Признание

Ги де Мопассан

Признание

Молодая баронесса де Гранжери дремала на кушетке, когда ее приятельница маркиза де Реннеду в сильном возбуждении влетела к ней. Корсаж у маркизы был помят, шляпа надета вкось; она опустилась на стул и воскликнула:

— Уф! Дело сделано!

Подруга, привыкшая к ее ровному, спокойному нраву, привскочила от изумления.

— Что такое? Что ты сделала? — спросила она. Маркизе явно не сиделось на месте; она встала, прошлась по комнате, потом села на кушетку и схватила руки приятельницы:

— Слушай, милочка, я тебе что-то расскажу, только поклянись, что никому ничего не перескажешь.

— Клянусь.

— Вечным спасением?

— Вечным спасением.

— Так вот! Я отомстила Симону.

— И хорошо сделала! — воскликнула баронесса.

— Правда? Знаешь, ведь он за последние полгода стал совсем несносным — несносней не придумаешь. Я, конечно, видела, что он некрасив, когда выходила за него, но я думала, что он хоть добрый. И как же я ошиблась! Он, верно, вообразил, что я влюблена в него, в его толстый живот, в его красный нос, и принялся ворковать, точно голубок. Понимаешь, меня это смешило, потому я и прозвала его “воркун”. Удивительное самомнение у мужчин! Когда мой супруг понял, что я питаю к нему только дружеское чувство, он стал подозрителен, то и дело говорил мне колкости, называл меня кокеткой, безнравственной и еще бог весть как. А дальше пошло и того хуже, потому что.., потому.., как бы получше выразиться?.. Ну, словом, он был влюблен в меня.., очень влюблен.., и часто, слишком часто.., доказывал мне это. Ах, милая, что за пытка, когда тебя.., любит смешной мужчина!.. Право же, я больше не могла, ну, не могла терпеть.., как будто мне каждый вечер выдергивали зуб.., нет, хуже, много хуже! Ну, припомни среди твоих знакомых какого-нибудь урода, очень смешного, очень противного, с толстым животом — это ужасней всего — и с толстыми мохнатыми икрами. Представляешь себе? Так вот, вообрази, что это твой муж.., и что.., каждый вечер.., ну, ты понимаешь. Нет, это нестерпимо, нестерпимо! Меня просто тошнило.., по-настоящему тошнило, до рвоты. Право же, я не могла терпеть. Отчего нет закона, чтобы ограждать женщин в таких случаях? Да ты только представь себе, ведь каждый вечер… Фу! Какая гадость!

Не думай, что я мечтала о какой-то возвышенной любви, нет, ничуть. Такой сейчас не бывает. В нашем кругу все мужчины либо лошадники, либо дельцы; они любят только лошадей и деньги, а женщин любят тоже, как лошадей, любят щегольнуть ими в гостиной, как щеголяют парой рысаков в Булонском лесу. Только и всего. В теперешней жизни нет места чувству.

Будем же рассудительными, хладнокровными женщинами. Во что превратились теперь отношения между людьми? Это встречи по расписанию, и всегда одни и те же разговоры. Впрочем, кто может внушить хоть немного симпатии или привязанности? Мужчины нашего круга по большей части вылощенные манекены — ни искорки ума, ни капли чуткости. Когда мы ищем хоть немного остроумия, как ищут воды в пустыне, мы зовем к себе людей искусства, и к нам являются либо невыносимые позеры, либо невоспитанная богема. А я, я, как Диоген, ищу человека, одного-единственного человека во всем парижском обществе; но я уже отчаялась найти его, и скоро мне придется задуть свой фонарь. Однако вернемся к мужу — меня буквально всю переворачивало, когда он являлся ко мне в сорочке и кальсонах, и я решила употребить все средства… Слышишь?.. Все, лишь бы отдалить и отвратить его от себя. Сначала он злился, а потом стал ревновать, вообразил, что я изменяю ему. Первое время он только следил за мною. Тигром смотрел на всех знакомых мужчин, а потом началась уже настоящая слежка. Он ходил за мной по пятам, не гнушался самыми гнусными средствами, чтобы поймать меня. Ни с кем не давал мне слова сказать. На балах торчал за моим креслом, а стоило мне заговорить, как он уже, словно гончая, вытягивал свою большую голову. Он таскался за мной в буфет, запрещал мне танцевать то с тем, то с другим, увозил меня среди котильона, ставил в глупое и смешное положение, создавал мне бог знает какую репутацию. Я совсем перестала бывать в свете. А в интимных отношениях все пошло еще хуже. Ты только подумай: этот негодяй обращался со мной, как.., как.., даже выговорить трудно.., как со шлюхой!

Подумай, милочка!.. Он спрашивал каждый вечер:

«С кем ты спала сегодня?”

Я плакала, а он сиял.

А дальше стало совсем невыносимо. На той неделе он повез меня обедать на Елисейские поля. Случайно за соседним столиком оказался Бобиньяк. И Симон со злости как наступит мне на ногу да как зарычит из-за вазы с дыней: “Грязная тварь, ты назначила ему свидание. Ну постой же!” И тут, ты даже не поверишь, милочка, что он тут сделал: потихоньку вытянул у меня из шляпы булавку и всадил мне в плечо. Я закричала. Все сбежались. А он притворился ужасно огорченным. Ну что ты скажешь?

В эту минуту я решила: отомщу и как можно скорей. А ты как бы поступила?

— Понятно, отомстила бы!..

— Ну так вот. Дело уже сделано.

— Как?

— Как? Ты не понимаешь?

— Но все-таки, душенька… Конечно…

— Что — конечно?.. Да ты только вспомни, какой он: лицо толстое, нос красный, а бакенбарды висят, как собачьи уши.

— Ну да.

— Вспомни при этом, что он ревнив, как тигр.

— Ну да.

— Вот я и решила: отомщу на радость себе самой и Мари — ведь я непременно собиралась рассказать тебе, но, понятно, тебе одной. Подумай, какой он, и подумай, что теперь он.., что теперь у него…

— Как? Ты ему…

— Милочка, только ни слова никому; поклянись, что не скажешь. Но, подумай, до чего это смешно! Подумай!.. У него теперь совсем другой вид, и мне самой до того смешно, до того смешно… Подумай, что у него теперь на голове!..

Баронесса взглянула на подругу, и безудержный смех, подступавший ей к горлу, прорвался наружу; она засмеялась, захохотала, как в истерике; прижав руки к груди, сморщившись, задыхаясь, она вся перегнулась, и казалось, вот-вот упадет на пол.

Маркиза не выдержала и залилась тоже. Взвизгивая от смеха, она повторяла:

— Подумай.., подумай, до чего смешно.., ты только подумай, какие у него бакенбарды!.. Какой нос!.. А на голове.., подумай.., до чего смешно!.. Только.., никому.., не рассказывай никогда!

Они задыхались, не могли говорить, хохотали буквально до слез.

Первой пришла в себя баронесса и спросила, все еще содрогаясь от смеха:

— Расскажи.., как же ты это сделала.., расскажи… Ах, это так смешно.., так смешно!..

Но подруга еще не могла говорить и только лепетала:

— Когда я решилась.., я думала.., скорее, как можно скорее.., немедленно! И вот.., сделала.., сегодня!

— Сегодня!

— Ну да.., только что.., а Симону велела заехать сюда за мной, чтобы мы с тобой повеселились… Он приедет.., скоро.., сейчас. Когда будешь смотреть на него — подумай.., подумай, что у него на голове!..

Баронесса немного успокоилась, только переводила дух, как после долгого бега.

— Ну скажи, как ты это сделала. Скажи же! — настаивала она.

— Да очень просто… Я решила: он ревнует к Бобиньяку. Что ж, Бобиньяк так Бобиньяк. Ума у него с мизинец, но он человек порядочный и болтать не будет. Вот я и поехала к нему после завтрака.

— Поехала к нему? Под каким предлогом?

— Сбор пожертвований.., на сирот…

— Рассказывай же.., рассказывай!..

— Когда он увидел меня, он просто онемел от удивления. Но все-таки дал два луидора на моих сирот. А когда я собралась уходить, спросил, как поживает мой муж; тут я сделала вид, что не в силах больше таить свои обиды, и открыла ему душу. Ну, понятно, я сгустила краски!.. Бобиньяк совсем расчувствовался и стал придумывать, чем бы мне помочь.., а я расплакалась… Знаешь, как плачут по заказу?.. Он меня усадил, принялся утешать.., а я все плакала. Тогда он поцеловал меня. Я твердила: “Ах, мой добрый друг, мой добрый друг!..” А он вторил мне: “Мой бедный друг.., мой бедный друг!..” — и все целовал меня.., все целовал.., и так до самого финала. Вот и все.