Хвала и слава. Том 1

Собралась «только молодежь». С дачи Шиллеров — Эдгар и Эльжбета, Юзек со своим учителем, Оля, Януш; из города — один молодой человек, весьма эффектный, красивый, чем-то похожий на Юзека, — корнет какого-то там великолепного полка, по фамилии Неволин. Это был «гвоздь» вечера у Тарло, и Ариадна демонстрировала этого Неволина, то и дело задавала ему вопросы, наводящие на разговор о его аристократическом происхождении, о связях с первейшими в России домами, и о том, что у него именья в Липовецком уезде и даже о его весьма «прожигательном» образе жизни.

Было ясно, что Ариадна влюблена в этого офицера. И прием был устроен только для того, чтобы показать Неволину (Валерьян-Валя звали его), что и они, Тарло, могут блеснуть знакомствами. Эльжбета — европейская знаменитость, Януш — чистокровный граф, были украшением общества. Ариадна старалась лишний раз обратиться к Янушу, чтобы сказать ему «граф», а Янушу казалось, что в этих частых обращениях к нему кроется какой-то тайный смысл, что-то теплое, хорошее, и он улыбался Ариадне растерянной, беззащитной улыбкой.

Вначале беседа шла вяло, все были очень молоды и еще мало вращались в обществе, чтобы чувствовать себя непринужденно. Поэтому Эльжбете и Эдгару пришлось взять инициативу в свои руки. Эльжбета говорила с Неволиным по-французски, рассказывала ему о большом свете, слушала его суждения о петербургской опере. Эдгар разговаривал с Володей.

Володя был выше сестры; в его несколько восточном обаянии, в таких же, как у Ариадны, глазах с поволокой, чувствовалась какая-то скрытность. Улыбка Володи служила ему как бы самозащитой, если собеседник оказывался слишком словоохотливым. Он слушал, что говорил ему Эдгар, и время от времени сосредоточенное спокойствие его лица нарушалось острым взглядом, который он бросал на Неволина; молодой офицер, вежливо склонившись, слушал Эльжуню, и на его губах застыла деланная улыбка. Видно было, что он ведет какую-то игру в отношениях и с Ариадной и с Володей. Это вносило в беседу и в общее настроение некоторый холодок.

Званый «чай» был чем-то средним между ужином и полдником; обилие простой и рядом изысканной еды, много чая, наконец, бутылки старого вина, принесенные Володей из погреба. После вина все почувствовали себя свободнее и беседа потекла непринужденно. Ариадна по просьбе Неволина и к явному неудовольствию Володи согласилась читать стихи.

Вечер снова выдался душный, и в тесных комнатах, заставленных мебелью, нечем было дышать. Эльжуня в черном простом платье и Оля в своем «единственном» были воплощением простоты рядом с Ариадной. В свете пятисвечного канделябра она стояла на фоне портьеры, словно восковая кукла, и, нараспев стеная, декламировала:

Несмотря на всю искусственность Ариадны, несмотря на безжизненность ее интонации и деревянный голос, Янушу виделось в ней явление совсем иного мира, непохожего на его скучный, холодный отчий дом со старым чудаком, который мог бы тотчас же, без всяких колебаний, высмеять и куклоподобную Ариадну, и содержание стихов, и их непонятность и «амузыкальность». Ариадна была настолько непохожей на все, чем он жил до сих пор, что у Януша захватывало дух от взгляда ее огромных черных глаз. К тому же Януш никогда не пил вина, и сейчас, после нескольких рюмок, его переполняла божественная, невыразимая радость: он радовался всему на свете — морю, Одессе и в особенности только что завязавшейся дружбе с Эдгаром. Он поминутно прерывал Эдгара, сидевшего между Эльжуней и Володей, и повторял:

— Знаешь, Эдгар, встретить такого человека, как ты… Ты необыкновенный человек… ты удивительный человек.

Эдгар отмахивался от его слов, как от мухи, но видно было, что они ему все-таки приятны. И, снова наклонившись к Неволину, говорил ему:

— Это мой новый приятель. — Эдгар показывал на Януша. — Молодой сельский поэт. Он еще не пишет стихов, но будет писать, я уверен… будет писать.

По тому, как запнулся Эдгар на последних словах, Януш догадался, что и на него подействовало вино; опьянение сказывалось на всех, и стихи Блока, которые еще и еще декламировала Ариадна, казались этому подвыпившему обществу ангельским песнопением.

Спыхала почти с испугом глядел на Олю. Непринужденная и скромная — словно вовсе не чувствовала смущения в такой необычной обстановке, она сидела, улыбаясь, как всегда, молчаливая, и в то же время радостная, удивленная, но уверенная в себе. Он снова и снова восхищался этой девушкой, которая всегда знала, как держаться, никого не стесняла и никогда не выражала неудовольствия.

«Какой уравновешенный характер! Что за счастье иметь такого человека рядом», — думал Спыхала.

Юзек, недовольный и чем-то раздраженный, смотрел на собравшихся как бы немного свысока, курил папиросу за папиросой, ходил по комнате с рюмкой в руке и прислушивался к разговорам.

Неожиданно разгорелся спор о значении искусства. Говорили главным образом Неволин и Эдгар. Спыхала продолжал наблюдать за Олей. Он видел, что разговор ей вполне понятен, но она не принимала в нем участия. Оля с интересом выслушивала аргументы той и другой стороны, и в то же время чувствовалось, что она считает бесплодными подобные споры. Эдгар был спокоен. Неволин горячился.

— Наша жизнь только тем и дорога, — говорил Эдгар, — Что вызывает отзвук в искусстве. Тем, что благодаря ей создаются наджизненные, вечные, единственно подлинные ценности…

Ариадна, задумчиво глядя на свет свечи, вдруг произнесла вполголоса:

В том, как просто она произнесла эти слова, вдруг явилась совсем иная Ариадна, и все признательно взглянули на нее, благодарные за неожиданную искренность. А Януш почувствовал, как много в ней невысказанной, еще не раскрывшейся глубины. Все с большим восторгом смотрел он на девушку.

Неволин с горячностью возразил:

— Конечно, кому мир наскучил, тот пусть бежит себе от него в «челноке искусства». Но мир скучен только для тех, кто не умеет видеть, кто не хочет действовать. Челнок искусства — это буддизм, пассивность, сон… а жизнь дается один раз. И жаль проспать ее. Действовать, совершать, врываться в нутро жизни — вот что достойно настоящего человека. Nihil humanum… А искусство? Так, сливки, снятые с жизни. Игрушка для человечества, понимаемого как нечто однородное, пустая игрушка. Искусство — это для англичанок с бедекером в руках. Вещь бесполезная, навязанная миру сентиментальным ориентализмом…

Спыхала понимал, что хотел этим сказать красавец офицер, но невероятно удивился, когда по лицу, по глазам Юзека увидел, что и он разделяет мнение Неволина.

— Да, да, — повторял Юзек, шагая по комнате. — «Врываться в нутро жизни». Хорошо сказано!

Спыхала усмехнулся.

— Мне кажется, что это вопрос темперамента.

Ариадна подняла голову и перестала вполголоса повторять строки Блока. Свет упал на ее глаза, на ожерелье на шее — и вся она засверкала, как пробудившийся на заре цветок. Януш не мог оторвать от нее взгляда.

Ариадна встала, прошла через комнату на балкон, Януш последовал за ней. Горизонт был еще светел, а синее, фиолетовое море уже уснуло. Ариадна сжала руками виски.

— Голова болит, — прошептала она.

Януш стал рядом и, глядя на море, спросил:

— А вы на чьей стороне в этом споре?

— Ни на той, ни на другой, — шепнула Ариадна и повернулась к Янушу: теперь ее глаза были совсем близко и смотрели на него.

Януш старался согнать со своего лица застывшую на нем неопределенную горькую улыбку. Ему хотелось смотреть Ариадне прямо в глаза. Она стояла перед ним бледная — вырезанная из слоновой кости статуэтка из буддийского храма.