Чаша страдания

— Ой, мамочка, что я надела! Римка, я такая дура, идиотка, я так хотела удержать Виктора, что сама, сама, дура, легла под него и почти насильно заставила его лишить меня невинности! А он, — она чуть не разрыдалась, — а он уехал и сразу женился на той, на Наде…

Римма тяжело вздохнула:

— Да, я слышала, что он женился, мне рассказали, и догадалась по тебе, что произошло. Ты уж слишком заметно переживаешь, девчонки о тебе перешептываются.

— Ну и пусть перешептываются. Но что мне делать?

— Ничего — утешишься.

— Что ты говоришь?! Как утешиться? Ведь я теперь — ни с того ни с сего уже больше не девушка.

— Ты болтаешь глупости. Девичья невинность, девственность — это все только глупые предрассудки прошлых веков.

— Предрассудки? Но ведь так всегда считалось, так заведено.

— Было заведено, а теперь уже разведено. У мужчин, у них какая невинность, где она? Им можно, а нам нельзя? Подумаешь — потеряла невинность! Все мы, дуры, теряем. Ну и что? И у меня так же было с первым мужчиной.

— Ты, ты… тоже обманулась?

— Ну, не совсем я обманулась, скорее — он меня обманывал. Мужики все такие.

Лиле нужно было какое-то утешение, ей хотелось узнать побольше о том, как это было у Риммы:

— Ты страдала?

— Пострадала, конечно, дура была. А потом поняла, что это глупость, и забыла.

— Дура и я, идиотка. А как тебе удалось забыть?

Теперь обе они слегка отогрелись, Римма закурила свой «Беломор», выпустила дым из ноздрей и усмехнулась:

— Удалось, забыла. Сначала от обиды отдалась другому парню, потом еще одному, потом еще… И забыла.

— Но, Римка, это же… это знаешь как называется? Я не могу…

— А я могу — это называется бл…дством. Ты это хотела сказать? Ну и что? Дело не в слове, это сама жизнь как она есть. Большинство женщин обожгутся сначала, а потом горят синим пламенем.

— Почему синим пламенем? — сквозь слезы улыбнулась Лиля.

— Так, к слову пришлось. Поговорка такая есть: «Гори оно все синим пламенем». Все у нас, у баб, так и горит.

Лиля слушала с удивлением и смущением, рана была слишком свежа. Для нее Римма была оракулом, но она никак не могла представить себя в той категории, о которой говорила подруга. Римма решила ей объяснить:

— Мы самочки, а самочки должны делать выбор. Нас так и по биологии учили. А чтобы сделать правильный выбор, надо научиться выбирать. Я слышала, что есть американская или английская поговорка: «Прежде чем найдешь своего прекрасного принца, ты должна перецеловать много жаб». Вот!

— Ну, целовать — это другое дело. Но не отдаваться же.

— И отдаваться тоже.

Лиля купалась в своем страдании, и ей трудно было все это переварить. Может, и вправду ей предстоит переспать еще с какими-то мужчинами? Теперь, после того как это с ней произошло, она уже не невинна и ей уже не надо так бояться. Римка опытная, она знает, что говорит. Какое-то утешение она все-таки от нее получила.

Метель все мела и мела, в подъезде дома Лиля тщательно стряхивала с себя снег, чтобы не намочить пол в общем коридоре квартиры и не вызвать недовольства ворчливых соседей. Она вошла к себе, дрожа и ежась от холода, растирая замерзшие вконец руки. Мария кинулась к ней, помогая снимать пальто:

— Скорей поешь горячего супчика. Где ты была так поздно? — она смотрела на нее с тревогой.

— Гуляли с Риммой.

— Господи, гулять в такую погоду! Ты такая бледная, она смотрела, как дочь отогревается супом. — Знаешь, я решила купить тебе на каникулы путевку в дом отдыха нашего министерства «Красная Пахра». Директор лечится у нас в поликлинике, я с ним договорилась.

— В дом отдыха? Это, наверное, дорого. Зачем?

— Я волнуюсь за твое здоровье. Тебе надо отдохнуть, подышать свежим воздухом. Зимой в Подмосковье такой хороший воздух, так красиво. Ты походишь на лыжах, отвлечешься, — Мария заглянула дочке в глаза, надеясь услышать, от чего ей надо отвлечься. Но Лиля только пожала плечами:

— Но, мам, я же буду там совсем одна, среди каких-то незнакомых людей, с какой-то чужой женщиной в комнате.

— Спроси Римму, не согласится ли она поехать с тобой. Я попрошу две путевки. Но я не могу заплатить за обе, она сама должна купить, сто рублей за две недели.

Мария знала, что Лиля находится под влиянием более взрослой и опытной подруги, и не пыталась прерывать это влияние. Девочке надо взрослеть.

Лиля сразу обрадовалась:

— А, если с Римкой — тогда другое дело. Я ее уговорю.

Когда она отогрелась и успокоилась, Мария заговорила с ней о том, что все время занимало ее мысли, — об освобождении отца:

— Знаешь, ходят слухи, что уже начали реабилитировать политических. У меня предчувствие, что папа может скоро вернуться. Я была сегодня в прокуратуре и подала заявление о пересмотре дела. Я давно собирала для этого документы: кто был его прокурор, какие обвинения предъявляли. Папа сам не сможет это собрать, и пережить все это заново не сможет. В прокуратуре нас много собралось — так называемых «жен и матерей врагов народа». Ты бы видела, как оживились эти женщины, когда теперь, после смерти Сталина, прошел слух о реабилитации!.. И со всеми нами теперь в прокуратуре по-другому стали разговаривать, вежливо, терпеливо. Я почти уверена, что папу скоро выпустят. А поэтому я хочу, чтобы к его возвращению ты выглядела очень здоровой, чтоб он порадовался, глядя на тебя.

Лиля слушала, как будто мама рассказывала ей сказку: уже столько лет они обе жили надеждой на освобождение Павла, но ничего не происходило, и вот наконец затеплился луч надежды.

— Правда? Ты думаешь, папу скоро выпустят? Конечно, я приду в норму, — она хотела успокоить мать. — Не волнуйся, все пройдет.

А что это за «все», Мария так и не узнала.

На следующий день Лиля предложила Римме ехать с ней в дом отдыха, та сразу с радостью согласилась:

— В подмосковный дом отдыха? Как хорошо! Я так соскучилась по лыжам! Ведь в Карелии мы все много ходили на лыжах. Правда, мои финансы поют романсы, но я уверена: один мужик даст мне деньги. Жена подозревает его, и он рад будет откупиться от меня.

— Как это у тебя все связано с мужчинами…

— Куда же от них денешься? Как говорится — «такая се ля ви», такая жизнь… Хочешь жить — умей вертеться. А нам женщинам, надо уметь вертеться перед мужиками. Или, — она хитро взглянула на Лилю, — могу добавить: зачастую и под мужиками.

— Ну тебя, Римка, ты в своем репертуаре, — теперь Лиля слушала такие шутки, уже почти совсем не краснея.

Римма решила, что она передаст Лиле привезенный подарок уже в доме отдыха, чтобы это еще больше улучшило ее настроение.

В конце января они сдали экзамены, закрыли надоевшие учебники, сложили в чемоданы зимние свитера и спортивные брюки и на следующий день выехали на пригородной электричке в «Красную Пахру». Только поезд тронулся, Лиля опять стала изливать душу:

— Как я могла не понять его? Как настоящая дура, сама уложила его на себя. Знаешь, он даже сказал мне тогда: «Может, не надо?», а я ему: «Надо, надо». Вот идиотка! — глаза у нее наполнились слезами.

Римма терпеливо слушала, потом сказала:

— Нет, Лилька, ты не вылечишься, пока не найдешь другого. Обязательно надо, чтобы тебя трахнул кто-то другой.

Лиля опешила:

— Что ты говоришь такое?

— Я правду говорю. Слушай, я живу без заблуждений. Была помоложе — заблуждалась, как ты, как все. А на жизнь надо смотреть трезво, по-деловому. Найдешь себе другого, он тебя трахнет — и ты успокоишься.

Лиля, задетая такой грубоватой прямотой, насупилась:

— Ты снова за свое.

Римма погладила подругу по голове и решила развлечь:

— Не дуйся. Вот послушай, какую замечательно красивую песню я слышала в Германии — это теперь самая модная песня, ее поет весь мир, кроме нашего замшелого Советского Союза, — и стала напевать: