Французская новелла XX века. 1900–1939

ФРАНЦУЗСКАЯ НОВЕЛЛА XX ВЕКА

_{Переводы с французского}

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ

Утвердившаяся в искусстве еще в XVI веке, в эпоху Маргариты Наваррской, прославленная именами Лафонтена, Вольтера, французская новелла и повесть в XIX веке достигает расцвета, оспаривая в прозе первенство у романа.

Безрассудно влюбленная Ванина Ванини и зловещий Гобсек, пылкая Кармен и отважная Пышка, Фелисите — «простое сердце» и трагический возлюбленный арлезианки, — кому неведомы классические творения Стендаля и Бальзака, Мериме и Мопассана, Флобера и Доде?

В XX веке, разрушая недоверие издателей, малый жанр отстаивает свои права. Писатели-новеллисты по-своему разрешали конфликты и эстетические проблемы, которые занимают драматургов и романистов. В творчестве ведущих художников новелла соседствует с романом. Пример тому — Анатоль Франс, возродивший традицию ренессансного фаблио; по-лабрюйеровски зоркий и беспощадный сокрушитель буржуазного аморализма Жюль Ренар, мастер трагической миниатюры Шарль-Луи Филипп, суровый исповедник мятущейся души Франсуа Мориак, родоначальник социалистического реализма во Франции провидец Анри Барбюс.

Для разных жанров едина порожденная общественной необходимостью задача — утолить неиссякаемую потребность личности в духовном самопознании, в открытии сокровенных истоков человеческих чувств и поступков, смысла жизни и места каждого в ней. Человек в его взаимоотношениях с обществом и природой — их общий объект.

Но тождественная эстетическая цель воплощается в романе и новелле по-разному благодаря «субъективным», исторически сложившимся качествам одного и другого жанра. Изобразительные и выразительные возможности романа и новеллы не одинаковы. В центре внимания романиста, как правило, — двусторонний процесс воздействия личности на общество и общества на личность. Развитие общественного сознания влечет за собой в XX веке эволюцию жанровых свойств романа: возрастает его временная, историческая и социально-пространственная емкость — от масштаба одной человеческой жизни до судеб целых народов и государств, судеб, увиденных сквозь призму разных социальных слоев и многих поколений.

Для новеллы характерно воссоздание одной жизненной судьбы, одного «случайного» или поворотного события в ней. Исконное свойство ее — провидеть в малом, единственном, «уникальном» события всю жизнь человека, а за нею — контуры общества. Такое самоограничение диктует рассказу лаконизм, предельную сгущенность изображения, особую экспрессию психологической и вещной детали. Благодаря диалектике развития жанров новелла в середине нашего столетия не утратила, а укрепила свой «суверенитет».

Хронологические рамки книги, которую читатель держит в руках, — от начала XX века до второй мировой войны. Начало века, по определению В. И. Ленина, — «время окончательной смены старого капитализма новым», «поворотный пункт… от господства капитала вообще к господству финансового капитала» [1]. Гений Анатоля Франса, воспринявшего на грани двух веков воздействие социалистических идеалов, осветил путь всей французской реалистической литературе XX века. Слияние в его творчестве последовательного демократизма и реалистического воссоздания социальных коллизий вызвало к жизни бессмертный шедевр «Кренкебиль», предвестие той органической народности французской литературы XX века, которая обретала свое классическое выражение в «Кола Брюньоне» Ромена Роллана, «Огне» Барбюса, «Детстве» Вайяна-Кутюрье и «Коммунистах» Арагона.

В той же страстной борьбе за реалистическое искусство против натуралистической поэтизации зверя в человеке и духовной ущербности развивалось в начале века творчество замечательных мастеров издавна укоренившегося во Франции жанра новеллы — Жюля Ренара и Шарля-Луи Филиппа. Уже на этом временном рубеже малый жанр очень разнообразен — повесть, новелла, притча, сказ, афоризм, пародия на святочную сказку, рассказ-диалог, «естественная история» или язвительный гротеск.

Вслед за этим поколением появились в литературе новые имена — правдивого очевидца провинциальных будней Алена-Фурнье, мудрой и нежной Колетт, нелицеприятного свидетеля салонной «ярмарки на площади» Марселя Пруста, яростного провозвестника «нового смысла» искусства Аполлинера. Их творчество запечатлело бытие предвоенной Франции многогранно, противоречиво: радость встречи с одухотворенной природой (рассказы Колетт, Перго) контрастирует с неосознанной жестокостью человека в том обществе, где каждый — сам за себя и вынужден рассчитывать лишь на свои силы («Лишние рты» Мирбо); едкая ирония, обнажающая претенциозную пошлость снобизма («Званый обед» Пруста), духовную скудость мещанского бытия («Аптекарша» Жироду), смягчена то элегическим сочувствием маленькому человеку («Акация» Анри де Ренье), то словно воссиявшей во мраке картиной его добрых дел и побуждений («Чудо мамаши Боланд» Алена-Фурнье).

Во многих рассказах буржуазное общество предстает расколотым, тщетно ищущим равновесия. Равновесию не суждено было воцариться: Европу захлестнула первая мировая война. Она вызвала, по определению В. И. Ленина, «необъятный кризис» капиталистической системы, поставила человечество перед выбором: «или погибнуть или вручить свою судьбу самому революционному классу…» [2] Война унесла миллионы человеческих жизней, сильно обескровив и искусство: на поле боя погибли Луи Перго и Ален-Фурнье, осколком снаряда был тяжко ранен Гийом Аполлинер. Обвинение войне, проклятье «случайностям» войны звучит в финале повести Роллана о торжествующей любви — «Пьер и Люс». Лики войны запечатлели, каждый по-своему, Аполлинер, Барбюс, Вильдрак, Доржелес, Дюамель, Жув… В самых проницательных из новеллистических свидетельств («Преступный поезд» Анри Барбюса, «Бал слепых» Поля Вайяна-Кутюрье, «Награда Дюдюля» и «Оскорбление армии» Раймона Лефевра) рассказ о войне и ее социальных и нравственных последствиях таит в себе приговор тупой жестокости солдафонов, буржуазному шовинизму, социальным истокам «внезапной» трагедии. Соприкасаясь с правдой войны, писатели обретали гражданское мужество, творческую зрелость. Сопоставление новелл раннего Барбюса с его «Правдивыми повестями» позволяет увидеть эволюцию художника от абстрактного гуманизма к гуманизму пролетарскому, от поэтики критического реализма к эстетике реализма социалистического.

Вопрос «или погибнуть или вручить свою судьбу самому революционному классу» был решен Октябрьской революцией. Вступали в свои права новые закономерности истории, новые законы искусства. Писатели самых разнородных эстетических направлений обличали буржуазное общество, продолжавшее и после военной катастрофы постыдную игру классово-эгоистических интересов.

В книге представлена преимущественно реалистическая новелла — в том, правда, многогранном облике, какой обретает реализм в XX веке. Новеллистический жанр ныне подвижен: он включает и притчу («Уход Лао-цзы» Клоделя), и философическую эпистолу («Письмо госпожи Эмили Тэст» Валери), и комическую миниатюру («Епитимья» Куртелина), и психологический этюд («Близость» Ар-дана), и памфлет («Могила неизвестного жезлоносца» Авлина).

Скорбно-патетический сказ Даби и комическая сценка Шамсона, пародийная юмореска Жакоба, дуэт встревоженных душ у Бернаноса, детективно-психологический сюжет у Жюльена Грина и чуть ли не фантастический — у Марселя Эме, импрессионистические блики впечатлений у Натали Саррот в ее «Тропизмах», предвосхищавших программу «нового романа», — таков жанровый и стилевой диапазон новелл, составляющих книгу. Реализм здесь действительно вбирает в себя элементы символики, гротеска, порой экспрессионистскую деталь.

За пределами данной книги остались очерки, документальные миниатюры, беллетризованные воспоминания. Но реалии истории Франции межвоенных десятилетий ощутимы здесь на каждой странице. По небольшому событийному полю новеллы пробегают волны драматических коллизий нашего века. Не всем художникам удалось в равной мере глубоко их понять и выразить. Но тревогу и предчувствия тех лет новелла передала, как чуткий сейсмограф.