История «навесного Спидигью»

Артур Конан Дойл

ИСТОРИЯ «НАВЕСНОГО СПИДИГЬЮ»

* * *

Среди любителей крикета имя Уолтера Скаугелла не нуждается в дополнительных рекомендациях. Еще в 90-х он начал выступать за университетскую команду, а с начала нового столетия сделался бессменным лидером в команде своего графства. Его долгая и славная карьера игрока прервалась только с началом мировой войны. После трагических военных лет Уолтер Скаутелл не нашел в себе душевных и физических сил вернуться на прежнюю стезю, но с крикетом окончательно не расстался, являясь членом совета клуба графства и одним из самых лучших и опытных судей во всем Соединенном Королевстве.

Оставив большой спорт, Скаугелл продолжал вести активный образ жизни и часто совершал длительные пешие прогулки по лесным угодьям заповедника Нью-Форест, близ границы которого стоял его дом. Подобно всем мудрым людям, во время своих странствий по лесным дебрям Скаугелл старался передвигаться бесшумно, в результате чего нередко оказывался свидетелем сцен и событий, которые обычно недоступны взору случайного прохожего, не привыкшего соблюдать тишину. Однажды вечером ему посчастливилось наблюдать за барсуком, пробирающимся в свою нору в отвесном склоне берега ручья. Часто попадались на лесных прогалинах маленькие группы благородных оленей. Иногда тропинку пересекала осторожная лиса, готовая скрыться или метнуться в сторону при первом намеке на близость человека. Но как-то раз ему довелось встретить в чаще людей, и эта встреча оказалась куда более удивительной, чем со всеми прочими обитателями заповедного леса.

По оба конца узкой, длинной лужайки высились два гигантских дуба. Разделяло их футов тридцать или сорок, и между ними, на высоте более пятидесяти футов, была протянута толстая веревка. Кому-то пришлось здорово потрудиться, чтобы привязать ее на таком расстоянии от земли. По обе стороны веревки на стандартной дистанции друг от друга располагались крикетные калитки. Худой и высокий молодой человек в очках подавал мячи, которых у него, похоже, имелось в достатке, с одной стороны импровизированной площадки, а на другой их принимал парнишка лет шестнадцати во вратарских перчатках. Точнее будет сказать, что он ловил мячи, не попадавшие в калитку, потому что ни один поданный мяч не касался поверхности земли. Подающий наносил удар таким образом, что каждый мяч взмывал почти вертикально вверх, перелетал над натянутой веревкой и под очень острым утлом опускался на стойки калитки.

Скаугелл несколько минут наблюдал за необычным зрелищем, не выходя из кустарника. Сначала происходящее показалось ему чистейшей воды глупостью, но постепенно он начал усматривать в действиях игроков скрытый смысл. Во-первых, чисто технически выполнить подобную подачу, то есть поднять мяч над веревкой и попасть при этом в площадь калитки, требовало верного глаза и точного расчета траектории, а во-вторых, поражала стабильность, с которой этот удивительный молодой человек, выполняя раз за разом сложный крученый удар, как легко определил наметанный глаз старого профессионала, попадал мячом либо в верхнюю перекладину калитки, либо прямо в руки защитника. За такой стабильностью непременно должна была стоять длительная практика.

В конце концов любопытство мистера Скаугелла возобладало над деликатностью. Он вышел из-за кустов на поляну, повергнув своим появлением обоих участников игры в очевидное смущение. Они выглядели так жалко и виновато, словно занимались чем-то предосудительным и были застигнуты с поличным. К счастью, Уолтер Скаугелл был джентльменом, светским человеком с безупречными манерами и обаянием, и ему без особого труда удалось успокоить молодых людей.

— Прошу простить меня за вторжение, — заговорил он с наигранной веселостью, — но я тут проходил мимо, и мне стало страшно интересно, чем вы занимаетесь. Я сам старый игрок, так что вы должны понять мое любопытство. Могу я спросить, господа, что именно вы пытаетесь изобразить?

— Да просто решили размяться немного и покидать мячики, — с притворной скромностью ответил старший. — Видите ли, поблизости у нас не найти подходящей площадки, вот мы с братом и отыскали это местечко в лесу.

— Вы подающий?

— Д-да, вроде того.

— За какой клуб выступаете?

— Собственно… Мы играем только по средам и субботам. Наша деревня называется Бишопс-Брэмли.

— И вы всегда подаете подобным образом?

— Ну, что вы! Нет, конечно, просто я решил немного потренироваться и проверить кое-какие идеи.

— Мне представляется, вы добились весьма высокой точности.

— Я стараюсь. Вы знаете, сначала я попадал куда угодно, только не в калитку, но со временем приспособился. Не знал даже, в каком приходе искать улетевшие мячи, зато сейчас сами видите.

— Вижу, вижу…

— Простите, сэр, вы сказали, что сами играли когда-то. Могу я узнать ваше имя?

— Уолтер Скаугелл.

Настороженность во взгляде молодого человека сменилась восторгом и обожанием — так во все времена смотрят на чемпионов зеленые юнцы.

— Похоже, мое имя вам знакомо?

— Уолтер Скаугелл! Оксфорд и Гемпшир. Последний раз выступал в 1913 году. Средняя результативность на подаче в том сезоне — шестнадцать калиток из семидесяти двух за игру, а на приеме — двадцать семь с половиной очков.

— Боже правый!

Младший брат, подошедший с другой стороны площадки, весело расхохотался.

— У Тома всегда так, — пояснил он. — Уизден и Лиллиуайт в одном лице. Он способен без раздумья выдать вам послужной список любого игрока и результаты любого клуба во всех розыгрышах с начала века.

— Ну и ну! У вас, должно быть, отличная память.

— Не в этом дело, сэр, просто я очень люблю крикет, — больше всего на свете! — воскликнул Том с внезапной откровенностью, часто проявляющейся у застенчивых людей, встретивших внимательного и сочувствующего слушателя. — К сожалению, хотя сердце мое принадлежит этой игре, именно оно не позволяет мне играть так, как я мечтаю. Понимаете, сэр, у меня врожденная астма, и если я подвергаю себя слишком сильным нагрузкам, возникает аритмия сердца, В команде Бишопс-Брэмли меня держат из-за моей медленной подачи, и, пока я не допускаю слишком много промахов, бегать мне особенно не приходится.

— Так вы говорите, что еще не пробовали эти ваши высокие подачи — не знаю, как вы их называете, — в настоящей официальной игре?

— Нет. Пока нет. Сначала я хочу довести их до совершенства. Видите ли, мечта всей моей жизни — изобрести совершенно новую подачу, и я уверен, что смогу это сделать. Вспомните хотя бы Босанкета и его крученые мячи, Он всего лишь пораскинул мозгами и нашел способ так зацепить битой мяч, чтобы казалось, будто он летит в одну сторону, а на самом деле резко сворачивает в другую. Вот я сказал себе: природа наградила тебя слабым сердцем, Том, но с головой у тебя все в порядке, а значит, в твоих силах выдумать что-нибудь новенькое. Я называю эти подачи «навесными». «Навесной спидигью» — вот как будут когда-нибудь называться такие мячи!

Скаугелл добродушно рассмеялся.

— Не хотелось бы заранее разочаровывать вас, юноша, но на вашем месте я бы не очень рассчитывал на успех. Мне кажется, любой защитник с хорошим зрением и быстрой реакцией без труда примет такой мяч, как обычную высокую подачу.

Лицо Спидигью сразу омрачилось. Для него мнение такого специалиста, как Скаугелл, звучало чем-то вроде вердикта председателя Верховного Суда. Он никогда прежде не обсуждал свою идею с действительно первоклассным крикетистом и теперь не находил слов и мужества для защиты собственного изобретения. Неожиданно на помощь старшему ринулся младший брат.

— Быть может, мистер Скаугелл, вы не до конца оценили идею Тома, — заметил он. — Том ведь не просто так этим занимается — он думал над своей подачей очень долго. Секрет заключается в том, что с большей высоты мяч падает с большей скоростью и почти отвесно, как будто подающий находится над головами принимающих. Плюс ко всему новая схема расстановки игроков.