Ненависть

— Никуда бы я не поехала,— сухо отозвалась Катюша.

— Почему?

— Не приставай. Вот почему…— И легким незлобным движением локтя она оттолкнула Чемасова от себя.

— Да я же знаю, что ты бы не поехала. Чудачка! Сама понимаешь, время страдное, Дыбин нас зашивает. А прогул такого работника, как ты, встанет бригаде дорого. Вот я и думал, авось выдержишь, обойдешься…

— Просчитался. А я вот взяла да и подвела. Небось в другой раз не понадеешься!..— искоса взглянув на Чемасова, злорадно сказала Катюша.

Идя рядом с бригадиром, она злобно покусывала кончик косынки. Шаг девушки был неровен, точно ступала она с закрытыми глазами, ощупью. Что с ней творилось? Чемасов не знал этого, но чувствовал, что ей не по себе.

— Ну вот видишь, я же знаю, что тебе нездоровится. Я же говорил… Потому и работала ты сегодня у нас не ахти как. Ну да невелик грех! Ерунда. Зря убиваешься. Не горюй — показатели в нашей бригаде неплохие. Ребята у нас выравнялись. Вот помяни меня, мы еще ды-бинцам пить дадим — по всем пунктам!.. А тебя мы на высшую премию перед дирекцией выдвигаем. Ну да. Заслужила. Ведь ты у нас самая замечательная. И потом, какой праздник, какой пир после сева закатим, и-и-их! — мечтательно смежил Чемасов глаза, воспаленные от ветра, пыли, недосыпания.— Какой праздник, Катюша! Боевое знамя над нашим шатром подымем! С нами сам Кузьма Андреич, товарищ директор, по стакану вина трахнет! Обещал. Я ему верю. Ежели только мы устоим на верном слове своем и выйдем победителями, Азаров выпьет с нами обязательно!..— увлеченно говорил бригадир Чемасов о предстоящем празднике, даже не подозревая, какой мучительной болью отзывалось в сердце Катюши каждое его слово.

Поникнув, молча слушая Чемасова, Катюша видела шумный и яркий праздник первых покорителей целины, праздник, в котором она уж не примет участия как полноправный член родного ей коллектива.

Шагая нога в ногу с Чемасовым, Катюша, погруженная в горькие думы о своей судьбе, теперь уже не слушала бригадира. А он, встревоженный ее состоянием, решился во что бы то ни стало задержать ее и хоть силой вернуть к стану.

Но в эту минуту из-за кургана показался Митька. Бездумно поигрывая картерным ключом в руках, устало брел он с отдаленного массива своей бригады к полевому стану. Делая вид, что не замечает встречной пары, небрежно жонглируя ключом, он негромко напевал:

Когда б имел златые горы И реки, полные вина… Все отдал бы за ласки, взоры, Лишь ты владела б мной одна.Завидев издали Митьку, Катюша насторожилась и вдруг точно вся напружинилась. Потом, резким движением острого локотка оттолкнув от себя Чемасова, стремительно бросилась навстречу Митьке.

Чемасов смутился. «Вот дурак так дурак! Девчонка на свидание к бригадиру шла, а я привязался!.. А уж не нарочно ли она у меня сегодня симулянтничала?! Хоть и в моей бригаде состоит, а в победителях-то небось хочет видеть своего Митьку!» — ревниво заключил Чемасов и обескураженно повернул к полевому стану.

Подлетев, как на крыльях, к Митьке, Катюша доверчиво тронула его за локоть. Митька с притворным равнодушием посмотрел на нее и остановился. С минуту они стояли друг против друга, не проронив ни слова. Наконец, все так же поигрывая ключом, Митька спросил надменным тоном:

— Ну, что скажете, товарищ Кичигина?

На мгновение лицо Катюши просветлело от смутной, тут же погасшей улыбки. Потом она, протянув ему маленькую, точно литую из бронзы руку, сказала:

— Прежде всего, товарищ бригадир, скажу — здравствуй!

— Здравствуй, если не шутишь,— сказал с легкой усмешкой Митька, рывком пожав ее руку.

— Ну-с… что в вашем царствии новенького? Каково порабатываете? — стараясь перейти на более строгий, деловой тон, спросила Катюша.

— Ничего… Спасибо вам за такие вопросы. Работаем, слава богу, не худо. Подшипников не плавим. Свечей на моторах не жгем. Огрехов не оставляем…— ответил с презрительным спокойствием Митька.

— Молодцы,— в тон ему отозвалась Катюша.

— Рады стараться…

Разговор оборвался. Катюша, покусывая концы косынки, беспокойно озиралась по сторонам. Митька продолжал поигрывать картерным ключом, ловко перебрасывая его из руки в руку.

Катюшу подмывало на ответную дерзость. Но в то же время она сознавала, что это, может быть, последняя встреча с Митькой, что судьба, разлучив их сегодня, вряд ли сведет когда-нибудь вновь. Расставаться такими чужими, почти враждебными друг другу, какими были они теперь, она не хотела и не могла. И, примиряюще взяв его за руку, Катюша тихо, будто про себя, сказала:

— Совсем я измучилась здесь без тебя, Митя. Только во сне и было мне с тобой хорошо.

При этих словах Катюша порывисто обняла Митьку за плечи и преданно, с нежностью заглянула ему в глаза.

— Ах, во сне только?! Правильные слова говорите! — отстранив от себя девушку, холодно отозвался Митька.— Понимаем. Наяву тебе не до нас. Наяву ты с разными инженерами да директорами милуешься. Наяву-то ты и налево и направо гуляешь… А во сне ко мне, стало быть, приходишь?

— Это неправда. Ничего ты не знаешь… Никого мне, кроме тебя, не надо, Митя…— взволнованно сказала она, несмело касаясь ладонью его щеки.

— Ладно, ладно…— хмуро пробормотал Митька, уклоняясь от ласкового ее прикосновения.

— Неужели ты думаешь, что я…

— Замолчи! — грубо оборвал ее Митька.— Ты меня не дурачь. Я тебе не махонький. Хватит… То-то засыпалась, говорят, сегодня! Али после директорской свиданки и работа на ум не идет? Небось в любовницах-то у него служить выгодней, чем машиной руководствовать! Уж с ним-то, наверно, нормы перекрыла?!

— Не смей! — чужим голосом крикнула Катюша и, пятясь от Митьки, с таким изумлением посмотрела на него, точно признала в нем кого-то другого.

— Поздравляю! Ты у нас теперь первая по любовным делам ударница! — жестоко сказал Митька.

— Ну и что же? Премию получу! — едва сдерживаясь от кипевших на сердце слез, рывком сдернув с себя косынку, вызывающе ответила Катюша.

— Дело понятное — товарищ директор не поскупится!

— Факт. А ты думал, дарма я гулять по ночам с ним стану?

— И бригадира своего тоже, видать, не обижаешь?

— Меня на всех хватит! — с циничным бахвальством сказала Катюша.— Не знаешь ты меня, что ли?.. Правильно, и бригадира надо уважать. Как там никак — начальство! Вот я и решила, понимаешь, пень колотить да день проводить. Слыхал, как пахала сегодня? То-то, золотой мой! Поумнела…

— Уйди,— почернев от бешенства, прорычал вдруг охрипшим голосом Митька.— Уйди! Я… мы не дадим тебе позорить боевой наш участок! Слышишь? Мы по-

требуем уволить тебя. И тебя уволят в два счета. За это я тебе ручаюсь.

— Это меня-то уволят? А умнее ты ничего не придумал? Только попробуй заикнись, тебе Азаров первому голову отвернет. Будь уверен, голубчик, он за меня — в огонь и в воду! Да и я его ни на кого не променяю. Тем более — на тебя. Понял? Вот и все,— сказала с усмешкой Катюша и, смерив Митьку надменно-презрительным взглядом, пошла прочь.

Митя растерянно смотрел ей вслед. В темноте он едва различал ее маленькую, хрупкую, как у подростка, фигуру.

На полевой стан бригады Катюша пришла за полночь. Чуть мерцали вдали от шатров таборные костры. Глубоким, мирным сном спал трудовой лагерь трактористов. Где-то поодаль тихо, как бы сквозь сон, замирая на полутонах, лепетала гармошка — это бригадир Чемасов варьировал на трехрядке грустный степной напев.

Катюша остановилась, прислушалась. Удивительно пусто было теперь у нее на душе! Сколько раз, просыпаясь глухими ночами, жадно прислушивалась она к этим мягким и стройным, как далекое курлыкание журавлей, волнующим переборам! Как больно и радостно билось крылатое девичье ее сердце под эти печально и нежно щебечущие в ночи лады! А сейчас вот, глядя на багряно рдеющие уголья полупотухших костров, на смутно и призрачно белеющие в темноте остроконечные шатры полевого стана, слушая привычный и робкий говор трехрядки, Катюша не испытывала уже ни былой радости, ни светлой печали, и не покой овладел теперь ею, а равнодушие, близкое к отупению.