Сказки весеннего дождя

Наутро он позвал слуг и приказал им копать землю в том месте. Углубившись в землю на три сяку [52], слуги наткнулись на ещё один большой камень; когда они подняли его, обнаружился гроб, прикрытый каменной крышкой. Хозяин велел снять крышку и заглянуть внутрь: в гробу лежало пречудное существо. В руках у него был молитвенный колокольчик, время от времени издававший негромкий звон. Существо сие, с длинными, до колен, волосами, лишь отдалённо походило на человека, гораздо более напоминая вяленую кету, пожалуй только чрезмерно иссохшую.

Вытаскивая из гроба это загадочное существо, слуги заметили:

— Он весь усох, но дурного запаха вроде бы нет…

Существо продолжало звонить в колокольчик и тогда, когда его вынимали из гроба.

— Ах, это в учении Будды именуют молитвенной отрешённостью! — воскликнул хозяин. — Видно, монах сей возжаждал обрести блаженство на Небесах. Род наш живёт в здешних местах на протяжении десяти поколений, выходит, этого человека закопали гораздо раньше! Хотелось бы знать, достигла ли его душа нирваны, когда тело покоилось в земле? Взгляните, как он усердно звонит в колокольчик. Попытаемся вернуть его к жизни!

Монаха перенесли в дом. «Глядите, глядите! Он хватает зубами миску!» — заметил кто-то. Монаха накрыли ватными одеялами и стали вливать ему в рот подогретую воду. Вскоре он уже мог глотать.

Присутствовавшие при этом женщины и дети в страхе разбежались кто куда, но хозяин не оставлял монаха своими заботами, и матери его тоже пришлось подносить воду, всякий раз творя молитву Будде.

Так прошло пятьдесят дней, и наконец иссохшая кожа увлажнилась, в члены возвратилось живое тепло.

«Превосходно!» — воскликнул хозяин и стал ещё пристальней наблюдать за возрождением монаха. Наконец тот раскрыл глаза, хотя явно не понимал, что происходит вокруг. Тогда ему поднесли рисового отвару и жидкую кашицу; монах высунул язык и лизнул пищу, как самый обычный человек. И вот кожа и мышцы его обрели упругость, ноги и руки задвигались, к нему вернулся слух. Ему дали старое нуноко [53], и он с благодарностью принял его, словно бесценный дар. Он радовался всему. Он стал есть обычную пищу. Поскольку прежде он был служителем Будды, рыбы ему не предлагали [54]. Однако ему, несомненно, хотелось её попробовать, и когда его угостили, он тотчас же обглодал рыбину до костей.

Зная, что он возвратился с того света, люди задавали ему разные вопросы, однако он отвечал: «Я ничего не помню». — «Неужели ты забыл даже то, что был под землёй? Как звали тебя в монашестве?» — вопрошали его, но он твердил: «Не знаю я, ничего не знаю».

Итак, монах оказался существом бестолковым, и ему поручали лишь чёрную работу: чистить сад, носить воду, но он безропотно брался за любое дело и выполнял его с усердием.

…Сие лишало учение Будды всякого смысла. Монах, по всей вероятности, пролежал под землёй, названивая в колокольчик, не одно столетье. Однако чуда не произошло; мало того — от былого служителя Будды остались прежними только старые кости — что за нелепость!

Поглядев на всё это, мать молодого хозяина сказала себе: «Сколько лет я веровала в загробную жизнь и понапрасну тратила деньги родного сына на пожертвования храмам! Не по той тропинке я шла, видно, сбили меня с дороги оборотни, лисы да барсуки». И стала искать советов относительно жизни у своего учёного сына. Теперь она даже близко не подходила к храмам, делая исключение лишь для посещенья могил предков в годовщину смерти, ко зато полюбила совершать прогулки рука об руку с внуками и невесткой. Она радовалась жизни. Она стала ласковей к домочадцам, внимательней к слугам и даже одаривала их время от времени вещами и деньгами. Она снискала уважение близких и сама обрела вожделенный покой. «Я теперь и думать забыла о служении Будде, о возрождении в Раю. Как прекрасно жить со спокойным сердцем!» — повторяла она.

Что до монаха, то он частенько впадал в гнев: глаза его метали молнии, и он начинал злобствовать и поносить всех и вся [55]. Поскольку ему удалось достичь отрешённости, в деревне монаха прозвали Просветлённым Дзёсукэ [56]. Пять лет прожил Дзёсукэ в деревне, а потом женился на одной бедной вдове. Правда, никто — даже сам он — не смог бы сказать, сколько ему исполнилось лет, однако это, похоже, никак не сказалось на его супружеских достоинствах.

«Теперь-то мы знаем, что бывает с тем, кто достиг Просветлённости!» — смеялись в деревне. Слухи о Дзёсукэ распространялись от деревни к деревне и дошли до монахов местного храма. Они пришли в негодование. «Это ложь!» — с презрением восклицали монахи и сочиняли проповеди, объяснявшие случай с Дзёсукэ, однако теперь уже мало находилось охотников внимать их речам.

Мать старосты той деревни, дожив до восьмидесяти лет, занемогла и, лёжа на смертном одре, призвала к себе лекаря.

— Чувствую, что конец мой близок, — сказала она, — хотя и не знаю, когда именно я умру. Да я и не протянула бы до сегодняшнего дня, если бы не лекарства, которые вы мне даёте. Вы были добры к нам много лет. Прошу вас и впредь, пока позволяет здоровье, не оставлять заботами нашу семью. Моему сыну уже почти шестьдесят, однако разумом своим он ещё совершеннейшее дитя, и это меня очень тревожит. Наставляйте его хотя бы изредка на путь истинный, чтобы он не допустил упадка нашего дома!

Услыхав эти речи, её сын — деревенский староста — возразил:

— Голова моя убелена сединами, а вы изволите говорить, что я — неразумный младенец. Я вам очень признателен, матушка, что вы за меня беспокоитесь, и сделаю всё, чтобы исполнить свой долг по отношению к нашему дому. Единственное, о чём я мечтаю, это чтобы вы со спокойной душой встретили смертный час, повторяя «Наму Амида Буцу»! [57]

— Нет, вы только послушайте, что он говорит! — рассердилась мать. — Ну разве он не дурак? Я не верю ни капельки в то, что смогу возродиться в Чистой земле [58], даже если буду твердить как заведённая «Наму Амида Буцу»! А что, если мне суждено возродиться в Мире скотов [59] и страдать? А впрочем, это уж не такое большое несчастье — быть лошадью или коровой. Если судить по тому, что я видела в жизни, подобное бытие, пожалуй, не лишено приятности. Во всяком случае, нам, людям, живётся куда труднее и хлопотнёй. К примеру, когда кончается год, нам надлежит позаботиться о своих одеждах — красить и чистить их, — а также собрать оброк. А до чего ж неприятно выслушивать причитания должников! Нет уж, я лучше просто закрою глаза и не вымолвлю ни словечка… — так сказала она и умерла.

А Просветлённый Дзёсукэ сделался грузчиком и носильщиком паланкинов и бегал, не чуя под собой ног, как вьючное животное, чтобы заработать на пропитание.

Те, кому доводилось встретиться с ним или слышать о нём, говорили:

— Что за жалкая участь! Нет, молитвами Будде в Раю не возродишься. Пока человек живёт в этом мире, ему должно заботиться об одном — о насущном! — И внушали эту истину своим детям.

Другие смеялись:

— Дзёсукэ, наверно, остался жить в мире людей потому, что его брачный союз был предопределён ещё в прежнем рождении [60]. Это узы двух жизней!

А вдова, ставшая женой Дзёсукэ, ворчала:

— До чего никчёмный человек! Разве же это супруг? Лучше бы я жила одна, как раньше, подбирая оставшиеся на полях колоски… О-о, если бы мой прежний муж мог вернуться ко мне! Тогда у нас было бы чем и губы помазать, и наготу прикрыть! — Она роптала и жаловалась каждому, кто встречался ей на пути.

Воистину странно устроен мир!