Шведский всадник

Лео Перуц

Шведский всадник

ПРЕДИСЛОВИЕ

Мария-Христина, урожденная фон Торнефельд, в первом браке — фон Ранцау, вышедшая по смерти первого супруга за члена Королевского Государственного совета Дании и чрезвычайного посла графа Бломе, написала свои воспоминания в середине XVIII века, когда ей было уже за пятьдесят. Это маленькое сочинение, озаглавленное «Картинки моей жизни в лицах и красках», вышло в свет лишь спустя несколько десятилетий. К тому времени графини давно не было на свете. Один из ее внуков согласился на сокращенную публикацию мемуаров бабушки в начале XIX века.

Книга не без оснований носит такое претенциозное название. Графине довелось в свое время изрядно поколесить по свету. Она сопровождала второго мужа, датского государственного советника, в его поездках по многим странам мира. Однажды их даже занесло в Иран, и они долго жили в Исфагане при дворе Надир-шаха. В ее воспоминаниях найдется немало такого, что представляет интерес и для нынешнего читателя. Так, уже первая глава содержит впечатляющий рассказ о преследовании крестьян-протестантов в архиепископстве Зальцбургском. В одной из следующих глав графиня сообщает о восстании константинопольских переписчиков книг, которых основание тамошней типографии лишило куска хлеба. Она сумела очень картинно изобразить движение «исцелителей молитвами» в Ревеле и насильственное подавление этой фанатичной секты. И, пользуясь ее же собственными словами, «видела в Геркулануме самые первые откопанные там статуи и барельефы из мрамора», хотя едва ли осознала все значение этой находки. В Париже ей довелось прокатиться на механической коляске, которая «без лошадей, внутренней движимая силой, промчалась одиннадцать французских миль менее чем за два часа».

Она поддерживала дружеские связи с некоторыми из великих умов эпохи. На балу-маскараде в Париже она познакомилась с Кребильоном и, вероятно, была даже некоторое время его возлюбленной. С Вольтером она долго беседовала на празднике вольных каменщиков, проходившем в Люневиле, а через несколько лет, в тот день, когда философа ввели в состав Академии, встречалась и говорила с ним в Париже. Среди ее друзей было и несколько ученых-естествоиспытателей — например, господин де Реомюр и профессор экспериментальной физики господин фон Мушенбрук, который изобрел лейденскую банку. Также не лишена очарования история ее встреч с «великим капельмейстером», господином Бахом из Лейпцига, божественный дар которого она впервые оценила в 1741 году в потсдамском соборе Святого Духа, где тот служил органистом.

Но сильнейшее впечатление получит читатель от тех страниц ее книги, на которых Мария-Христина Бломе в очаровательных, поэтически-нежных словах вспоминает рано погибшего отца, которого она называет Шведским Всадником. Его исчезновение, а также странные и противоречивые обстоятельства, сопутствующие этому трагическому событию, покрыли тенью годы ее ранней юности.

Мария-Христина Бломе, по ее сообщению, родилась в Силезии, в имении ее родителей, и на ее крещении присутствовало дворянство всей округи. Ее память сохранила весьма расплывчатый образ отца, Шведского Всадника. «Обычно у него были грозные, пугающие глаза, — говорит она, — но, когда он смотрел на меня, мне казалось, будто я вижу раскрытые небеса».

Когда ей было шесть лет или чуть больше, отец покинул имение, чтобы идти в поход на Россию под знаменами Карла XII Шведского, слава которого в тот момент, после разгрома Саксонии и Польши, переполняла всю Европу. «Мой отец был шведского происхождения, — поясняет она, — и мольбы моей матери не могли его удержать».

Но прежде чем он уехал, девочка зашила маленький мешочек с солью и родной землей, взятой из сада, в полу его кафтана. Она сделала это по совету одного из двух его конюхов, который рекомендовал ей это как испытанное и безотказное средство взаимно связать двух людей. Об этих двух конюхах господина Торнефельда еще будет идти речь в книге Марии-Христины Бломе: они выучат ее ругаться и играть на волынке, хотя это искусство ей в жизни так и не пригодилось…

Через несколько недель ее отец уехал в лагерь шведской армии. Но через ночь маленькую Марию-Христину разбудил тихий стук в раму окна. Сначала она подумала, что пришел Ирод, «сказочный король привидений», которого она часто боялась по ночам. Но это был ее отец, Шведский Всадник. Она ничуть не удивилась, она знала, что он должен был прийти, ведь соль и земля тянут его к ней…

Торопливые вопросы и ответы, тихие, нежные слова между отцом и дочкой. Потом оба умолкли. Он держал ее личико в ладонях. Она плакала — сначала от радости свидания, а потом — когда он сказал, что ему пора уходить.

Он пробыл с ней четверть часа и исчез.

Его странные ночные визиты продолжались. Иногда она просыпалась раньше, чем он стучал в раму. Случалось, что он появлялся несколько ночей подряд, а то — не показывался две, три или даже пять ночей. И никогда не сидел с ней дольше четверти часа…

Так шли месяцы. Почему маленькая Мария-Христина не рассказала о ночных посещениях Шведского Всадника никому, даже матери, осталось загадкой для нее самой. В своих мемуарах она допускает, что однажды Шведский Всадник сам запретил ей это. К тому же она могла опасаться, что ей не поверят, даже будут высмеивать и, уж конечно, отнесут ее ночные переживания к области сновидений или детских фантазий.

В течение всего времени, когда Шведский Всадник появлялся у окна Марии-Христины, в их силезском поместье останавливались шведские военные курьеры, менявшие лошадей по пути из России ко двору наместника, и привозили сообщения об успехах Христиана Торнефельда, в шведском войске.

Своей храбростью он привлек внимание короля, стал ротмистром Вестготского полка, а позднее — командиром Смоландских драгун. В битве при Голтве он повел свой полк в безумную по отваге атаку и тем самым обеспечил победу шведских войск. После этого славного дела король обнял его перед всей армией и расцеловал в обе щеки.

Мать Марии-Христины была сильно опечалена тем обстоятельством, что ее любимый муж сам ни слова не написал о том, как идут у него дела на войне. «Но, — вздыхала она, — может быть, у него в походе и минуточки нет свободной, чтобы послать письмецо хотя бы в пару строк…»

А потом настал летний июльский день, который маленькая Мария-Христина запомнила навсегда…

«Это было после полудня, — пишет она сорок лет спустя, — мы с мамой стояли в саду среди кустов малины и шиповника — там, где в траве прятался маленький языческий божок. На маме было лавандово-голубое платье, и она пыталась поймать кошку, которая разорила птичье гнездышко. Но кошке хотелось с ней поиграть — она так уморительно прыгала и выгибала спинку горбом, что в конце концов мама невольно засмеялась. И тут вдруг слуга крикнул, что приехал военный курьер.

Мама побежала к нему, чтобы выслушать новость, — и не вернулась в сад. Через час во дворе уже вовсю говорили о том, что при Полтаве была большая битва [1], шведы побеждены, король бежал… А потом мне сказали, что у меня больше нет отца… Господин Христиан фон Торнефельд, мой отец, пал в самом начале боя. Русская пуля сбила его с коня, и вот уже три недели, как его схоронили где-то около Полтавы.

Я не хотела, не могла этому поверить. Ведь прошло едва ли два дня, как он стучал в мое окно и говорил со мной…

Было уже далеко за полдень, когда мама позвала меня к себе.

Я нашла ее в „длинной зале". На ней уже не было лавандово-голубого платья, и с той минуты я вообще никогда не видала ее иначе, как в траурной черной одежде.

Она схватила меня за руки и горячо целовала. Мы долго сидели в молчании, потому что она не могла вымолвить ни слова.

— Дитя! — наконец сказала она голосом, в котором то и дело прорывались рыдания. — Твой отец погиб в шведской армии, на войне с русскими. Он больше не придет… Сложи руки и молись Отцу Небесному за упокой его души!