно нанес визит Колоши в банке, так как не хотел встречаться с тетушкой Мали. (Чего доброго, он задушил бы ее и угодил бы из-за нее в тюрьму!)

В приемной сидел у стола один лишь секретарь. Сапожный мастер почтительно поздоровался с ним и на вопрос, что ему угодно, ответил, что желает говорить с господином Колоши.

— Сегодня это невозможно, — отклонил его просьбу секретарь. — Господин председатель сегодня в плохом настроении и распорядился, чтобы я никого не пропускал к нему.

— Прошу вас, скажите ему, пожалуйста, что к нему пришел Иштван Апро.

— Ну, вас-то я тем более не пропущу, поскольку сегодня в газете появилась скандальная статья в связи с некоей девицей Апро, неприятно задевшая шефа. Уж не отец ли вы этой девицы?

— Я и есть, а кто, собственно говоря, вы такой, что не хотите пропустить меня, члена городского муниципалитета?

— Удивительно, что вы не знаете, — надменно произнес в нос секретарь. — Я Ракоци.

— Вот как? Понятно. Как раз позавчера я пожертвовал форинт на перевезение вашего праха на родину *, — язвительно ответил сапожник.

И, не обращая более внимания на Ракоци, Апро с шумом распахнул обитую зеленым сукном дверь, не пропускавшую никаких звуков извне, и оказался в святилище всемогущего председателя.

Тот как раз стоял у окна спиной к двери и смотрел в театральный бинокль (разглядывая какую-то хорошенькую визави); поэтому он не мог видеть вошедшего, но полагая, что это его секретарь, бросил через плечо: