Подари себе рай

Гувер. Я прочитал докладную Эрни Бейлиза. Вместо того чтобы перекрыть все пути этому русскому из бюро ТАСС, он способствовал его проникновению в Белый дом. Допустили, черт бы вас всех побрал, коммунистическую заразу в нашу святая святых!

Заместитель Гувера. Мы недооценили возможности Элис. Если бы не она…

Гувер. А что наш агент?

Заместитель. Крошка Хани уже встречалась с ним тет-а-тет.

Гувер. Ну и что — в итоге запись их постельного сопения?

Заместитель. До постели дело пока не дошло. Но он, кажется, клюнул.

Гувер. Ладно. Если клюнул — хорошо. Но… пусть она не торопится. Она агент опытный, надежный. Сама знает: поспешишь — людей насмешишь. Что дал осмотр дома?

Заместитель. Ничего.

Гувер. Ничего?! Плохо смотрели! Хоть сам бери и выезжай на «полевые работы». Однако ловко работает этот малый. Что мы у него были, он наверняка обнаружил: теперь он на какое-то время ляжет на дно. Но и мы не должны его больше пугать до поры до времени. Наружку на месяц снимите и за ним, и за его девкой.

Заместитель. По нашим данным, она не знает, что он шпион.

Гувер. Может, и не знает. Но наверняка догадывается. Небось не целка. Через месяц наблюдение удвойте, но — никаких резких движений. Этого, по крайней мере, мы знаем, если уберут — неизвестно кого еще пришлет Москва.

Надеясь на опыт и везучесть своей сотрудницы, которая «заложила» не одного иностранного агента, Гувер ошибся. Сергей сделал ставку не на крошку Хани, а на Сару Уитни. После того как он вторично, тайно от Элис — она ездила в Чикаго на день рождения отца, — встретился с крошкой Хани в загородном ресторанчике «Корона Сербии», Уманский попросил его задержаться по окончании утренней оперативки.

— Ни у Трояновского, ни тем более у меня не было и нет возражений против твоей дружбы с Элис. — Посол помолчал, что-то обдумывая. — Но, Сережа, эта, — он посмотрел на бумажку, лежавшую перед ним на столе, — эта Хани…

Уманский вновь замолчал, ожидая реакции Сергея. Тот тоже молчал, настороженно улыбаясь. Сказал, стараясь быть предельно убедительным:

— Честное слово, Константин Александрович, эта женщина интересует меня в чисто профессиональном плане!

— А я и не говорю, что ты коллекционер и жаждешь причислить ее к списку своих мужских побед. Как я полагаю, и без нее внушительному. — Уманский прищурился, в глазах его запрыгали бесенята. — Хотя не сомневаюсь, там есть над чем поработать.

Сергей хотел что-то сказать, но посол поднял руку:

— Не знаю, какой интерес она может представить для Телеграфного Агентства Советского Союза, но вот что ты представляешь для нее профессиональный интерес — это точно. Хани — штатный и, насколько я знаю, очень удачливый сотрудник Федерального бюро расследований. Кстати, среди своих зовется Салемская Блядь.

Улыбка на лице Сергея растаяла. Он легонько кашлянул, пригладил волосы рукой. Новость была неожиданной, первая же мысль — знала ли об этом Элис? Он тут же устыдился этой мысли. В сознании промелькнули сцены приема в Белом доме, лица людей, которые общались там с крошкой Хани. Эрни Бейлиз, Сара Уитни, Хью Макинтайер. Да, Эрни, пожалуй, точно Эрни. Теперь он вспомнил, что видел издали, как крошка Хани разговаривала там с Эрни. Она раздраженно выговаривала что-то помощнику Гарри Гопкинса! Вот что значит невнимание к мелочам. Будь он осмотрительнее, совсем не так вел бы себя во время встреч с крошкой Хани наедине. Она сообщила, что работает в аналитической секции Пентагона, что ее бабка по линии отца родом из Минска и что она мечтает побывать в Белоруссии. И обязательно в Москве и Петербурге. «В Ленинграде», — поправил он. Она беспечно махнула ручкой, состроив беспомощную гримаску: «Ах, это политика, не география. Я в политике ни бум-бум!» Актриса. На вечеринке по поводу новоселья она держалась так, будто Эрни — ее давний, изрядно надоевший ухажер. Милый, забавный, но, увы! — уже нежеланный. Подтрунивала, посмеивалась! Да, актриса. Во время второго свидания он уже начал было прощупывать ее поглубже — почему случилась великая депрессия? Как она относится к социальным ножницам, разрыву между доходами богатых и бедных? Соответствует ли христианской морали дискриминация по цвету кожи? Из ее ответов картина складывалась та, которую ему очень хотелось видеть, и он уже подумывал о вербовке! Вот вербанул бы волчицу в овечьей шкуре на свою голову! Но и рвать с ней отношения никак нельзя — контрразведка откровенное неприятие своей подставы не прощает: нет ничего хуже оскорбления профессионального самолюбия: противника следует уважать. Кроме того, Центр может захотеть провести игру глухого со слепым: твоя деза хороша, а моя лучше. Центр высоко сидит, ему виднее, пусть Аслан и решает. А мы пока поиграем в ухаживания. Как это у Вертинского в одной из его песен поется? «…Затеять флирт невинный».

— Спасибо, Константин Александрович! А то я было хотел о ее семье очерк для журнала «Сельская молодежь» подготовить: у меня заказ от редакции получен. Бабушка этой Хани родилась в Минске, эмигрировала в штат Юта до революции, вышла замуж за американского фермера. Теперь, в свете новых фактов, наверное, не стоит писать очерк.

Уманский испытующе смотрел на Сергея — правду говорит или придуривается? Он, конечно, знал, что у того имеется свой шифр. Но Сергей вел переписку через посольскую референтуру, а не через референтуру внешней разведки НКВД или военного атташата. В Москве во время беседы с Литвиновым посол поинтересовался: «От какого ведомства направлен «под крышей» ТАСС его нынешний шеф бюро в Вашингтоне?» Литвинов засмеялся, уклончиво ответил цитатой из Шекспира: «Есть многое на свете, друг Горацио!» «От ЦК партии, больше не от кого!» — решил для себя Уманский. И держал себя с Сергеем запросто, по-товарищески: тассовцы всегда найдут язык друг с другом.

По зрелом размышлении Сергей решил сделать ставку на Сару. Во-первых, она не была связана ни с какими спецслужбами: Элис как-то рассказала, что Сару неудачно пытались заполучить и ФБР, и военные. Хорошенькая, обаятельная, умная. Из старинного англосаксонского рода. Блестяще образованная — Гарвард, четыре иностранных языка свободно, консерватория (отделение фортепьяно). Во-вторых — и об этом тоже поведала Элис, — Сара была близка к «левым». Увлечение коммунистическими идеалами получило в США особо широкое распространение в годы великой депрессии: компартия насчитывала более ста тысяч членов. По натуре своей человек весьма осторожный, Сара партийным билетом не обзавелась, но симпатизирующей «комми» (а таковых в тридцатые-сороковые годы было очень много, особенно среди интеллигенции и студенчества) была несомненно, хотя благодаря ее скрытности знали об этом лишь самые близкие, доверенные друзья.

Через два дня после нападения Германии на Советский Союз Элис пригласила Сару на деловой ланч в траттории «Паста и антипаста». Предстояла реорганизация военно-морского флота, и Элис готовила для своей газеты серию статей на эту тему: она уже взяла обширное интервью у Фрэнка Нокса по кардинальным вопросам, а по деталям перестановок в высшем командовании он попросил подготовить все возможные — с точки зрения цензурных соображений — данные мисс Сару Уитни, подружку его крестницы, которая была полностью в курсе всех движений в государственной иерархии.

— Ну что, — начала Элис, когда молодые женщины уселись за столик и официантка принесла им по бокалу кьянти, — выпьем за то, чтобы гитлеровские орды обломали себе зубы о штыки русских!

— Вот уж подлое коварство! — поддержала подругу Сара. — Представляю, какое настроение сейчас у Сергея.

— Какое настроение? Самое боевое. Рвется домой, говорит, послал заявление с требованием отозвать его в Москву. О Родине говорит, как о любимой маме, о фашизме — как о нашем общем ненавистном враге.

— Так оно и есть. — Сара достала из сумки пакет и протянула его Элис. — Здесь все, что просил подобрать для тебя Фрэнк. Показ готовых материалов предварительно ему обязателен.