Трое в новых костюмах

Джон Бойнтон Пристли

Трое в новых костюмах

1

В баре «Корона» тихо. Людно здесь только в обед. А сейчас двадцать минут до закрытия. Немолодая барменша, эвакуированная в Лэмбери из Лондона, когда летали самолеты-снаряды, и теперь озабоченная главным образом тем, как выбраться обратно, протерла стойку и смотрит через раскрытую дверь на Базарную площадь, залитую мягким светом весеннего солнца. Посетителей осталось всего четверо: пожилой мужчина с газетой, которую он сложил во много-много раз в крохотный квадратик, словно для конспирации, и неуверенно в него поглядывает; еще один пожилой мужчина, вон курит трубку, вперив глаза в стену; и две девушки за угловым столиком, в брюках и ярких платочках, смеются оживленно и довольно развязно, должно быть, с авиационного завода. Наверно, из-за того, что барменша сама с нетерпением ждет закрытия, ей чудится, будто и всё вокруг — четверо посетителей, стойка, весь бар «Корона», и Базарная площадь, и целый город Лэмбери, и даже солнечный свет, — все охвачено ожиданием. Ожиданием чего? Кто его знает. Не поймешь. Но ощущение именно такое, и настолько сильное, что надо будет рассказать подруге в пять часов за чаем. Возможно, это оттого, что конец войне. Была, была война — и кончилась. А что дальше? В том-то и дело: что дальше?

Одна из девушек, похожая на испаночку, в темно-желтом платочке и с ярко намазанными губами, встретилась с ней взглядом и подмигнула. Барменша по долгу службы заученно улыбнулась в ответ. И тут же решительно отвела глаза. Не о чем им перемигиваться. Наоборот, барменша многое в этой красотке не одобряет. Например, как она всю зиму что ни вечер появлялась в баре то с одним, то с другим, каких только с ней не было, лакала джин с лаймом и разговаривала в голос, тоже мне кинозвезда. Ну, да их уже начали понемногу рассчитывать на авиационном заводе. Эти две тоже, поди, на очереди. Теперь особенно не разгуляются. И хорошо, им только полезно. Барменша спохватилась, что рассуждает как старая, нудная брюзга, и ей стало обидно: на самом деле она ведь не такая.

На площади, тарахтя и лязгая, притормозил грузовик, а потом взвыл мотором и укатил дальше. Снова наступила глубокая, бездонная тишина. В бар просочился запах выхлопных газов. Пожилой посетитель с газетой уставился перед собой невидящими глазами, как будто раз и навсегда утратил интерес к газетам. Две девицы перестали шептаться и хихикать, у одной лицо сделалось рассеянным, у другой грустным. Барменша поставила на стойку пухлый локоть, подперла щеку и снова погрузилась в ожидание.

Внезапно все переменилось. Вошли три парня в новых костюмах. Костюмы отличались цветом: синий, серый и коричневый, но были одинаково скупо, даже убого скроены и все три — совершенно новые. Парни, на которых они были надеты — и видно, надеты только что, — друг на друга не походили: один высокий, красивый блондин, другой такого же роста, но черный и носатый, а третий коренастый, дюжий, топорный; но при всем том между ними ощущалось определенное сходство, как между людьми, которые приехали откуда-то, где были вместе и делали одно общее дело. Они принесли с собой мужской закаленный дух, и он сразу подействовал на девушек, точно тычок под ребра. Барменша тоже ощутила его влияние, но реагировала неоднозначно. Она осторожно улыбнулась.

— Что пьем? — спросил высокий красивый блондин в синем. У него был интеллигентный голос, похоже — офицер.

— А что у них есть? — поинтересовался коренастый в коричневом. Этот говорил по-местному.

— Темного пива? — предложила барменша.

— Три полпинты, — заказал брюнет в сером. У него тоже был местный выговор, но не такой грубый. Зато глаза на носатом лице, маленькие, глубоко посаженные, смотрели неприятно. Она повернулась спиной и, пока нацеживала три кружки пива, слышала, как девушки с авиационного завода разговаривают и пересмеиваются в голос, внимание привлекают. Это уж обязательно.

— Ну вот, — проговорил блондин в синем костюме, — вот мы и в Лэмбери.

— Вернулись, — это носатый.

— Точно! — поддакнул коренастый в коричневом, оглядываясь по сторонам.

Барменша поставила перед ними три пенящиеся кружки.

— Вы, ребятки, только из армии?

— Точно, — повторил коренастый в коричневом, на этот раз в ответ на ее вопрос.

Больше, даже если и было что к этому прибавить, никто ничего не сказал.

— А как поживает наш Лэмбери? — спросил блондин, посмеиваясь своими яркими голубыми глазами.

Барменша не собиралась связывать свою жизнь с Лэмбери. Она сама из Лондона и надеется туда возвратиться при первой возможности, так она им и сказала. Кому, может, в Лэмбери и нравится, но ей нет.

— А нам нравится, верно, ребята?

— И вообще, чем он плох? — чуть ли не грубо спросил носатый.

— Я и не говорю, что плох, — поспешила с ответом барменша. — А вы что, живете здесь?

— Нет. У нас ферма, под Кроуфилдом.

— А я как раз там и живу, в Кроуфилде, — прибавил коренастый, грубовато сколоченный парень в коричневом.

— Туда автобус ходит по-прежнему? Ближайший — через десять минут? — спросил носатый, который оказался фермером, хотя по виду и не скажешь.

Барменша не знала и ответила не без столичного высокомерия, что расписание местных автобусов ей не известно.

— А нам известно. Мы как раз этого автобуса ждем.

Это сказала бойкая черноглазая девица в желтом платочке, она подошла к стойке якобы для того, чтобы купить пачку сигарет, а в действительности, барменше это ясно, чтобы завязать разговор с новыми посетителями.

— Это наш автобус, — продолжала девушка, — он проходит мимо завода, где мы работаем. Остановка на той стороне площади.

И смерила всех троих по очереди довольно нахальным взглядом. Они тоже разглядывали ее во все глаза, точно моряки на дальнем тропическом берегу.

Голубоглазый парень в синем, тот, что недурен собой и, видно, у них за главного, первым нашелся и сказал:

— Большое спасибо. Мне-то самому не в ту сторону, это вот им. А вы тоже едете этим автобусом?

— Мы тоже.

Она кивнула на вторую девушку, которая сидела за столиком с самым неприступным и заносчивым видом.

— Ну вот вам и компания, Герберт и Моулд. Будете попутчиками. Разрешите вас угостить? Как раз успеете.

Он обернулся ко второй девушке, приглашая и ее, но она выпятила нижнюю губу и покачала головой.

— Ты как хочешь, Иди, а я выпью, — крикнула подруге чернявенькая. — Пожалуйста, джин с лаймом, маленькую.

И протянула им купленную пачку сигарет.

— С авиационного завода? — строго спросил носатый.

Она с вызовом встретила его взгляд.

— Да, а что? Есть возражения?

— Нет, конечно. С чего бы?

— Ну, не знаю, вы так посмотрели, как будто мне бы надо прощения попросить, что ли. Может, вы думаете, мы тут сидели, ногти маникюрили и за здорово живешь получали по двенадцать фунтов в неделю?

Тот, что в коричневом костюме, от неожиданности разинул рот. Синий костюм усмехнулся, даже, кажется, подмигнул. Но носатый в сером глядел все так же сердито, не сводя с нее маленьких глаз.

— Я так не думаю, — ответил он ей. — Не было еще времени подумать. С чего это вы взъелись?

— Ну ладно, ладно. — Тот, что в синем, улыбаясь, обвел всех приветливым взглядом, перед которым не устояла даже барменша. — Чур не задираться. Нам, может быть, скоро придется кое с кем поцапаться, но не стоит с этого начинать. Позвольте представить вам нашу компанию. Вот этот строгий гражданин, который служил капралом в Бэнфордширском пехотном полку, а теперь возвращается на отцовскую ферму, — Герберт Кенфорд. Этот, тоже из Бэнфордширского полка, — Эдди Моулд, женатый, между прочим, а, Эдди? Герберт, кстати, холост, потому-то он, должно быть, так строго с вами и разговаривал. Сам я в счет не иду — если все будет в порядке, я уеду в Суонсфорд на машине, — но так или иначе, меня зовут Алан Стрит…

— Так вы живете в Суонсфорд-Мэнор? — неожиданно спросила черненькая. — Офицер?