У Жерского озера

Родольф Тёпфер

У Жерского озера

Из Сикста в долину реки Арвы можно попасть, перейдя через высокий горный хребет, который тянется от Клюза до Салланша. Этот путь совсем не известен, им пользуются только контрабандисты, которых в этой местности множество. Эти смельчаки запасаются товарами в Мартиньи в Валлисском кантоне; затем, нагрузившись огромной поклажей, они проходят через неприступные ущелья и спускаются во внутренние долины Савойи, в то время, как таможенники зорко караулят границы страны.

Таможенники – это люди в мундирах, у них грязные руки и вечная трубка во рту. Сидя на солнце, они бездельничают, пока мимо не проедет экипаж, который здесь едет именно потому, что в нем нет ни на грош контрабанды.

«Вам нечего предъявить таможне, сударь?

– Нечего».

Несмотря на столь решительный ответ, они тотчас открывают чемоданы и суют грязные руки в чистое белье, шелковые платья и носовые платки.

За это занятие государство платит им деньги, что мне всегда казалось забавным.

Контрабандисты – это люди, вооруженные до зубов и всегда готовые пристрелить таможенника, вздумавшего прогуляться по дороге, которую они облюбовали для себя. К счастью таможенники об этом догадываются и не совершают прогулок, а если и совершают, то в другом месте. Это мне всегда казалось признаком такта, присущего таможенникам.

Таможни и контрабанда – две язвы нашего общества. Полоса таможен охватывает страну, словно поясом, сотканным из пороков и беспутства. Походы контрабандистов – отличная школа разбоя и преступлений, из которой ежегодно выходят способные ученики, а позднее государство берет их на содержание, предоставляя им кров и пищу в тюрьмах и на каторге.

С таможенниками мне часто приходилось иметь дело. Мои рубашки удостоились высокой чести: их ощупывали агенты на всех границах всех государств с абсолютистским или же иным строем. Однако ничего запрещенного у меня не находили. Кстати, по поводу рубашек я могу рассказать одну историю. Я направлялся в Лион. В Белльгарде обыскали наши чемоданы, хотели пощупать и нас: Женева оттуда недалеко и опасались как бы мы не провезли изделия часовой промышленности. Я безропотно подчинился этому требованию; но один английский офицер из нашей группы путешественников, узнав, чего от него хотят, спокойно вынул из кармана нож и объявил, что разрежет пополам «как первого, так и второго», кто только попробует пощупать его.

Поднялся страшный шум. Таможенникам нужно было лишь выполнить требования устава, но бравый победитель при Ватерлоо, потрясавший острым стальным тесаком, перепугал их до смерти [1]. Тем не менее начальник таможни повелительным тоном повторял: «Обыщите этого человека!» А тот, приходя все в большую ярость, тоже повторял: «Только подойдите! я буду разрезал пополам первого, второго, а с ним и третьего». Под «третьим» он подразумевал начальника.

Раздражение почтенного джентльмена было так велико, что дело могло бы кончиться трагически, но тут я решил вмешаться. «Пусть этот господин, – сказал я, – передаст таможенникам свою одежду, и они выполнят свою обязанность, ни в коей мере не задев его достоинства!»

Едва я это произнес, как англичанин, согласившись на мое условие, быстро сбросил с себя одежду и начал швырять в лица таможенников один за другим предметы своего туалета. Он остался в чем мать родила, и я никогда не забуду, с каким видом он закричал, нахлобучив на голову начальника свою рубашку: «Держи, негодяй, держи!»

С контрабандистами я имел дело не столь часто; но однажды я с ними столкнулся, когда решил пройти в одиночку от Сикста до Салланша по горам, о которых я уже упоминал. Я расспросил о дороге: мне сказали, что не доходя до вершины горы, я увижу маленькое озеро, которое называется Жерским; затем надо будет пройти скалистым хребтом, пересекающим снежное поле, после чего придется спуститься к лесам, которые высятся со стороны Салланша над водопадом Арпена. К концу трехчасового быстрого подъема я обнаружил маленькое озеро. Это водоем, зажатый между зелеными горными склонами, которые отражаются в нем, принимая более темную окраску, а сквозь прозрачную воду виднеется дно, покрытое ослепительно ярким мшистым ковром. Я уселся на берегу и по примеру Нарцисса стал глядеть на себя в воду… глядеть, как я ел крылышко цыпленка, причем удовольствие созерцать свое изображение нисколько не отвлекало меня от этого занятия.

Помимо собственной особы я увидел в воде опрокинуты вершины соседних гор, леса, словом всю прекрасную здешнюю природу, да еще двух воронов, летавших высоко в воздухе. Отражаясь в озере, как в зеркале, они, казалось, летели в самой его глубине, будто добирались до центра земли. Пока я развлекался этим зрелищем, на склоне горы, куда я собирался взобраться, как будто что-то зашевелилось: то ли голова мужчины, то ли женщины, а может быть – и животного, во всяком случае – голова живого существа. Я тотчас же стал всматриваться, желая узнать, что это такое, но ничего не разглядел; приписав это видение колебанию волн, я вновь пустился в дорогу, в полной уверенности, что кроме меня кругом никого не было. Однако мне все-таки чудилось, что я нечто увидел, и я то и дело останавливался, озираясь по сторонам. Когда я дошел до места, где мне привиделась отраженная в воде голова, я с большой осторожностью обогнул несколько скал и удвоил свою осмотрительность.

В долине мне рассказали историю, случившуюся как раз в том самом узком проходе между скал, по которому я сейчас поднимался. Мне кажется, что теперь будет уместно эту историю пересказать. Здесь прошли друг за другом восемнадцать контрабандистов, каждый с мешком бернского пороха на спине. Последний в этой цепочке заметил, что его мешок стал значительно легче и уже готов был порадоваться этому, но вдруг его осенила блестящая догадка: ноша облегчилась, потому что из нее высыпалась часть товара. И действительно: по тропе вслед за ним протянулась длинная пороховая дорожка. Конечно, это потеря, но главная беда была в том, что появился знак, который мог выдать и погубить их всех. Он велел им остановиться, и все семнадцать сели на свои мешки, воспользовавшись случаем, чтобы стереть пот со лба и хлебнуть глоток водки.

А в это время сообразительный контрабандист повернул обратно и направился к месту, откуда начиналась пороховая дорожка. Через два часа он был у цели и поджог порох огоньком своей трубки, чтобы уничтожить предательский след. Две минуты спустя он к своему великому удивлению услышал оглушительный взрыв, который прокатился среди каменных стен, загрохотал в долинах и отдался эхом в ущельях; то взлетели в воздух семнадцать мешков, взорванных пороховою дорожкой, а вместе с ними – сидевшие на них семнадцать отцов семейств. По этому поводу я выскажу два замечания.

Во-первых, история эта истинная, любопытная и забавная, достаточно правдоподобная, засвидетельствованная легендой и узким проходом между скал, который существует и поныне, в чем каждый может убедиться на месте. Я считаю эту историю столь же достоверной, как переход Аннибала через Малый Сен-Бернар. Как доказать истинность перехода Аннибала через Малый Сен-Бернар? Вам сначала покажут обломки белой скалы у подошвы горы, а потом уверят, что это именно та самая скала, которую карфагенянин, взобравшись на верхушку горы, повелел расплавить с помощью винного уксуса [2].

Во-вторых, в нашей истории говорится о гибели семнадцати человек, но обратите внимание: остался один, чтобы поведать миру о случившемся. В этом, если я не ошибаюсь, основной признак, critérium образцового рассказа: ибо, если во время битвы, народного бедствия и вообще какой-либо катастрофы погибли немногие, – событие кажется незначительным; если погибли все, то событие покрывается мраком неизвестности. Но когда из огромного числа погибших остается один-единственный человек и как раз для того, чтобы поведать людям о происшедшем, то рассказ приобретает особую прелесть, радуя любителей этого жанра. Вот почему история – греческая, римская и новейшая – богаты подобными событиями.