Генерал Ермолов

цу, пухлое лицо с орлиным носом и прикрыл веком здоровый глаз. Общее ликование разлилось по сердцам военных, свидетелей этой сцены. Все они были старинного воспитания, православные россияне, для которых оскорбление чести Отечества означало то же, что оскорбление собственной чести. Россия, отважно сражавшаяся с Наполеоном в двух войнах, должна была теперь одна, без чьей-либо помощи, без подпоры доброжелателей и союзников, собственным духом, собственными усилиями противостоять властелину полумира, который день ото дня становился все придирчивее и наглее.

В этот миг от шума за столом проснулся Прозоровский и, обведя всех мутным взором, осведомился:

– Сиречь, не разберу, где же я? В Санкт-Петербурге или снова генерал-губернатором в Москве?

Комический сей пассаж утишил возгоревшиеся было страсти.

2

После войны 1806-1807 годов Ермолов вернулся в Россию с репутацией одного из первых артиллеристов русской армии. Его по заслугам оценили такие полководцы, как Кутузов и Багратион; видные военачальники Беннигсен, Милорадович, Раевский весьма похвально отзывались о его боевой службе. Князь Багратион, письменными делами которого Ермолов заведовал в течение этой войны, исходатайствовал ему за блистательное мужество, выказанное близ Гутштадта, знаки Св.Георгия 3-го класса. За сражение при Голимине он был награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость», за главную битву при Прейсиш-Эйлау получил орден Владимира 3-й степени, за баталию при Фридланде – алмазные знаки Св.Анны 2-го класса.

Тем не менее инспектор артиллерии и военный министр граф Аракчеев продолжал притеснять и преследовать его.

Отправившись из Тильзита в Россию, Ермолов в местечке Шклов присоединился к дивизии, расположенной лагерем. В конце августа 1807 года Аракчеев осмотрел ее, распределил укомплектование артиллерии и приказал Ермолову оставаться в лагере по 1 октября, тогда как прочим артиллерийским бригадам назначено было идти по квартирам. К сему граф Алексей Андреевич прибавил весьма грубым образом, что Ермолов должен явиться к нему в Витебск для объяснения о недостатках. Оскорбленный этой грубостью, Ермолов не скрывал намерений непременно оставить службу. Узнав об этом, Аракчеев предложил дать ему отпуск для свидания с родителями, а затем приказал прибыть в Петербург, чтобы лучше с ним познакомиться.

С запиской на имя военного министра Ермолов явился в Петербург.

В записке Ермолов указывал Аракчееву на то, что во время ссылки при покойном государе Павле I многие обошли его в чине и что потому состоит он в армии почти последним полковником по артиллерии. «Я объяснил ему, – вспоминал Ермолов, – что, если не получу принадлежащего мне старшинства, я почту и то немалою выгодою, что ему, как военному министру, известно будет, что я лишен был службы не по причине неспособности к оной…»

Граф встретил полковника строгим замечанием:

– Вы одеты не по форме!

– Позвольте усомниться, ваше сиятельство… – возразил Ермолов, уже готовый на дерзкий ответ.

Он непримиримо