Альфа Центавра (СИ)

— Ты что здесь делаешь, собака? — спросила она его дружелюбно. — Полетать вниз хочешь? — и сбросила кстати его длинную лестницу вниз, попросив для этого Леву Задова и Амера-Нази, которых приговорила — пока что заочно — к стоянию в деревянном щите три дня и три ночи, и чтоб не просто так, а:

— Под пулями. — А пока что пусть стоят на стене под этими пулями, которых, впрочем, уже давно ни у кого не было, поэтому победить должны специалисты по холодному оружию, так называемые меченосцы, и-или мудрецы Дзю До. И когда Котовский взял меч Хаттори Ханзо у одного из убитых — да тем не менее и с этим мечом все равно иногда убивали, как убили не только Ахиллеса в ногу, но и других доблестных воинов апокалипсиса — оказалось на удивление ему самому, что:

— Я знаете ли могу удержать его в руках. И вот это:

— В руках, — испугало Елену, ибо она сама могла биться только так, как это делают обычные люди: одной лапой, но знала, что:

— Двумя лучше. Лева Задов хотел сдаться, но случайно оговорился, передавая шпагу Котовскому:

— Но запомни, казак, и я тоже когда-то служил под знаменами герцога Чемберленского. — А сказать хотел:

— Команданте Лавра Корнилова, — в результате Котовский опешил:

— Значит Лева изменил себе по крайней мере три раза: туда-сюда, и обратно, и. И отрубил ему руку. Хотел две, но Лева отдал сапог, в котором по примеру Амер-Нази тоже всегда таскал золото на случай сдачи в плен, хотя Амер совсем для другого, а именно:

— Для побега. У самого Амера отрубил ногу. Мишка Япончик хотел объясниться, что он не предатель, а:

— Уже давно здесь сижу, — но к несчастью не подтвердил своих слов делом: не удержался на месте и побежал.

— Значит, не прав, — и Котовский бросился, точнее, не бросился, а бросил свой японский меч его догонять.

— Догнал?

— Дак, естественно, — меч вонзился в спину, и именно между лопаток, так что травма получилась с жизнь несовместная.

— Хорошо, убей и меня, — сказала Елена, — но я все равно тебя не прощу.

— Если это не объяснение в любви, то что это? — подумал Котовский.

— Видишь ли, дорогая ты уже была с разными, как я уверен, поэтому не могу. Хотел бы, конечно, но не могу, тем более твой дед, где он теперь, за красных воюет или за белых?

— А при чем здесь это?! Тем более, он не дед, а только отец еще.

Ты можешь сделать его дедом.

— Интересненько, как же это я могу заставить его состариться? — очень удивился уже почти командарм.

— Надо только привести меня в интересненькое положение.

— Простите, мэм, но я таким тонким штучкам не обучен.

— Почему?

— Что почему?

— Все почему-то обучены, а вы нет? Никогда в детстве, в ночной деревне не играли сразу со многими в бутылочку?

— Разумеется, играл, но где здесь взять бутылку, я не знаю.

— У меня есть, — и дама вытащила из-под еще дымящих пустых гильз бутылку Хеннесси, два хрустальных фужера — правда, один без ножки почему-то, и предложила выпить на:

— На брудершафт? — улыбнулся будущий командарм. — Я умею. И да, это мне, кажется, не Хеннесси.

— Что это по-вашему?

— Скорее всего, самогон.

— Хорошо, это самогон, где тогда настоящая бутылка?

— Ее разбили, а потом в пустую, оставшуюся после пира, где Фрай бил бутылки на счастье, но разбил не все, а только некоторые, налили самогон, потому что здесь уже давно идет осада, и настоящий Хеннесси остался только во Франции.

— У вас лихо все получается, чуть что, и вы всегда правы.

— Да, убить неправого у меня рука не поднимется. Принцесса помотала головой, как лошадь, которую неблагодарный циркач замучил противоречивыми приказами, и сама разлила вино по стаканам.

— Вам с отбитой ножкой.

— Другого я от вас не ожидал, спасибо. А то бы я постеснялся пить вот так — сразу, а теперь, благодаря вашей услуге, могу выпить, и тут же заняться производством дедушек. Котовский выпил и зашатался.

— К сожалению, сир, вино не отравлено. Поэтому не надо прикидываться.

— Я зашатался не от вина, а от того, что вы назвали меня:

— Сир, — значит я король этого богом забытого города.

— Я сказала это после.

— Королями становятся не от вина, а после этого.

— Этого тем более не было, потому что никогда и не будет.

— Я имел в виду не секс на крепостной стене, а предсказание. Я его сейчас почувствовал, благодаря вам.

— Вы имеете в виду, что думали:

— У всех есть предсказания, а вас ничего. Теперь появилась надежда на счастье. Не получится. Моя мать толи Сонька Золотая Ручка, толи Аги, толи — если это возможно — Ника Ович, а так не бывает у принцесс, по крайней мере, так тщательно скрывается, что никто ничего об этом не знает, отец Батька Махно много раз переходил туда и обратно, поэтому при любой власти, тем более при официальной его будут искать, и не будут только в одном случае:

— Если станет сапожником во Франции.

— Это будет общество, где, кто кого не убил тот и брат и сестра.

— В таком обществе не бывает принцесс, король. И знаете почему?

— Почему?

— Его придумали не на небе.

Дроздовский, который только и мечтал, что ударить кого-нибудь в зад, понял, что вынужден идти на штурм Царицына сам.

— Сделаем так, — сказал он Василию, — ты полезешь по лестницам, а я буду биться, как баран в ворота.

— Так-то бы да, — ответил Василий, — но зачем? Город уже занял Котовский, я видел его на стене вместе с Еленой Прекрасной.

— А при чем здесь это? — спросил Дроздовский.

— Вы имеете в виду первое или второе? Котовского, застрявшего на стене города, и не могущего взять самого города, или Елену, предки которой уже ведут на город свои орды?

— Хрен с ним, с Котовским, мы должны успеть сбросить его с перевала раньше, чем нас достанут в зад Коллонтаевцы и Дыбенковцы, прижимаемые к нашим задам заградотрядами родственников этой многоголовой Елены.

Пока что не произошло ничего страшного Котовский не умер от вина, как от яда Медузы Горгоны, в который она превращает любое вино, только взглянув на него. Ребята трахали друг друга уже седьмой раз, за разбросанными штабелями, употребленных снарядов и разбитых пушек, когда стало не только для всех, но и для них самих очевидно:

— Начался новый штурм.

— Что будем делать? — спросила Елена, — герой.

— Надо применить тактику напополам, нет, лучше наоборот: стратегию напополам с тактикой.

— А именно?

— Мы зажаты с двух сторон, Фраем из города, и Дроздовским со стороны Волги, ты, кстати, с кем?

— Я всегда, как мой папа, сражаюсь только за справедливость.

— В данном случае эта поговорка не поможет нам решить проблему атаки с двух сторон. Надо перетащить Василия на эту сторону.

— Он не поймет, и знаешь почему? Мы — это третья сторона для него, а он умеет считать только до двух. Ты слышал последний анекдот про него? Идет Василий Иванович по лесу и видит надпись на камне.

— На камне? Разве в лесу растут камни?

— Нет, но иногда да. Вот именно, что на камне написано: направо пойдешь — белых много найдешь, налево пойдешь — соответственно красных, а прямо грузди растут.

— Как можно так врать? — спросил Василий Иванович. — Грузди не живут в одно время с белыми и красными.

— И?

— И пошел прямо.

— Это значит, он любит неизвестность?

— Нет, не думаю, он, как все, по крайней мере, многие, хочет улететь отсюда на Альфу Центавра. Надо пообещать ему эту возможность.

— Он не поверит.

— Надо, чтобы поверил. Иди и скажи ему, что сзади нас красные, впереди белые, а мы в середине грузди.

— В том смысле, что эта Стена Трои и будет стартовой площадкой на:

— Альфу Центавра.

И она крикнула ему:

— Василий Иванович, отсюда мы полетим на Альфу Центавра!

— Что? А! понял. Мне это вранье надоело. — И множество лестниц легло на древние камни Царицына.

— Скотина неблагодарная! — крикнула Елена вниз.

— Не ври, не ври, я не Владимир Набоков, контакта с нимфетками не имею.