Золотой век

— Время не терпит, вот мы и пришли…

— Надоело нам по степи-то шататься да голодать!..

— Прятаться от людей…

— Не нынче завтра всех нас переловят…

— Царицыны войска, ровно кольцом, нас окружили…

— Ни взад, ни вперед, ни прохода, ни проезда…

— Такая жизнь хуже муки…

Громко галделц мятежники, все ближе и ближе подвигаясь к Пугачеву.

— Стой, смолкните!.. Я ничего не пойму, ничего не слышу… Если вы хотите говорить, то пусть один говорит со мною!.. — грозно крикнул Пугачев.

Мятежники смолкли.

— Ну, говори кто-нибудь…

— Невмоготу нам нести такое несчастье, какое мы теперь несем…

Так заговорил за всех один старый казак с длинными седыми усами.

— Вот мы и решили, подумавши, сдаться и просить милости у царицы, памятуя, что повинную голову и меч не сечет…

— Так, так… Также порешили и меня выдать, своего государя… так что ли? Ну… что же молчите?..

— Что поделаешь, нужда нас заставляет это делать, — с некоторым смущением ответил тот же старый казак.

— Клятвопреступниками задумали быть, предателями, похвальное дело решили учинить, храброе казачество, нечего сказать!.. Прочь, я недешево продам свою свободу!.. — выхватывая из ножен саблю, громко сказал самозванец.

Мятежники невольно отступили.

— Ай да храброе рыцарство, одного испугались… У… баранье стадо…

— Прикажи, государь, стрельнуть! — прицеливаясь в мятежников, обратился Чика к Пугачеву.

— Спасибо, Чика, не надо… Довольно крови… Гей, Творогов, что ты там прячешься, выходи сюда!

Из толпы вышел молодой, красивый казак и понуря голову остановился перед Пугачевым.

— И ты, Творогов, тоже на меня?

— Как другие, так и я… Не след мне отставать от товарищей, — глухо ответил самозванцу илецкий казак.

— Похвально… Ну, вяжи!

Пугачев протянул ему руки.

— Пусть другой, а я не стану.

— А другому я еще не дам связать себя!

— Вяжи, вяжи, Творогов, благо дается! — вдруг заговорило несколько голосов.

— Ну, что же ты медлишь? Связывай мне руки, не то убьют тебя предатели так же, как меня убить хотят!

Творогов взял веревку и хотел вязать руки Пугачеву назад.

— Стой, Творогов, я не разбойник и крутить себе руки назад не дам.

— Прости, прости меня… Неволят меня к тому, — дрожащим голосом проговорил молодой казак, связывая руки Пугачеву по его указаниям.

— Бог простит… Меня прости и лихом не вспоминай… Ну, храброе казачество, теперь я обессилен и в вашей власти… За ваше предательство и измену плачу вам вот чем! — при этих словах самозванец плюнул в лица своих бывших сообщников.

Несмотря на глубокую и ненастную ночь, Пугачева посадили на лошадь и привезли к Яицкому городку.

Комендант очень обрадовался и выслал казака Харчева и сержанта Бордовского навстречу.

На Пугачева набили колодки и привезли его в город, прямо к гвардии поручику Маврину, который назначен был быть членом следственной комиссии по делу Пугачева.

Капитан Маврин долго и пристально смотрел на самозванца, который возмутил тысячи народа, взял большие города и угрожал даже Москве.

С виду он был самый обыкновенный человек, и только глаза его имели какой-то особенный блеск, заставлявший содрогаться многих, а женщин падать в обморок.

Маврин стал «чинить» допрос самозванцу «без пристрастия», т. е. без пытки.

— Кто ты?

— Казак Емельян, по прозвищу Пугачев!

— Женат ли?

— Женат.

— А дети есть?

— Трое! — лаконически ответил Пугачев и тяжело вздохнул.

— Как ты дерзнул назваться священным именем покойного императора Петра Федоровича?

— Грех попутал… Да и приневолили меня к сему.

— Кто?

— Казачество… Долго просили, кланялись, чтобы я назвался именем покойного государя.

— Зачем же ты согласился?

— Так уж греху быть.

— Так ты не отрицаешь, что назвался священным именем императора Петра Федоровича?

— Уж что тут отрицать, что отпираться, говорю — мой грех. Богу было угодно наказать Россию через мое окаянство.

На другой день отдан был приказ собраться всем жителям на городскую площадь.

Туда привезены были и главные сообщники Пугачева и зачинщики мятежа.

На всех них были надеты тяжелые оковы.

Жители Яицка узнали Пугачева и при взгляде на него потупили свои головы.

Пугачев громко, во всеуслышание, стал упрекать бунтовщиков:

— Вы погубили меня; вы несколько дней сряду меня упрашивали принять на себя имя покойного великого государя… Я долго отрекался, а когда я согласился, то все, что ни делал, было с вашей воли и согласия. Вы же часто поступали без ведома моего и даже вопреки моей воле.

Никто на это ему не ответил ни единого слова.

Между тем Александр Васильевич Суворов, переночевав в деревне, куда, как уже знаем, был привезен и Сергей Серебряков, тоже для ночлега, ранним утром уехал далее, простившись с Серебряковым и обнадежив его своим заступничеством.

Суворов прибыл на Узени: там он думал встретить Пугачева и других мятежников. Но их там уже не было, и старцы-старообрядцы оповестили Суворова, что сами же мятежники связали и отправили Пугачева в Яицкий городок.

— Как, неужели правда? — с удивлением воскликнул Суворов; он никак не ожидал этого.

— Врать не станем, милостивец!.. Сами мы видели, как злодея Пугачева со связанными руками посадили на лошадь и повезли в Яицк.

— Благодарение Богу!.. Пугачев в наших руках, и мятеж погаснет, — проговорив эти слова, Александр Васильевич снял шляпу, перекрестился и поскакал в Яицк.

Ночь была темная, ненастная.

Ни Суворов, ни его отряд не знали дороги в Яицк, заблудились и поехали на огонь, видневшийся вдали.

Это были киргизы, которые разложили костры и грелись около них. С оружием в руках встретили они Суворова, и, несмотря на превосходство сил, были им прогнаны.

Эта победа недешево стоила отряду Суворова. Его адъютант Максимович и несколько рядовых были убиты.

Наконец, после многих утомительных дней, проведенных в дороге, Суворов прибыл в Яицкий городок и был с честью встречен комендантом Симоновым и другими властями.

— Имею честь рапортовать вашему превосходительству, что злодей и безбожник Емельян Пугачев в наших руках!.. — отдавая честь по-военному, проговорил Суворову комендант.

— Хорошо, помилуй Бог, очень хорошо!.. А где же сие пугало?..

— На дворе крепости, в клетке сидит…

— Как в клетке? — удивился Суворов.

— Приказал я, ваше превосходительство, для злодея сделать крепкую деревянную клетку и поставил ее на двухколесную телегу…

— Так, так, хорошо, сего достоин злодей, господин комендант! Этот злой ворон, помилуй Бог, немало выпил крови христианской, когда гулял на воле, его бы надо посадить в железную клетку…

— И из деревянной не убежит, ваше превосходительство!..

— Пойду взглянуть на этого черного ворона, помилуй Бог…

Суворов с любопытством расспрашивал и рассматривал Пугачева, спрашивал о его намерениях и на другой день повез его в Симбирск, куда должен был прибыть и главнокомандующий граф Петр Иванович Панин.

Пугачева везли в деревянной клетке. Сильный отряд при двух пушках конвоировал злодея.

Суворов ехал рядом с клеткою безотлучно.

Большие толпы народа встречали и провожали эту процессию.

LXXXVII

В начале октября 1774 года Емельку Пугачева привезли в Симбирск, прямо на двор дома, где остановился главнокомандующий по усмирению мятежа граф Петр Иванович Панин.

Граф вышел на двор со своей свитой и, обращаясь к самозванцу, грозно у него спросил:

— Кто ты таков?

— Емельян Иванов, но прозвищу Пугачев, — нисколько не сробев, ответил самозванец.

— Как же ты смел, вор, именоваться покойным государем-императором Петром Федоровичем?

— Я не ворон, а только вороненок, а ворон-то еще летает, ваше сиятельство! — дерзко проговорил Пугачев.

Надо сказать, что мятежники, яицкие казаки, в опровержение общей молвы, стали распространять слух, что между ними находится действительно некто Пугачев-казак, но что он с «батюшкой-ампиратором Петром Федоровичем», который будто ими предводительствует, ничего общего не имеет.