Самопознание Дзено

Некоторое время спустя туда пришел Гуидо и отослал Лучано, чтобы остаться со мной наедине. У него был тот растерзанный вид, который, должно быть, помогал ему в сражениях с женой и который был мне так хорошо знаком. Судя по всему, недавно он много кричал и плакал.

Он спросил, что я думаю о планах его жены и тещи, которые, насколько он знал, были мне уже известны. Я заколебался. Мне не хотелось сообщать ему своего мнения, которое не могло совпасть с мнением женщин, но с другой стороны, я знал, что если встану на их точку зрения, Гуидо устроит мне сцену. А потом это было бы слишком уж неприятно — предстать перед ним колеблющимся, когда речь идет о помощи: в конце концов, мы же договорились с Адой, что решение должно принадлежать не мне, а Гуидо. Я сказал, что нужно все хорошенько взвесить, обдумать, послушать, что скажут другие люди. Я не настолько сведущ в коммерции, чтобы давать ему советы в таком важном деле. И, желая выиграть время, спросил, не хочет ли он, чтобы я посоветовался с Оливи.

Этого было достаточно, чтобы он взорвался.

— Этот идиот! — заорал он. — Прошу тебя, оставь ты меня в покое со своим Оливи!

И хотя я вовсе не был склонен горячиться и защищать Оливи, моего спокойствия оказалось недостаточно для того, чтобы успокоить Гуидо. Сложившаяся ситуация во всем походила на вчерашнюю, только теперь кричал он, а молчать приходилось мне. Это все вопрос настроения. Сегодня я был в замешательстве, которое меня сковывало.

Но он решительно требовал, чтобы я высказал свое мнение. Осененный внезапным вдохновением, которое, я считаю, было ниспослано мне богом, я заговорил, и говорил так хорошо, что если бы мои слова возымели хоть какое-нибудь действие, катастрофы, которая вскоре последовала, можно было бы избежать. Я сказал, что за это время я разделил его проблему на два вопроса: вопрос о ликвидации пятнадцатого числа и вопрос о ликвидации в конце месяца. В сущности, пятнадцатого требовалось заплатить не такую уж большую сумму, и сейчас он должен заставить женщин примириться с этой относительно небольшой тратой. А потом у нас еще останется время, чтобы придумать что-нибудь и со второй ликвидацией.

Гуидо прервал меня вопросом:

— Ада сказала, что деньги уже у тебя в кармане. Они у тебя с собой?

Я покраснел. Но сразу же придумал еще одну ложь, которая меня спасла:

— Так как твои не захотели взять эти деньги, я только что положил их в банк. Но мы можем взять их оттуда, когда пожелаем, хоть завтра же утром.

Тут он упрекнул меня за то, что я переменил мнение. Разве не я днем раньше заявил, что не желаю ждать второй ликвидации для того, чтобы привести дела в порядок? И здесь его одолел такой приступ гнева, что он без сил повалился на диван. Он вышвырнет из конторы и Нилини и всех прочих маклеров, которые вовлекли его в игру. О господи! Играя, он, конечно же, учитывал возможность разорения, но оказаться в зависимости от ничего не смысливших женщин — этого он предвидеть не мог!

Я пожал ему руку и, если бы он позволил, обнял бы его. Только того я и хотел, чтобы он пришел наконец к этому решению. Никакой игры, и каждодневный будничный труд.

В этом наше будущее и его независимость. Теперь речь шла только о том, чтобы пережить этот короткий неприятный период, а потом все станет легко и просто.

Подавленный, но немного успокоившийся, он вскоре ушел. Даже он при всей своей слабости проникся твердым решением.

— Пойду снова к Аде! — пробормотал он, улыбнувшись горькой, но исполненной решимости улыбкой.

Я проводил его до дверей и охотно проводил бы и до самого дома, если бы его не ждал экипаж.

Но Гуидо преследовала Немезида. Полчаса спустя после его ухода я подумал, что с моей стороны было бы благоразумно пойти к нему домой и побыть e ним. Не то чтобы я считал, что он подвергается там какой-либо опасности, просто я был теперь целиком на его стороне и мог бы ему помочь, убеждая Аду и синьору Мальфенти прийти ему на помощь. Банкротство на бирже — это мне совсем не нравилось, а между тем растраченная сумма, если ее поделить между нами четырьмя, хоть и была не так уж мала, однако никого из нас не разоряла.

Потом я вспомнил, что главный мой долг состоял не в том, чтобы находиться при Гуидо, а в том, чтобы завтра же иметь наготове сумму, которую я ему обещал. И я отправился искать Оливи, приготовившись к новому сражению. Я придумал такую комбинацию: я беру на свое имя на несколько лет крупную сумму, причем через несколько месяцев вношу в счет ее погашения то, что осталось у меня от материнского наследства. Я надеялся, что Оливи не станет чинить мне препятствий, потому что до сих пор я ни разу не просил у него ничего, кроме того, что причиталось мне с прибылей и процентов, и мог пообещать впредь не беспокоить его подобными просьбами. Кроме того, мы, очевидно, могли надеяться, что Гуидо вернет хотя бы часть взятой суммы.

В тот вечер мне не удалось найти Оливи. Он ушел из конторы буквально перед моим приходом. Предполагали, что он отправился на биржу. Но там я его не застал. Зайдя к нему домой, я узнал, что он находится на заседании одного экономического общества, в котором состоял почетным членом. Я мог бы пойти и туда, но уже стемнело, а кроме того, не переставая лил сильный дождь, превративший улицы в ручьи.

Это был настоящий потоп, который длился всю ночь и о котором вспоминали еще много лет спустя. Дождь падал спокойно, строго перпендикулярно, не утихая ни на минуту. С окружающих город холмов стекала грязь, которая, смешавшись с городскими отбросами, закупорила наши немногочисленные каналы. Я тщетно пытался переждать дождь в каком-то укрытии, но вскоре мне стало ясно, что он заладил надолго и перемен ждать не приходится. Когда наконец я решил отправиться домой, вода покрывала уже самые высокие части мостовой. Я бежал домой, промокший до костей, и не переставал ругаться. Я ругался еще и потому, что потерял столько времени, разыскивая следы Оливи. Очень может быть, что мое время не так уж драгоценно, но меня всегда ужасно огорчает, когда мне приходится констатировать, что я старался впустую. На бегу я думал: «Отложим все до завтра, когда будет ясно, светло и сухо. Завтра я схожу к Оливи и завтра же явлюсь к Гуидо. Лучше я поднимусь пораньше, лишь бы было ясно и сухо». Я был так уверен в правильности принятого мною решения, что сказал Аугусте, будто окончательное решение вопроса отложено на завтра. Я вытерся, переоделся и в теплых, удобных домашних туфлях на натруженных ногах сначала поужинал, а потом отправился в постель, чтобы проспать крепким сном до самого утра, в то время как по стеклам хлестали струй дождя, толстые как канаты.

Таким образом, события этой ночи стали мне известны довольно поздно. Сначала мы узнали о том, что в некоторых районах города дождь вызвал наводнение, а потом — что Гуидо умер.

Еще позже я узнал, как это произошло. Около одиннадцати вечера, когда синьора Мальфенти ушла, Гуидо сообщил жене, что принял огромную дозу веронала. Потом он попытался убедить ее в том, что он обречен. Он обнял ее, поцеловал и попросил прощения за то, что причинил ей столько страданий.

Потом, перед тем, как его речь превратилась в неразборчивое бормотание, он заверил ее, что она была единственной его любовью. Она не поверила ни этому заявлению, ни тому, что он принял такую дозу веронала, что может умереть. Не поверила она и в то, что он лишился чувств, думая, что он опять притворяется, чтобы вырвать у нее деньги.

Но потом, когда прошел почти час, а сон его становился все глубже, она испугалась и написала записочку врачу, жившему неподалеку от их дома. В записке она сообщила, что ее муж нуждается в срочной помощи, так как принял большую дозу веронала.

До сих пор в доме не замечалось никакого волнения, и поэтому служанка, старая женщина, поступившая к ним недавно, не могла и представить себе, насколько серьезна была порученная ей миссия.

Остальное сделал дождь. Очутившись по колено в воде, служанка потеряла записку. Она заметила это только у доктора. Однако она все-таки объяснила ему, что дело срочное, и сумела привести его с собой.