Жанна дАрк из рода Валуа. Книга 2

Мадам Иоланда всё никак не могла справиться с узлом – руки её почти не слушались. Но, совладав с собой, она кое-как продела одну петлю в другую, хотя, и затянула их слишком туго.

– Да, Жанна… Знаю, ты горишь нетерпением. Но то, что мне известны все повороты твоей жизни, не могло не вызвать чувства ответственности за тебя. Поэтому теперь, когда проверки позади, и никто уже не осмелится сказать, что я чему-то тебя подучила, мы можем поговорить… Точнее, я хотела бы дать тебе несколько советов.

Всё ещё не выпуская из своей руки запястье девушки, герцогиня повела её к окну, в нише которого, накрытая мягкими накидками, помещалась каменная скамья.

– Садись и послушай.

Она подождала пока Жанна, как следует, устроится, потом села сама и какое-то время собиралась с мыслями, сплетая пальцы между собой и снова расплетая, как будто эта монотонность движений возвращала ей обычное душевное равновесие и беспристрастность мыслей.

Наконец, она заговорила.

– Я знаю о твоих убеждениях. О том, что воля Господняя должна быть едина для всех, и достаточно только донести её до наших врагов, чтобы они одумались и ушли не воюя. Но они будут воевать, Жанна, как бы сильно ты ни надеялась на их веру… Эта проверка – отчасти доказательство… Подумай сама, девочка, неужели тебе ни о чём не сказали сомнения среди тех, кто должен был бы, безо всяких раздумий, бросить всё и пойти за тобой сразу, едва ты вошла тогда в зал и, узнав дофина в толпе, передала ему Божье послание? По моему разумению, они должны были бы поверить тебе ещё раньше – когда ты только вошла! Не всякий дворянин, никогда не бывавший при дворе может похвастать таким безразличием к придворной спеси! Но, вместо этого, была устроена унизительная проверка… И, скажу тебе больше – я сама.., я, которая верит в тебя абсолютно – сама предложила эту проверку, чтобы иметь возможность её возглавить и оградить тебя от откровенной неприязни и, возможно, оскорблений…

Герцогиня вздохнула.

– Бог свидетель – было сделано всё, чтобы помочь тебе. Мой секретарь привёз братьев Жанны-Клод, которым заранее велели признать в тебе сестру и ничему не удивляться. Рене давал тебе советы – на первый взгляд циничные, но необходимые. И наши военачальники получили всё необходимое, чтобы смирить гордыню и признать за тобой право стать во главе войска. Но всё это ничтожная малость по сравнению с тем, якобы, здравомыслием, которому противопоставлено твоё появление, и которым заражены все дворы Европы. Придворные мантии тяжелы не столько золотом, на них нашитым, сколько вековыми наслоениями интриг и драки за власть, Поэтому даже при нашем дворе некоторые считают и тебя частью политической игры. Они сами, почти всегда, прикрывали какие-то свои личные устремления мотивами самыми высокими, в которые трудно было верить. Но все делали вид, что верят…

– Зачем?

– Затем же, зачем кривые ноги прячут под длинной одеждой. Здесь все привыкли ко лжи. Ей пропитались так, что уже не замечают. Но зато от всякой честности требуют гарантий, что она честна, поскольку, обманывая сами, видят подвох во всём…

– Но дофин?! – с болью спросила Жанна. – Я же чувствую – он мне верит!

– Дофин выше всего этого, потому что в его жилах течёт королевская кровь, и он – помазанник Божий. Для него вопрос веры решён самим его положением. После Бога верят в него… Но, в силу этого, любой король уязвим. И король английский скорее послушает верящих в него советников, нежели тебя. А им признавать твою правоту невыгодно. Поверь мне, девочка, подножие всякого трона утопает в самых низменных страстях. И это такая грязь, в которой рыцарей, истинно чистых, утонуло больше, чем на Азенкурском поле.

– Зачем же такой трон королям?

– Это их крест.

Герцогиня снова взяла Жанну за руку.

Не отрывая глаз от её лица, с удовлетворением отметила, что последние слова ужаса в девушке не вызвали. Сострадание – да, но так, может, и лучше. «Возможно, когда-нибудь, возникнет нужда сказать, кем она рождена, и урок не помешает, – подумала мадам Иоланда. – А пока следует добиться того, чтобы Жанна чётко поняла – лучезарный энтузиазм крестьян, принявших её безоговорочно, не имеет ничего общего с мировоззрениями тех, кто отдаёт приказы на этой войне. Английских солдат Дева могла бы убедить, но английских герцогов – никогда!».

Она ласково провела по руке Жанны.

– То, что тебе предстоит – страшно. И, если ты не избавишься от заблуждений, война тебя сломает. Это будет такая проверка, пройти которую, не имея о ней никакого представления, просто невозможно.

– Даже с верой?

– Смотря во что. Если только в себя, безоглядно следуя своему предназначению, то нет. И не смотри так. Я не имею ничего против попытки воззвать к здравому смыслу наших врагов, но хочу тебя подготовить к тому, что здравый смысл, скорее, подскажет им объявить тебя еретичкой, ведьмой, и сражаться за свои убеждения так же яростно, как будут сражаться за свои те, кто пойдёт за тобой с верой в сердце. Ты умеешь обращаться с оружием, но не представляешь, что такое настоящее сражение – это кровавое, безумное месиво. Я знаю, что говорю – мой муж слишком много воевал. Но он готовился к сражениям с детства, тогда как ты… Ты не победишь одними иллюзиями, если не будешь готова здесь…

Герцогиня приложила руку ко лбу Жанны.

– Здесь кроется тот самый здравый смысл, который так испортил людей. До сих пор его порча тебя не коснулась, иначе ты бы сюда не пришла. Но, как ни больно мне это делать, пришла пора к нему воззвать. Хотя бы для того, чтобы установить взаимопонимание с теми, кто будет воевать рядом с тобой.

– С войском?

– Нет, дорогая, с его командирами. Ты не стратег. Но зато обладаешь силой, о которой и сама не догадываешься. Эта сила, уже сейчас, заставляет склоняться перед тобой таких, как Ла Ир, Вальперга 23 и даже герцогов Бурбонских. Она заставит склониться и Орлеанского Бастарда, а это всё опытнейшие военачальники, для которых война – дело привычное. Пускай воюют они – те, кто с ранней юности научились убивать, смотреть без содрогания на пролитую кровь и ничего не бояться. Ты же… Воодушевляя наших солдат одним своим присутствием, ты станешь для войска священной орифламмой…

Герцогиня посмотрела на девушку – понимает ли? Не обижена? Но та сидела на скамье с неподвижностью статуи, и так же неподвижно смотрела на основание каменной колонны, выступающей из стены.

– Всё это не умалит твоей миссии. Скорее, станет гарантией победы.., надежной помощью.., защитой, наконец…

Не меняя позы, Жанна спросила одними губами:

– Зачем вы говорите мне всё это сейчас? Да, я не смогу убивать, как солдат, но умереть тоже не боюсь, потому что мы победим – я это точно знаю.

– Конечно, победите. Однако, я хочу, чтобы победу ты встретила живой, – ответила герцогиня. И, помолчав, добавила: – … И Клод тоже. Она ведь пойдёет за тобой до конца? В жизни и смерти, не так ли?

Жанна, наконец, очнулась.

В первый момент хотела спросить, откуда её светлость знает про Клод, но потом вспомнила, что перед ней мать Рене, и только рассеянно кивнула.

Молчание, которое воцарилось потом, было красноречивее всех слов герцогини. Почему-то именно теперь, когда речь зашла о Клод, для Жанны всё снова вернулось на исходную точку – к тому первому вопросу: «если не я, то кто?». И слова мадам Иоланды, сначала звучавшие, как вежливо завуалированное «не мешай», получили, вдруг, совсем иное толкование. Она словно давала понять – истинная посланница Божья идёт следом за Жанной. И, пока мирская часть миссии не будет выполнена до конца, пока не будет сломлен хребет «здравомыслия», Клод не найдётся места среди людей, и Жанна не имеет права захлебнуться грязью того мира, сквозь который им предстоит пройти.

– Я огорчила тебя? – тихо спросила герцогиня.

– Нет, – подумав, ответила Жанна. – Я благодарна вам за заботу.

– Я знала, что ты меня поймёшь.