Бабье лето

К тому же здесь были почти все виды роз, какие я знал, и некоторые мне незнакомые. Цвета переходили от чисто белого через желтовато- и красновато-белый промежуточных видов к нежно-красному, к синевато- и черновато-красному. Такое же разнообразие было в формах и в строении цветов. Распределены они были не по окраске, при посадке внимание обращали, казалось, только на то, чтобы в стене роз не было никаких пробелов. Краски поэтому перемешались.

На зеленый цвет листьев тоже нельзя было не обратить внимания. Он был очень чистый, и ни порченых листьев, встречающихся у роз чаще, чем у других растений, ни какой-либо из распространенных болезней я не увидел. Ни засохших, ни изъеденных гусеницами, ни искореженных ими листьев не было вовсе. Не было даже тли, которая часто заводится в розах. Распустившись во всю свою мощь, листья красовались всеми оттенками зеленого цвета. В смеси с красками цветов они составляли поразительное покрывало. Солнце, все еще освещавшее, казалось, единственно этот дом, окрашивало розы и зеленые листья золотом и огнем.

Забыв о своей цели, я простоял несколько мгновений перед этими цветами, и лишь потом, спохватившись, подумал о дальнейшем. Я поискал глазами вход в дом. Но не нашел его. Во всей довольно длинной стене не было ни дверей, ни ворот. Не было и дорожки, которая вела бы к входу; вся площадка перед домом, песчаная, чистая, была разровнена граблями. От полей за моей спиной ее отрезала каемка из дерна и живая изгородь. По обе стороны дома, в направлении длины его, тянулись сады, отделенные от песчаной площадки высокой, железной, крашеной зеленой решеткой. Где-то в решетках, видимо, и прятался вход.

Так оно и оказалось.

В решетке, ближайшей к дороге, я обнаружил дверь, вернее, две створки двери, встроенной так, что с первого взгляда ее нельзя было отличить от решетки. В дверях имелись две медные ручки, а сбоку одной из створок рукоятка звонка.

Сначала я заглянул через решетку в сад.

Песчаная площадка продолжалась и за ней, только она была окаймлена цветущими кустами и усажена высокими плодовыми деревьями, дававшими тень. В тени стояли столы и стулья; но рядом не было ни души. Сад огибал дом сзади и, показалось мне, уходил довольно далеко вниз.

Я потянулся сначала к дверным ручкам, но дверь не открылась. Тогда я прибег к рукоятке звонка.

На звонок кто-то вышел из кустов сада. Когда незнакомец подошел ко мне со внутренней стороны решетки, я увидел человека с белоснежными волосами, ничем не покрытыми. Вообще же он был невзрачен, одет в какую-то домашнюю куртку, или как там назвать одеяние, тесно его облегавшее и доходившее ему чуть ли не до колен. Подойдя, он осмотрел меня и спросил:

— Что вам угодно, любезный сударь?

— Надвигается гроза, — ответил я, — и вскоре она нагрянет сюда. Я путник, как вы видите по моей сумке, и прошу поэтому позволить мне укрыться в этом доме, пока дождь, хотя бы самый сильный, не пройдет.

— Грозы не будет, — сказал незнакомец.

— Она начнется не далее как через час, — возразил я, — я хорошо знаком с этими горами и кое-что смыслю в здешних тучах и грозах.

— А я знаком с местом, где мы стоим, по всей видимости, гораздо дольше, чем вы с этими горами, потому что я намного старше вас, — отвечал он, — смыслю я также в здешних тучах и грозах и знаю, что сегодня на этот дом, на этот сад и на эту местность дождь не прольется.

— Не будем долго обмениваться мнениями насчет того, обойдет ли гроза этот дом или нет, — сказал я. — Если вы не решаетесь отворить мне эту калитку, будьте так добры, позовите хозяина дома.

— Хозяин дома я.

После этих слов я взглянул на незнакомца внимательней. Лицо его тоже, правда, свидетельствовало о почтенном возрасте; но оно показалось мне моложе, чем его волосы, и вообще принадлежало к тем приветливым, приятного цвета, не расплывшимся от возраста лицам, о которых не знаешь, сколько им лет.

После этого я сказал:

— Мне следует, пожалуй, извиниться за то, что я так назойливо настаивал на своем знании здешних мест. Если ваше утверждение, что грозы не будет, равнозначно отказу, я удалюсь тотчас же. Не думайте, что я, человек молодой, так уж боюсь дождя; вымокнуть, конечно, менее приятно, чем остаться сухим, но и не настолько уж неприятно, чтобы из-за этого кого-то обременять. Меня часто застигал дождь, и не беда, если он застигнет меня и сегодня.

— Тут, собственно, два вопроса, — отвечал хозяин дома, — и возразить я должен на оба. Во-первых, вы неверно судили о делах естественных, это объясняется, может быть, тем, что вы недостаточно хорошо знаете здешние условия или не очень внимательны к явлениям природы. Во-вторых, если вы, при грозе или без грозы, хотите посетить этот дом или вам угодно воспользоваться его гостеприимством, милости просим. В этом доме побывало уже немало гостей, и многим он охотно давал приют; и, судя по вашему виду, он охотно приютит и вас, и вы будете его гостем столь долго, сколько найдете нужным. Поэтому, прошу вас, войдите.

С этими словами он нажал на замок на воротах, одна створка отворилась, повернулась на колесике по полукругу железной рельсы и открыла мне проход.

Я помешкал.

— Если грозы не будет, — сказал я, — то у меня, в сущности, нет причины входить; ведь я свернул с дороги и поднялся к этому дому только из-за надвигающейся грозы. Но простите мне, если я еще раз коснусь этого вопроса. Я в некотором роде естествоиспытатель, я много лет занимался наблюдениями за природой, особенно в этих горах, и мой опыт говорит мне, что сегодня над этой местностью и над этим домом разразится гроза.

— Ну, так войдите же наконец, — сказал он, — теперь нам надо вместе подождать, кто из нас окажется прав. Я хоть и не естествоиспытатель и не могу о себе сказать, что занимался естествознанием, но кое-что читал об этих предметах, старался всю жизнь наблюдать за природой и размышлять о прочитанном и увиденном. Вследствие этих усилий я усмотрел сегодня верные признаки того, что тучи, которые еще стоят на западе, которые уже один раз прогромыхали и заставили вас подняться ко мне, не разольются дождем ни над этим домом, ни вообще где-либо. Возможно, когда солнце сядет, они разойдутся и рассеются по небу. Вечером мы, пожалуй, почувствуем ветерок, а завтра, несомненно, день будет ясный. Может, правда, случиться, что упадет несколько тяжелых капель или пройдет небольшой дождик, но никак не над этим холмом.

— Коли так, — ответил я, — то я с удовольствием войду и вместе с вами дождусь решения, которое мне любопытно узнать.

После этих слов я вошел, он запер решетку и сказал, что будет моим вожатым.

Он обвел меня вокруг дома, ибо дверь была в противоположной розам стене. Он провел меня внутрь, предварительно отперев дверь ключом. Войдя, я увидел коридор, вымощенный аммонитным мрамором.

— Этот вход, — сказал он, — собственно, и есть главный. Но мне не хочется портить пол коридора, а потому вход этот всегда заперт, и люди проходят в комнаты через дверь, которую мы увидим, еще раз свернув за угол дома. Из-за пола я должен попросить вас надеть эти войлочные туфли.

Несколько пар желтоватых войлочных туфель стояли сразу за дверью. Никто более, чем я, не мог быть убежден в необходимости беречь такой благородный, такой прекрасный мрамор, и вообще-то великолепный, а тут еще и мастерски вылощенный. Поэтому я надел на свои башмаки пару таких туфель, он сделал то же, и мы пошли по гладкому полу. Коридор, освещенный сверху, привел нас к филенчатой двери. Сняв перед ней войлочные туфли, незнакомец потребовал от меня того же, а когда туфли остались на деревянной приступке, отворил дверь и провел меня в комнату. С виду это была столовая: посередине стоял стол, явно устроенный так, что его можно было увеличивать и уменьшать в зависимости от большего или меньшего числа сотрапезников. Кроме стола, в комнате этой находились только стулья и шкаф, где могла храниться посуда.

— Оставьте здесь, — сказал хозяин, — шляпу, палку и дорожный мешок, затем я отведу вас в другую комнату, где вы сможете отдохнуть.