Жена башмачника

Лаура мрачно кивнула:

– Три стадии романтической любви рекламного агента: жениться на танцовщице, развестись с ней, жениться на дочери продюсера, развестись с ней, жениться на совсем юной танцовщице и, опомнившись, сразу же развестись и с ней.

– Это ужасно. – Энца отпила чаю.

– Хочешь знать, как он выглядит?

– Во всех подробностях.

– Великолепно.

Энца рассмеялась.

– Но он не Чиро Ладзари. Знаешь, Энца, в лотерее по розыгрышу красивых мужчин ты вытянула счастливый билет. Мужчина, за которого ты вышла, один на миллион. Да ты сама это знаешь.

– И я готовлюсь потерять его, Лаура.

– Он хорошо выглядит, – с надеждой ответила та.

– Я молюсь за него. Продолжаю надеяться, что все это ошибка. Но когда говорю так Чиро, он смотрит на меня как на сумасшедшую. Он принял правду. Чиро ведь никогда не был верующим человеком, но у него есть внутренняя сила, которая не уступит самой глубокой вере.

– Возможно, путешествие его вылечит.

– Именно это я ему и сказала. И собираюсь сказать примерно то же тебе. Твой ребенок в полном порядке. Верь в это, и все будет хорошо.

Колина разбудил ранний звонок, и он умчался в Мет. Доставили декорации для новой постановки «Богемы». После завтрака Чиро ушел на прогулку; он собирался пройтись через Центральный парк, но обнаружил, что шагает по Пятой авеню к югу, по направлению к Маленькой Италии. Чиро подумал, не сесть ли на трамвай, но чувствовал себя хорошо и решил посмотреть, как за двенадцать лет изменился город.

В Нижнем Манхэттене Бродвей расширялся. Тротуары были забиты лотками зеленщиков, тележками цветочниц, газетными ларьками. Дойдя до Гранд-стрит и свернув в Маленькую Италию, он вспоминал каждое здание и дивился – если Верхний Манхэттен изменился сильно, то ставшие родными места остались ровно такими же.

Он легко нашел дом номер тридцать шесть по Малберри-стрит. «Обувная лавка Дзанетти» исчезла, как и итальянский флаг. Помещение пустовало, в витрине висело объявление: «Сдается в аренду». Чуть отступив, Чиро внимательно осмотрел место, где начиналась его трудовая жизнь в Америке. Потом заглянул в окно. Те же выщербленные полы и жестяные потолки. Он даже увидел место, где стояла его койка. Ширма исчезла. Дверь, ведущая в садик, была распахнута, старый вяз, который он так любил, срубили. Дерево, дарившее ему утешение и надежду, исчезло, и, осознав это, Чиро покинул прошлое и вернулся в настоящее. Он воспринял отсутствие дерева как знамение и с тяжелым сердцем побрел обратно к Чапинам.

Лаура дремала. Энца ожидала возвращения Чиро.

– У меня есть для тебя сюрприз, – сказала она. – Ты не устал?

– Нисколько, – ответил он.

Энца взяла шляпу, пальто и перчатки и вытолкала Чиро за дверь.

Долгими ночами, когда Чиро не мог уснуть, Энца рассказывала ему истории о временах работы в Мет. Сам он был там только дважды. В первый раз – совсем мальчиком, второй – когда встретил Энцу, уходя на войну. Оба вечера жили в его памяти. Для Чиро не было большего восторга, чем наблюдать, как богачи и сливки общества благоговейно внимают Великому Карузо, простому итальянскому мальчишке, достигшему такого успеха.

Когда они поднимались по лестнице в главное фойе Метрополитен-опера, Энца держала Чиро за руку. Даже спустя годы она в малейших деталях помнила, во что они с Лаурой были одеты в тот день, когда пришли на собеседование. Она помнила, что ела тогда на завтрак и что ощущала, когда они ступили под своды театра.

Сегодня она поднималась по тем же ступеням со своим мужем. И когда они вошли в темное здание театра, она вдохнула запах дорогих духов, грима, лимонного масла и свежих лилий – в точности как в самый первый раз. Она провела мужа по проходу между кресел, на сцену, где в глубине, на кирпичах задника, мерцали призрачные огни. К стене были прислонены рулоны новых декораций.

Чиро повернулся, окинул взглядом ряды красных бархатных сидений и поднял взгляд к галерке. Энца отвела его к самой середине сцены. Сейчас он стоял ровно в той точке, где пел Великий Карузо в ночь перед отплытием Чиро из Нью-Хейвена. Он закрыл глаза и представил эти проводы.

Энца повела его за кулисы и вниз по лестнице, в костюмерный цех, где кипела работа. Пока они шли по залу, никто не обратил на них внимания. Энца остановилась, чтобы показать мужу памятные для нее места. Примерочную, где Джеральдина Фаррар в первый раз надела сшитый Энцей наряд, гладильные доски, у которых они с Лаурой часто сплетничали по ночам, и, наконец, свою швейную машинку, черный блестящий «Зингер» с серебристым колесом и золотыми узорами. Юная швея строчила за швейной машинкой номер семнадцать в третьем ряду. Ей, похоже, было не больше двадцати. Глядя на нее, Энца снова почувствовала себя молодой. На этом табурете она увидела себя. Подняв взгляд на Чиро, она уверилась, что и он видит точно то же.

После того как они несколько дней бродили по старым местам и даже выпили кофе с пирогом в «Автомате», Чиро сложил вещи и приготовился отплыть в Италию. Его чемодан стоял у входной двери. Чиро спал, но Энца не могла сомкнуть глаз. Она словно чувствовала, как тикают часы, а каждую секунду, потраченную на сон, она могла бы провести с Чиро.

Если бы она могла просто отсрочить худшее, то наслаждалась бы этими мгновениями, ведь Чиро чувствовал себя настолько хорошо, что смог прогуляться до Маленькой Италии и обратно, радоваться еде, курить сигареты. Она не могла представить, как это будет – когда он не сможет делать то, что ему хочется. Именно поэтому путешествие в Италию нельзя было откладывать. Энца верила, что оно изменит судьбу Чиро, как когда-то ее уже изменил отъезд в Америку. Если поездка и не могла сохранить ему жизнь, то она могла укрепить его дух.

Иногда Энца пыталась представить себе мир без Чиро, но ничего не получалось. Колодец боли был слишком глубок.

В дверь настойчиво постучали. Чиро резко открыл глаза. Энца встала, чтобы отворить дверь.

В спальню вошел Колин:

– У Лауры схватки.

– Звони доктору, – спокойно велела Энца. – Пусть приедет.

– Ей нужно в больницу! – Колин был в панике.

– Нет, вызови его сюда.

Энца осталась с подругой, терпеливо и нежно помогая ей справляться со схватками, облегчая уговорами и советами боль. Вскоре прибыли доктор и акушерка. Даже не оглядевшись, они принялись оборудовать в спальне родильную палату. Доктор попросил Энцу подождать снаружи, но Лаура крикнула, чтобы та осталась. Энца села рядом с Лаурой и взяла ее за руку, как когда-то собственную мать в ту ночь, когда родилась Стелла. Энца словно окунулась в прошлое, по лицу ее ползли слезы.

Вскоре тело Лауры раскрылось и сын скользнул в руки доктора. Тот умело перерезал пуповину, акушерка приняла у него ребенка, обмыла и запеленала.

– У тебя сын, Лаура! Сын! – радостно воскликнула Энца.

Она услышала, как акушерка что-то говорит доктору. Она вынесла ребенка из комнаты, и Лаура закричала, чтобы ей немедленно вернули сына. К ней подошел доктор:

– Мы забираем ребенка в больницу.

– Что с моим сыном? – вскрикнула Лаура.

– Они должны забрать его, Лаура! – Это был Колин. – У него трудности с дыханием.

– Поезжай с ними!

Энца увидела, что Чиро стоит в прихожей.

– Чиро, ты отправляйся с ним, а я останусь с Лаурой.

Лаура приникла к Энце и зарыдала, но вскоре, истощенная родами, затихла и уснула. Энца привела в порядок комнату, сменила постельное белье, обтерела Лауру мокрым полотенцем, переодела и укрыла одеялом. Погасила верхний свет, оставив ночник, придвинула кресло и села у кровати. Держа подругу за руку, она читала молитву за молитвой. Но скоро обнаружила, что стоит на коленях, моля Бога изменить судьбу того, кого она любила. И моля, чтобы утро принесло добрые вести.

Генри Хири Чапина поместили в кувез в больнице Ленокс-Хилл сразу же, как Колин привез его туда. Сквозь тонкую кисею Колин мог касаться розовых пальчиков сына и гладить его по щеке.