Виктор Вавич

— Сюда идите, сюда! — звала Таня из гостиной. Андрей Степанович встрепенулся, заторопился. Таня сидела в углу дивана, поджав ноги.

— Сюда! — она похлопала по сиденью рядом, как звала собачку. — Сюда!

А глаза были серьезные, строгие. Таня поежилась плечами. Тиктин сел.

— Вы простите, — Тиктин полез в карман. Таня следила строгими глазами за рукой. — Вот какой случай, — Тиктин достал свежий платок. — Надя приходила…

— Ну? Успокоилась старуха? То есть Анна Григорьевна, я говорю, — и Таня уставилась на Тиктина.

— Да дело в том, — Тиктин обтер бороду, пожал плечами, — через полчаса удрала. Таня кивнула головой.

— И Анна Григорьевна там с ума сходит — ведь не ночевала она. Таня опять серьезно кивнула головой.

— Ну… и вообще… — Тиктин посмотрел в колени. — Да хоть наврала бы чего-нибудь, нельзя же так! Анне Григорьевне не пятнадцать лет… — Тиктин попробовал нахмуриться и с напором глянуть на Таню. Но Таня все так же пристально глядела в зрачки Тиктину, чуть сдвинув брови.

— Ну?

— Так вот послала меня искать. Я вот к вам. Таня все глядела.

— А у меня вот, черт возьми, — через час надо быть у генерал-губернатора. По поводу избиения.

Тиктин увидал, как дернулась вверх губа у Тани, и все красней, красней делалось лицо.

— Мы, то есть Дума, — Тиктин заговорил солидно, твердо, глядел в угол, — предложим объяснить нам…

Андрей Степанович почувствовал взгляд ярый, накаленный и глянул.

— И камнем, камнем, — Таня заносила кулак, зажатый в комок, — камнем, — шепотом выворачивали губы слова, — кирпичом каким-нибудь в темя… в лысину самую, — и дрогнул кулак, — раз!

Андрей Степанович откинулся назад, глядел, как поднялась губа, как сдавались белые зубы, и чувствовал — сверху надвигается взгляд — и силился не попятиться. На миг почудилось, что опустела голова и больше не придут слова. Он с испугом ловил последние, простые же какие-нибудь, еще здесь!

— Это… — сказал Андрей Степанович и обрадовался, — это, — тверже повторил Тиктин, — не дело… — он нахмурился в пол, — депутации.

— А если б сыну вашему выхлестали глаза, — Таня крепко скрестила руки на груди, — или голову бы размозжили…

— Вопрос тут не о моем сыне… — начал хмуро Тиктин.

— Да, да! Обо всех! — крикнула Таня. — Что просто топчут конями, — Таня вскочила, — и бьют, — Таня резанула рукой в воздухе, — нагайками со свинцом, да! Безоружных людей!

— Да кто же это защищает? — Тиктин поднялся.

— Ваших детей! — крикнула в лицо Таня.

— Опять вы…

— Да! А не китайцев! — кричала Таня. — Сто китайцев месяц еще назад! На кол посадили! Что? Не знали? Я читала. Простите. — Таня вышла.

Тиктин смотрел в дверь.

— Не вижу логики, — громко сказал он в пустой гостиной. — Эх, черт! Что я делаю! — Тиктин с досадливой гримасой вытянул часы.

Старуха спешно прошлепала на звонок в переднюю.

Дорогой заглядывала в двери на Тиктина злыми глазами.

— Я! Я! Пустите, — слышал Тиктин из-за дверей женский голос. Он весь подался вперед. Надя быстро вскочила в дверь.

— Ну вот, — говорила Надя из передней и раздраженно рванула вниз руку. — Правда, значит, ты сказал этому болвану, чтоб искал? Да? — говорила Надя с порога. — Еле отвязалась! Идиотство какое!

Надя отвернулась, стала снимать калоши, рвала нога об ногу.

— Идиотизм форменный! — И Надя, не взглянув на отца, быстро прошла мимо старухи в комнаты.

Старуха ставила калоши под вешалку. Пошла за Надей, на ходу она снова глянула на Андрея Степановича и губами в себя дернула.

— Тьфу! — и Андрей Степанович решительными шагами пошел в прихожую. Он все еще держал в руке вынутые часы.

Тиктин тычками вправлял руки в пальто. Он боялся хлопнуть дверью, осторожно повернулся, запирая.

Таня смотрела на него с порога комнаты.

— Не смейте злиться! — крикнула Таня и топнула ножкой. Андрей Степанович заметил слезы в глазах. Он успел кивнуть головой и захлопнул дверь.

Андрей Степанович все еще видел Танино лицо, пока спускался по тихой лестнице. И все казалось, что еще и еще говорит ему, и блестят глаза от слез — выговаривает ему и держит со всей силы слезы. С площадки лестницы Андрей Степанович глянул на Танины двери, остановился на минутку. Что-то шаркнуло внизу. Андрей Степанович взглянул через перила — запрокинутое вверх лицо глянуло на него снизу в узком пролете лестницы. Внимательно прищурены глаза. Андрей Степанович секунду не узнавал Башкина. — Да, он! — отвернулся, нахмурился Андрей Степанович. Лицо было как раз под ним. Андрею Степановичу хотелось плюнуть сверху, метко, как дети. Но он громко, выразительно кашлянул в гулкой лестнице и стал спускаться, торопливо, деловито. Внизу никого не было. Андрей Степанович вышел и сердито глянул в одну сторону — раз! и в другую — два! Но в обе стороны — пусто.

Мелкий дождь сеял вслепую, без надежды.

— Извозчик! — крепким голосом крикнул Тиктин прямо в улицу. И вдали лениво стукнули колеса. Андрей Степанович твердым шагом перешел тротуар и стал на обочине. Улица щурилась в мелком дожде. Мокрую клячу подстегивал извозчик.

— В Думу! Полтинник.

Извозчик задергал вожжами, зачмокал. Лошадь не брала. Извозчик стегал, лошадь лениво дрыгала на месте, будто представляла, что едет.

— Да гони! — крикнул Тиктин и вдруг глянул на окна, — может быть, смотрит она — это уже смешно прямо!

Андрей Степанович встал с пролетки и размашистым шагом пошел вверх по улице. «Опоздаю! Скандал!»

Андрей Степанович надбавлял шагу. Он слышал, как сзади трещала пролетка — извозчик вскачь догонял.

— К черту! — крикнул Андрей Степанович и злыми ногами топал по мокрой панели. — К черту! — и размашистей разворачивал вбок палку. Андрей Степанович никогда в глаза не видал этого генерал-губернатора. Генерал какой-нибудь. — И к черту, что генерал! Вообще, черт знает что такое! Кирпичом, действительно! Скажу. — И Андрей Степанович полной грудью набрал воздуху, и воздух камнем встал в груди, и в нем все слова — вот это и скажу. И Андрей Степанович вот тут в груди чувствовал все слова сразу.

Шпоры

АНДРЕЙ Степанович, запыхавшись, подходил к стеклянным дверям Думы. Решительным махом распахнул дверь. Депутация одевалась, швейцар из-за барьера подавал пальто. Две керосиновые лампы стояли на барьере — тускло поблескивал хрусталь на электрической люстре, и тускло шуршали голоса.

— А мы думали, — услышал сдавленный шепот Андрей Степанович.

— Так идем! — громко на весь вестибюль сказал Тиктин, как скомандовал, он держал еще ручку двери. Глянули швейцар на голос — на вытянутых руках пальто. Городской голова вздернул толстые плечи и голову набок.

— Все, кажется? — сказал он осторожным голосом, как будто спали в соседней комнате или стоял покойник. — Все пятнадцать? — оглядывал полутемный вестибюль голова.

— Не рано? Ведь тут через площадь всего, — спросил тугим голосом серый старик в очках и сейчас же достал платок, стал сморкаться старательно. Многие полезли за часами, подносили к лампам.

— Я предлагаю, — общественным голосом начал Тиктин, но в это время часы на Думе ударили железным стуком.

— Неудобно опаздывать, господа, — упрекающим тоном сказал голова, легким говором, будто шли с визитом.

— Идем! — ударил голосом Тиктин и рванул дверь.

Он шагал впереди. Городской голова, семеня, нагнал его.

— Мы тут посовещались, — он наклонился к самому уху Тиктина, — вас тут все ждали, говорить постановили мне

Андрей Степанович мрачно и решительно кивнул головой.

— Формулировку и кратко вполне, — продолжал голова и заглянул в лицо Тиктину, — кратко, но с достоинством и твердо.

— Ну, формулировка, формулировка? — и Андрей Степанович шагал все быстрее.

— Разойдитесь, господа, — вдруг услыхал он сзади.

Городской голова круто повернулся и бегом поспешил назад. Андрей Степанович остановился, глядел вслед. Он разглядел около темной кучки гласных серую шинель. Медленно ступая, Тиктин приближался на гомон голосов.